— Можно подумать, что карьера препода в такой дыре, как наша, великое достижение! — взвился парень, уязвленный и красный, как спелый помидор. Ну да, его система ценностей подверглась жесткой критике. Но разве не это я обещал директрисе? — короче, ты просто стареющий обсос, который ничерта не добился, и уже не добьется!

Ничего не скажешь, задел я его глубоко. Вот только голос его выдавал, присутствовали в нем посторонние вибрации. В заявление парня было больше нервов, чем желания победить, в сущности, сказав это, он уже проиграл. Я же теперь почти не чувствовал головную боль, я вернул себе форму и мог трепаться о постороннем (особенно о том, какие они — ученики, идиоты) до самого вечера. Я ответил, вкладывая в слова напускную агрессию, словно я все ещё пытался на оппонента давить:

— А вот тут ты совершенно прав, мальчик! Но разница между нами в том, что мне, в отличие от тебя, никто в свое время не объяснил, каким дерьмом я стану, если не направлю свою агрессию в правильном направлении! Никто мне не растолковал, что мир, который я видел в свои семнадцать, вовсе не таков, каким является на самом деле! Никто даже не заикнулся о том, что свойственная в вашем возрасте жестокость — всего лишь самый простой, самый примитивный путь становления «эго», который в девяносто девяти случаях из ста приведет к полному провалу! Ну да, остался ещё один процент. И что? Ты видишь себя новым Наполеоном, Гитлером или Сталиным? Тогда удачи тебе, чертов недоразвитый Нерон! Насаждай и дальше свою агрессию окружающим, — ты всего лишь сообщишь миру о своем скудоумии, потому что не в состоянии быть значимым ни в чем больше! Ты вырастишь, уничтожишь кучу людей, уничтожишь себя, и все равно останешься ничтожеством!

— Да пошел ты!..

Это был перебор. Ну и с моей стороны, наверное, тоже… но мне то зачем переживать по поводу моего больного «эго»? Я к нему давно привык, мало того, испытываю к нему чувство глубокой симпатии. А вот он перестарался. На такой «необъективный» выпад я вынужден был ответить следующее:

— Мальчик, я с тобой вместе наркоту не глотал и шлюх не трахал. Не дорос ты ещё, что бы мне «ты» говорить. Тем более — оскорблять. Вали отсюда, пока я тебе ноги не переломал! Пошел на хуй из моего класса!!!

На это «на хуй» он и в самом деле выскочил из-за стола. По началу мне показалось, что он бросится на меня с кулаками, но нет — направился к выходу. Шел он не быстро, гордость не позволяла, на меня не смотрел, хотя изредка поднимал глаза, но тут же опускал их долу. Я успевал различить в его взгляде злость и неопределенность — странное сочетание.

«Море агрессии, которая мечется в поисках идеи, чтобы оправдать себя, — подумалось мне, — вот из таких парней злые гении и формируют отряды всяких штурмовиков. Найди безыдейную силу и дай ей себя проявить в нужном тебе направлении, — и вот вам пожалуйста — революция. Блевать хочется, как все просто и действенно…»

Тем временем мой ученик, которого я даже пока не знал, как зовут, дошел до двери. Я, глядя ему в спину, сказал:

— Сделай одолжение, заморыш, зайди к Инне Марковне и попроси, чтобы меня уволили.

Он на секунду замедлил движение, но, так и не оглянувшись, покинул кабинет. Я с облегчением отметил, что от головной боли ничего не осталось. Ученики были в шоке, казалось, они дышали сквозь фильтры. В этой ласковой тишине можно было даже поспать, но уже не хотелось.

— Ладно, сколько времени у нас осталось? — спроси я.

— Двадцать шесть минут, — последовал предусмотрительный ответ одной из учениц.

— Хорошо. Ты, ты и ты, — я тыкнул наугад в кого-то из учеников. — Идите сюда. Вот вам методички и на следующий урок расскажите мне, что я вам должен втолковать. За это я поставлю вам по пять баллов, хотя все равно буду учить другому…

— Он не сдаст вас директрисе, — послышалось вдруг.

Я поднял голову и не сразу определил говорившего, потому что мальчик был какой-то неприметный. Его голос срывался на каждой твердой фонеме, и было понятно, что эта реплика далась ему нелегко. Но когда исчезает вожак прайда, даже самые слабые пытаются поднять голову. Выглядел парень на пару годов младше своих сверстников, — низкоросл, худощав, нервен в движениях и в словах, — вечная участь тех, кто идет следом. Наверняка, одноклассники не ставили его ни в грош, а потому даже не били.

