Гипертрофия интеллектуального фактора в российской жизни, которую верно подметил Безансон, свидетельствует не о глубине и наполненности людей, а о дефиците в этих людях человеческого, избытке солдатского. «Три разговора» Соловьёва, в связи с которыми Безансон сделал своё замечание (такие разговоры немыслимы для французского света), есть разговоры воинственные, боевитые. Турки или антихрист враг, неважно, важно, что обсуждается план победы над врагом. Это штабной разговор, не штатский. Это разговорчики в строю, а не беседа на пленэре.

Коррупция — ржавчина деспотизма. Чем больше деспотизма, тем больше ржавчины. Молодой деспотизм начинается под предлогом борьбы с коррупцией и демонстрирует зеркальный клинок, но чем больше крови на этом клинке, тем скорее он ржавеет. Деспотам случалось побеждать коррупцию — Гитлер, Сталин. Однако, победа такая всегда ненадолго, цена слишком высока, к тому же победа во многом фиктивна — просто то, что в свободном обществе считается коррупцией, в деспотии объявляется нормой.

Архиеп. Казанский Анастасий Меткин поблагодарил католический фонд "Помощь Церкви в нужде" за деньги, благодаря которым Казанская духовная семинария, созданная в 1999 г., стала на ноги, может позволить себе прекрасную технику и хороших преподавателей. Это было сообщено — на английском языке — католическим агентством «Зенит», 28.8.2007. На сайте семинарии (очень неплохом) — kds.eparhia.ru — и епархии ничего о помощи от католиков не говорится, благодарность им не выражается, а лишь упоминается помощь черносотенного проекта eparhia.ru.

Гламур в России — больше, чем гламур. На своей исторической родине (кстати, что за бредовый новояз — «историческая родина»? а какой ещё может быть родина? Если я еврей в России, то Россия моя «внеисторическая родина», а Израиль — «историческая»? Похоже, «историческая» тут как «фактически» — обозначение ложности утверждения. Если про что-то говорят «фактически», значит, на самом деле это не так. «Историческая родина» — это место, куда меня хотят выгнать с настоящей родины, и не так уж важно, из лучших побуждений как еврейские националисты, или из худших, как националисты российские)… Итак, гламур на своей исторической родине — заметьте, гламур неспособен на лирические отступления, даже если отступление на родину — гламур в Европе и США всего лишь определённый стиль рекламы, появившийся в середине ХХ века одновременно с появлением дешёвой массовой цветной глянцевой фотографии. А в России сегодня гламур — это политика, причём кремлёвская. Подводную лодку на Северный полюс, президент лично звонит героям… Особенно хороша растяжка про этот подвиг около клуба «Чкалов» на Пресне — сталинский гламур дальних покорений бок о бок с путинским.

Гламур — эстетика именно президента, а не, скажем, губернаторов. Даже у Лужкова — не гламур, а всего лишь глянец. Никто не назовёт лужковскую диктатуру гламурной — она глянцевая. Разница не принципиальна, но интересна, потому что указывает на то, что гламур — лишь высшая стадия развития глянца. В иерархическом обществе (а милитаристские социумы всегда иерархичны) положение в иерархии определяет и эстетику. Высший слой — гламур, губернаторский уровень — глянец, номенклатура районного звена — блеск. Параллельно существует идеологический уровень, на сегодня — в православной шкуре (что на систему партпросвета натянули шкуру православия не означает, что Православие убили — Православие слиняло, оставив шкуру, как змея — кожу, как воскресший Господь оставил суеверам Свой гроб и пошёл давать Духа верующим). В православизме — сияние. Тоже, конечно, иерархическое: у Патриарха гламурное сияние, настоящие алмазы и слоновая кость, миллионы долларов, у рядовых архиереев, соответствующих генералам — глянец, у приходского духовенства — блеск стразов на митрах. Золото в полсантиметра толщиной — золото в микроны толщиной — сусальное золото.

