— Только лишенный рассудка может надеяться одолеть Черного Слепца! — с ядовитой убежденностью воскликнул шар. — После того, как лучшие рыцари потерпели поражение! После того, как он создал себе лучшую в мире охрану, не смыкающую глаз ни днем, ни ночью! Что там одолеть — даже приблизиться к его логову, даже разглядеть его, хотя бы издали, невозможно! Серые Стрелки знают свое дело. Тебе наскучила твоя молодая жизнь — пусть! Дело твое! Возможно, она так пуста и бессмысленна, что поскорее закончить ее — благое дело. Но вот зачем ты походя, от скуки или от глупости, загубил еще и мою?! Ни волны, ни ветра, ни акулы, ни злые люди — никто никогда не покушался на мою жизнь, на мою свободу. Но вот неведомо откуда появляется грубый мужлан с диким зверем, с длинным мечом…

— Прекрати ныть! — прервал его, поморщившись, киммериец. — Никто тебя не загубил и, сдается мне, загубить тебя вообще невозможно. Ты так же вечен, как лунный диск в небесах, только шуму от тебя намного больше, а толку — меньше. Лучше расскажи-ка мне поподробнее об этих Серых Стрелках. Кто они?

— Исчадья, кто же еще?

— В таком случае, поподробнее об исчадьях. Хотя с двумя из них я познакомился более чем тесно, но все-таки полной ясности на их счет у меня еще нет.

— Все исчадья раньше были людьми, — забубнил шар, вздохнув, словно от глубокой усталости. — Телом они и сейчас люди. Души же их проглотил Черный Слепец. Они связаны с ним непостижимым образом, никто не знает как. Он наделяет своих рабов таинственной и нечеловеческой силой. Любая способность, которой они обладали при жизни, вырастает до огромных размеров. Серые Стрелки — его верная и неподкупная охрана. При жизни эти юноши отличались метким глазом, били влет уток и куропаток, охотились на шустрых сурков, Теперь они не подпускают к своему хозяину ни одно существо, которое движется: ни человека, ни птицу, ни ящерицу. Лишь исчадья вместе с их жертвами могут проходить между зубцами серых скал. Серые Стрелки, как и прочие рабы Черного Слепца — ни живы и ни мертвы, поэтому их невозможно убить. Ни мечи, ни стрелы, ни яд — над ними не властно ничего.

— В этом я уже убедился, — хмуро буркнул Конан. — Укус волчьих зубов для них все равно что щекотка… Но скажи, неужели за двести или сколько там лет ни у кого на вашем острове не возникло желания расправиться с этой незваной тварью? Чужеземные рыцари приезжали, сражались, погибали… ну, а сами-то вы? Наблюдали, схоронясь за заборами?.. Радовались что в глотку Черного Слепца полетит не свой, а приезжий незнакомец в серебряных доспехах?.. Разрази меня Кром! — Конан крепко выругался. — Мужчины здесь рождались, ну хотя бы изредка?! Не летучие головы, не дрожащее бабье — нормальные, крепкие парни? Есть у вас воины, или на вашу землю окончательно плюнули боги?!..

— Есть. Вернее, были, — Шестилик помолчал, словно погружаясь в очень давние и грустные воспоминания. — Много лет назад восемь самых отважных юношей острова собрались вместе. Они решили сообща попытать счастья и избавить всех от гибельного ига Черного Слепца. Люди несли им все самое лучшее, что у них было, — самые звонкие мечи, тугие доспехи, крепкие луки. Они собирались прорыть подземный ход под серыми скалами и выйти прямо к логову, минуя Стрелков. О, это были лучшие юноши, замечательные юноши! Ныне живущие почти совсем забыли о них. Нынешние только вздрагивают, только глубже зарываются в свои норы…

— Они были побеждены? — спросил Конан.

— По-видимому, да. Они не вернулись, и никто не знает, каков был их конец. Хорошо, если погибли, но скорее всего — пополнили собой ряды Серых Стрелков… Из тебя, чужеземец, тоже выйдет отличный Серый Стрелок. Сдается мне, глаз у тебя меткий и рука тяжелая. Может быть, ты даже станешь командиром Серых Стрелков…

— Прекрати! — рявкнул киммериец. — Рука у меня тяжелая, это верно! Ты убедишься в этом на своей шкуре, если будешь продолжать в том же роде!