— Я знаю, юноша, — ответил я ему с улыбкой. — Но это не имеет значения. Кто-то из вас все равно настучит. Попытается настучать. Хотя из этого ничего не выйдет. И знаете почему?.. — я обвел взглядом класс; никто из них понятия не имел, о чем я говорю, и не мог понимать, потому что их жизнь, жизнь семнадцатилетних, ограничена кучей стереотипов, в сущности, только из них она и состоит, я же был новой переменной в таком простом уравнении, и от этого уравнение странным образом усложнялось многократно, они не были в состоянии решить его самостоятельно. Мне пришлось предоставить им один из вариантов решения, — вы думаете, почему они взяли меня на эту неблагодарную работу? Да они просто не могут уже справляться с вашей анархией, эгоизмом и тупостью. Я — тяжелая артиллерия, стреляющая снарядами в пол тонны, я призван положить конец тому безумию, которое вы тут устроили! — и вот откуда я вообще взял, что в лицее анархия и беспредел, требующие вмешательства ОМОНА?.. Ну да отступать было поздно. — Так что поаккуратнее, детки, в городе новый шериф!

— Но-о… — подал кто-то голос, очевидно собираясь напомнить мне о правах человека, или там — первоприродных корнях гуманизма, закону которого я, якобы, должен следовать, просто потому, что я — учитель. Этим меня невозможно было пронять, и теперь они должны были уяснить это себе раз и навсегда:

— Никаких «но»! Зарубите себе на носу: не будет!.. никакой!.. демократии! Я старше, опытнее, сильнее, подлее, черт возьми, и главное — порочнее. Улавливаете это «ее»? Превосходящая степень, насколько я помню из школьного курса русского языка. Так что вывод простой: либо вы угомонитесь и начнете слушать, что вам говорят, либо я вас убью. Всех до одного. Все равно вы никчемные идиоты… Вода у кого-нибудь есть?

Такая смена темы заставила молодежь врасплох, они снова начали в недоумении переглядываться.

— Вода питьевая, ну там Aqua Minerale, или чо там?..

Дошло. Девочка во втором ряду выудила из сумки бутылку, протянула мне. Принимая бутылку, я заглянул ей в газа, там стояла паника.

Сходу я отпил половину (бутылочка была 0,33), остальное вылил на голову, нисколько не заботясь о струях, которые стекали на грудь и за шиворот. Мне было приятно.

— Спасибо, — сказал я ученице, возвращая ей пустую бутылку. — Итак, информатика, которую вы так трепетно ненавидите…

За оставшееся время я умудрился растолковать классу, что учить их собираюсь тому, что им может пригодиться в реальной жизни. Заваливать учеников математикой, как того желали министерские параноики, в мои планы не входило, но базовые знания ПК и популярного софта они должны были знать на должном уровне. В завершение сказал следующее:

— Современная жизнь без компьютера невозможна. Это банально, но это — факт. Пожалуй, единственная среда обитания, куда в России не дотянулись щупальца Интернета, это зоны строгого режима. Так что если кто-то из вас видит свое будущее в тюряге — ради бога! Я поставлю ему три балла автоматом, и освобожу от своих занятий. Те же из вас, кто собираются оставаться по эту сторону решетки, обязаны посещать мои уроки и добросовестно зубрить то, что я вам буду давать. Возражения есть?

Возражений не было.

Следующие три урока прошли без ощутимых эмоциональных всплесков, но по сути так же. На последнем занятии в десятом «А» я даже зачем-то рассказал историю возникновения Unix, и с удивлением увидел на многих лицах заинтересованность, даже у девочек. Потом прозвенел звонок, и минуту спустя я выкинул все это из головы, потому что мои мысли всецело были заняты недопитой бутылкой коньяка, ожидавшей меня дома в холодильнике. Но добраться до вожделенно алкоголя было не так то просто — в коридоре меня караулила Алёна. У неё был странный взгляд, не осуждающий и не одобряющий. Взгляд ученного, который через микроскоп наблюдет развитие колонии бактерий. Она не знала, как реагировать на ситуацию, а потому выжидала. Подобный подход не свойственен женщинам, существам эмоциональным по определению, но он был свойственен ей, и кто знает, может быть поэтому она мне и нравилась?