Ex oriente lux!

Ясно же сказали…

Для человека естественного, органичного, как кажется, называл его Александр Блок в своей статье “Интеллигенция и революция”, вежливое “здравствуйте” по утрам - это даже не оскорбление, это хуже - прямой призыв к насилию, к поджогу, погрому и бунту.

Я т-те поздороваюсь, - думает он, жадно глотая холодную воду из урчащего крана и, косясь на вас черным конским глазом - я т-т-те покажу, “здравствуйте!..”

Естественному человеку нужно общение. Теплота. Чувство локтя. Со-чувствие. То, что Владимир Соловьев называл “соборностью”…

И здесь, стоило мне побыть “на месте” два-три дня без отрыва - я все понял: дядя Коля требует, чтобы его просто заметили. Поговорили. Спросили: как жизнь?.. Если вы это сделаете - все, он ваш даже не друг, а брат, кровный брат навеки…

Мы выпили с ним на уже упоминавшейся кухне по стаканчику.

(Пальмовую ветвь выкинул, разумеется, я, так как несмотря на то, что являюсь кандидатом экономических наук- что-то соображаю. Читал Ключевского, сборник “Вехи”, кое-что из современных по мелочи…).

Пару раз выпили, и дядя Коля говорит: вообще-то я тебе скажу, Ирка твоя хорошая баба, только немного того. Ты выкинь на хер все книги ее, они, помяни мое слово, ее до добра не доведут…

Любомудр наш… Одоевский! Впрочем, он не сказал мне ничего нового, я и сам это знал. Но что я мог сделать? Что такое интеллигенция без книг? Это йоги, эзотерики и последователи Кришны… А вы видели российских йогов и эзотериков?

Уж лучше пусть с книгами…

Вообще эти несколько лет в коммуналке многое прибавили к моему миропониманию. Я же до того, с женой, в отдельной квартире жил. Там аура совершенно другая… Координаты… точка отсчета, что ли. Каждый сам по себе.

Что ни говори о советской принудительности совместного проживания в коммуналках, есть, есть в этом какая-то не то, пардон, ментальная предопределенность, не то преемственность со всей предыдущей русской жизнью. Продолжение традиций. Дух коллективизма, колхоз. Все та же “соборность” и насильственная любовь… Воплощение пословицы “бьет - значит, любит”…

Продолжая тему любви, скажу, кстати, что в описываемом помещении, кроме уже упоминаемого дяди Коли и нас с Ирой, жило еще две “семьи”: молодая девушка Ляля, неопределенных занятий, интересующаяся всем духовным, и Нина, одинокая секс-бомба из ближайшей конторы неясного профиля, которая при ближайшем рассмотрении оказалась штабом Гражданской обороны города Москвы.

Секс-бомбе было лет тридцать пять, и проживала она на своих пятнадцати метрах не одна, а с малолетним сыном Мишенькой. Таким образом, я к чему веду-то - ничего особенного, если не считать замиренного дядю Колю, никаких горцев, уголовников, ортодоксальных борцов за правду или, не дай бог, лиц, регулярно употребляющих алкоголь и наркотики, не было.

Да и сам я, должен заметить, несмотря на свое кандидатство, родом из Самарской области, из так называемых гуртовщиков и волжских торговцев зерном. Я понимаю, что сейчас об этом смешно говорить (хотя и модно), но еще мой прадед перегонял скот не то из Астрахани в Саратов, не то из Саратова в Астрахань. Так что, как писал поэт Павел Васильев: Ты помнишь след в степи солончаковой?.. Но приглядись, на шее скакуна…

То есть я хочу сказать, что учиться мне было особенно нечему. Все сидело в генах, просто слегка запылившись…

Ну ладно, это все предисловия, а мы подходим так сказать, к центральной теме нашего исследования.

Когда я окончательно переехал к Ире, была осень. Ближе к ноябрьским. Хотя снега еще не было, зима в тот год подзадержалась… На 7-е мы всей квартирой, естественно, выпили.

Странно, но на “государственные праздники” коллектив, за исключением, разумеется, Иры, пил хором, ее я еле за стол усадил, а например, Новый год отмечался более или менее приватно… Почему, культурологи?