Шестилик обиженно смолк. Больше Конану не удалось его разговорить, как он ни пытался. На все вопросы он лишь шептал еле слышно, ссылаясь на слабость и предсмертное состояние. Конан почел за лучшее прекратить беседу и хорошо выспаться, что было кстати, учитывая бессонную ночь и сытный обед. Велев Бонго как следует присматривать за шаром и не верить его полуобоморочному виду и закатившимся глазам, он развалился у гаснущих углей.

Волк, свернувшись клубком, задремал тоже. Он устроился так, чтобы кончиком хвоста касаться замершего в сети Шестилика, и на каждое движение последнего приоткрывал настороженный желтый глаз.

Конан проснулся на закате. Быстро собравшись, забросив за плечи сеть с летучим шаром, он двинулся в путь. Отдохнувший Бонго заскользил по тропинке впереди него, поворачивая чуткую морду на каждый шорох.

То ли жизненные силы постепенно возвращались к Шестилику, то ли на него благоприятно подействовал долгий разговор, но он не был больше неподъемным чугунным ядром, а казался по весу не больше детского мяча. Он даже чуть подпрыгивал в сетке, щекоча киммерийцу лопатки то одним, то другим своим носом. Конан отметил про себя, что утраченная было способность летать вот-вот вернется к его ветреному приятелю, в связи с чем необходимо ни на миг не спускать с него глаз.

Когда стемнело, Шестилик вежливо осведомился, скоро ли они остановятся на ночлег.

— Не знаю, как ты, а я выспался, — бросил через плечо киммериец. — Отдыхать будем у логова врага.

— Безумец! Ты хочешь идти прямо к нему?! — в ужасе заверещал шар.

— Я думаю, мимо твоих хваленых Стрелков легче проскользнуть ночью, чем днем.

— О, безрассудный! Зрение у них не хуже кошачьего, к тому же наши ночи светлы даже в новолуние! Одумайся, пока не поздно!..

Но Конан лишь упрямо покачал головой. От ужаса Шестилик стал вновь наливаться тяжестью. Раздосадованный киммериец едва сдерживался, чтобы не сбросить со всего размаха сеть на землю и навсегда распрощаться с донельзя трусливым и высокомерным существом. Но приходилось смирять раздражение: вряд ли ему удастся найти здесь другого толкового советчика, идти же вслепую, наугад — глупо.

При свете растущей луны и многочисленных звезд тропинка четко вырисовывалась под ногами. Бонго трусил все так же спокойно и бодро, густая шерсть его отливала звездным серебром. Лес, по которому они шли, становился все реже и реже, деревья все чаще перемежались широколиственными кустами. Наконец последние деревья кончились, и впереди показался широкий луг, на противоположном краю которого вздымались к небу зубцы угрюмых скал.

— Я не пойду дальше! Отпусти меня здесь! — Шестилик заметался за спиной Конана с такой силой, что едва не порвал веревки. — Хватит и двоих самоубийц! Хватит двух свеженьких исчадий! Я не желаю быть третьим!..

Конан опустил сеть с шаром на землю.

— Помнится, ты говорил, что любой зверь разыщет тебя в траве и растерзает, — с усмешкой заметил он.

— Пусть лучше зверь! Пусть свора зверей, но только не стрелы Серых Стрелков! К то же, хищных зверей крупнее кошки на острове давно уже не водится! Вернее, не водилось до тех пор, пока ты не привел сюда своего волка!.. Оставь меня, безумец! Я не пойду на верную гибель!

Конан внимательно рассмотрел простиравшийся впереди них луг и скалы. Ни одного движения не было заметно ни в высокой траве, ни среди нагромождения острых камней. Стояла полная тишина, не нарушаемая даже птицами и насекомыми. Тишина была определенно зловещей.

— Так ты говоришь, ночью они стреляют не хуже, чем днем? — спросил киммериец, хмурясь, так как не представлял, как ему следует поступить дальше.

— О, можешь проверить! — с готовностью отозвался крутящийся в траве шар. — Вышли вперед своего волка, и ты увидишь, как через мгновение из волка он превратится в ежа! Давай, давай! Прикажи ему выбежать из-под прикрытия деревьев!

Конан покосился на Бонго. Нет, рисковать преданным и умным животным он не будет, как бы ни подзадоривал его насмерть перепуганный мыльный пузырь. Но проверка необходима. Только вот кого — или что — послать на лужайку, под призрачный свет луны?..