Конечно, золото и на проклятом Западе золото. Оно там даже больше золото, потому что там под гламуром и золотом — тяжёлый ежедневный труд, производство, торговля, суд, сделки, производительность труда, в общем, реальная повседневная жизнь. Там гламур — как вечерний фильм, воскресный пикник, в общем — конец венчает дело. Российской державе это всё глубоко чуждо. Работать ради золота — фуй! Нью-Йорк — город жёлтого дьявола. То ли дело Москва — это город дьявола гламурного, глянцевого, блестящего, сияющего всполохами лампад. Это глянец без фотографии, это конец в смысле прикончить кого-нибудь, а не в смысле закончить работу. Это блеск начищенных офицерских сапог. Эстетика военного городка и дембельского альбома — только дембеля не будет! Точнее, демобилизации боятся как огня (перестройка и была попыткой демобилизации России) — ведь придётся работать. Лучше уж пить, убивать, драться, материться, в общем, заниматься всем тем, чем занимаются в гарнизоне, который существует сам по себе, отгородившись от реального мира, защищая лишь собственное право быть гарнизоном, кормиться за счёт окружающих и наслаждаться созерцанием своего отражения в своих гламурных сапогах.

В общем, где должен быть командир, понятно: смотря какой командир. Один — в гламуре, другой — в блеске, третий — в шоколаде, четвёртый — в сиянии. А где должен быть подчинённый? А подчинённый не должен быть! Человек не создан подчинённым, особенно же человек не создан солдатом, не создать начищать сапоги, наводить глянец и раздувать гламур. И если историческая родина человека — гарнизон, милитаристская страна, то истинная родина человека — нормальная, работящая, мирная Россия, каковую и пора строить. Ещё не поздно.

Когда в 1972 г. Чалидзе лишили гражданства, советский представитель в ООН объяснял: "Вы же знаете, он не советский человек. Он нас предал. Он в душе не советский… он не был лоялен к Советскому Союзу" (Цит. по: Клайн Э. Московский комитет прав человека. М., 2004. С. 128).

Это — "советская лояльность". Это лояльность солдата к генералу. Это полный запрет выносить сор из избы. За стенами избы — враг, апеллировать к нему ("международному сообществу") — измена, совершённая во время боевых действий.

Верный человек может и не иметь убеждений. Это не грешно — ведь такая верность встречается, к примеру, у собак, которые не могут грешить, не будучи людьми. Такая верность есть не разумное свойство, а волевое. Это физика организма, а не метафизика. Такова супружеская верность (хотя она включает в себя не только физиологию) — включая готовность подлаживаться, готовность к симбиозу.

«Раскол, плачась на свою долю, нередко смотрит на все эти странные гонения, как на раны, которыми облегчается внутренний недуг организма. Многие это так именно и понимают и любят свои гонения, как худосочные люди любят свои раны. Раскольники, привыкнув красоваться синими рубцами настеганными на груди «древлего благочестия», кажется, не будут знать, что делать, когда заживут эти рубцы страдания. Один, самый рассудительный и дальнозоркий из рижских «отцов», слушая как-то разговоры о расширяемой понемножку свободе совести, сказал: «Ох, не зашибла б нас эта свобода больнее гонения. Против гонений-то мы обстоялись, а против свободы-то Бог знает, как стоять будем» (Лесков Н.С. Полное собрание сочинений. Т. 3. М.: Терра, 1996. С. 450).

В нормальном мире идея, что раны «облегчают» болезнь, не может появиться. Она появляется в мире, где излечить рану невозможно. Человек вынужден адаптироваться к постоянному нездоровью. Нет зубов, нет денег на протезы, и человек приучается говорить без зубов, и так приучается, что появятся зубы, так ему будет с ними трудно. Гонителям подло попрекать тех, кто «обстоялся», кто приучился жить с ранами. Однако, болезнь есть болезнь, и правда, что привычки, сложившиеся во время болезни, могут мешать после выздоровления.