Молчат, овцы…

Выпили, видимо, сильно, так что я ничего не помнил наутро. То есть помнил до определенного момента, а потом все, будто ток отключили. Помню, что сначала мы все чинно сидели за столом и о чем-то беседовали.

Кажется, Нина рассказывала нам, как у них на работе выдавали праздничные заказы и что профкомша, сука, недодала ей мандарин, несмотря на то, что она очень отличилась на недавних учениях по защите от китайского, кажется, ядерного удара. Показала высокую боеготовность, а ей за это дырку от бублика. У нас так всегда. Вот Георгий Константинович Жуков - живой пример. Спас Россию и от Гитлера, и от

Берии - а его за это послали за Урал, коров пасти… После чего дядя Коля поднял тост за Отца Народов, при котором, что ни говори, а такого бардака все же не было, а девушка Ляля сказала, что все это все равно иллюзия, майя, какая разница - мандарины, шмандарины, заказы, приказы… Ерунда все это - Харе Кришна!.. после чего Ирина собралась было горячо заспорить с ней в духе христианской морали о принципе “возделывай свой сад”, как это - нет разницы?!.. после чего дядя Коля возгласил еще один тост о культе личности, и они все, три бабы, три дуры, хором накинулись на него, жалуясь на тяжесть женской доли при развитом социализме, после чего я пнул Ирку под столом, чтобы она заткнулась.

Нашли тему…

Тут спиртное кончилось, и все увяли.

Но оказалось, что порох в пороховницах еще был, и - пропади все пропадом! - сказала одинокая женщина Нина, сбегала к себе - и принесла бутыль деревенского самогона, отложенную на следующий праздник или черный день, на Первое мая или Новый год, на приезд бой-френда или разлуку с ним - какая разница!..

Самогон прислали родственники из Калининской, ныне Тверской, области…

Напиток оказался крут. Нечерноземье… Хребет российской печали, Русский Щит, Русская Антарктида… Земля Франца-Иосифа. Здесь жухлый почил материк, - сказал Мандельштам, здесь пили и пьют страшно, беспробудно, отчаянно, зло, потому что больше делать здесь нечего, не возделывать же, действительно, “свой сад”! Здесь Россия равна себе и понимаешь тщету любого желания. Это об этих краях сказал Гоголь: хоть три года скачи, никуда не доскачешь. А Тютчев, по-моему, в стихотворении о декабристах, сказал об этом: айсберг!.. На айсберг руку поднимали!..

И ваш покорный слуга хотел бы тоже сказать что-нибудь проникновенное, но что-то ничего не приходит в голову, и он просто укажет:

И я был здесь, Мика и Шурка здесь были…

И кстати, действительно были: помню спуск к реке, луг, покрытый цветущей купавой, жаворонка, огромное небо с белыми облаками, старый “господский” дом на холме, чье-то бывшее имение…

Строил там пионерлагерь, на месте пионерлагеря во время войны был госпиталь, сначала наш, потом немецкий, потом опять наш, а до революции на месте госпиталя была усадьба, вишневый сад, дом с мезонином, дядя Ваня, три сестры.

Бригада шабашников выкладывала бетонными плитами дорожки, земляные тропинки в разросшемся без присмотра парке, кто-то дал деньги на пионерлагерь, деньги ушли в бетонные плиты. Под одной из тропинок наткнулись на братскую могилу, местные сказали - немцы, кто-то сказал - наши, было неважно, было страшно, кости лежали вперемешку, неглубоко, без обелиска, без памятника, брошенные второпях, брошенные за ненужностью, забытые, будто люди, от которых они остались, были песком, камнями или лесным мусором…

А вокруг был рай. Рай земной. Зацветала черемуха, аромат ее холодными волнами несся по вечерам над землей, я выходил на берег с книгой, садился, но не читал, смотрел на открывающийся простор, воображал себя барином. Потомки настоящего барина пили дешевое пиво в вечном и чужом Париже, в столице мираНью-Йорке, в душном Буэнос-Айресе, платили по историческим счетам за либеральную дурь, за сто лет чувства вины перед народом, за банальную, банальнейшую историю, к чему опять рассказывать? Но все силюсь разглядеть, что там, в этих повторяющихся, как станции троллейбусного маршрута, прописных истинах, избитых сюжетах - поступь истории?