Печально осмотревшись, он извлек кассету с лентой из машинки, сложил «левые» копии документа в обычного вида конверт, какие десятками тысяч разносит почта, вызвал секретаря, отдал ему опечатанный пакет, пробурчал что-то насчет срочности и прошел в комнату отдыха.

Компьютеру он не верил уже лет десять. Пока эта техника была доступной только проверенным-перепроверенным, щупаным-перещупанным спецам, которые жили в специальном поселке, отдыхали в специальных местах и были изучены вдоль и поперек — верить было можно. А сейчас? Кто еще может ознакомиться с информацией — кроме тех, кому положено? А те, кому положено — они как отреагируют?

Специальная лента для машинки сгорела за секунду. Легкая кучка пепла отправилась в канализацию. Теперь оставалось сделать самое важное, почти невозможное — поговорить с Президентом без прослушки…

Пулемет коротко рявкнул и смолк.

— Румын! Я твою…, - дальше понеслась виртуозная нецензурная брань.

Ильин поморщился.

— Хватит уж, Денис Анатольевич, материться. Тем более, при ребенке…

Пулеметчик только тряхнул головой, на которой колыхнулся непокорный светлый чуб.

— Ну, уморил, профессор: при ребенке. Да Серый в свои двенадцать видел столько, сколько тебе не снилось в твои сорок пять. Верно, малой?

Серёжка меланхолично кивнул. За последнее время он и впрямь видел очень много, но матерная ругань удовольствия ему не доставляла.

— Я вообще удивляюсь, профессор, как ты-то тут оказался, — продолжал пулеметчик.

— Так же, как и Вы…

— Э, нет. Я казак, и отец мой был казак, и дед. Все предки у меня казаки: Пономаренки, Ничипоренки, Дьяченки, Бартасенки… Казаки всегда Россию защищали. А профессора? Разве профессора когда воевали?

— Представьте себе, Денис Анатольевич, воевали. Отец мой, Александр Ильин вместе со своим братом в сорок первом в ополчении под Москвой воевал. Отца ранило, а брата убило. Правда, не профессора они были, а только первокурсники московского Университета…

— Ополчение… Это правда, что у них и оружия толком не было? — Пономаренко как-то сразу посерьёзнел.

— Правда. Отец даже винтовку в руках подержать не успел: он шестым на неё был.

— Как это — "шестым"? — удивился Серёжка.

— Очень просто. Винтовка у одного человека. Его убьют — берет другой, тот кто считался первый на винтовку. За ним второй, третий — и так далее. До отца очередь не дошла, раньше ранило.

— Да, дела… Ладно, Алексаныч, ты не сердись… Люблю я потрепаться… Счас вот до командира нашего прибалтийского докопаюсь, чего это он молчит?

— А чего языком зря махать? — повернулся к пулеметчику четвертый обитатель позиции, одетый в черную форму капитана морской пехоты Советской Армии.

— А чего не потрепать-то? До вечера румыны все одно не сунутся.

Капитан прищурясь поглядел на раскаленное небо. Солнце только недавно перевалило через полдень и нещадно жарило всё вокруг.

— Да, до вечера гости вряд ли пожалуют.

— Гости… — проворчал профессор Ильин. — Хозяев бы побольше не помешало. Если полезут, мы долго не продержимся.

— Да никто никуда не полезет, — отмахнулся казак. — Третью неделю тишина. Мы из пулемёта постреляем, они постреляют или пару мин кинут — вот и вся любовь.

— Если бы всё было так хорошо, то зачем вообще мы здесь находимся? Может, бросить всё и в посёлок податься, отдохнуть в тенёчке?

Серёжка приготовился с присущей возрасту категоричностью ответить на это предложение, но, к счастью, не успел. Профессор после краткой паузы продолжил:

— А мы — не уходим. И правильно делаем, потому что полезть всё-таки могут. Три дня назад у Бендер сунулись, верно?

— Как сунулись — так и высунулись, — усмехнулся Пономаренко.

— Верно, потому что там было, кому их встретить. А здесь? Ну, сколько мы, в случае чего, продержаться сможем?

Вопрос был из категории риторических. Позиция на вершине пологого холма представляла из себя даже не отрытые, а только слегка обозначенные в сухой твёрдой земле стрелковые ячейки и брустверы с амбразурами, сложенные из мешков с песком. Четыре человека, из которых лишь двое — настоящих военных, а один — так и вообще ребёнок. Один РПК, два АКСа. Да у морпеха — экзотический АК-74М, невесть как в эти края попавшим.

— Главное — не сколько, главное — как, — философски заметил пулеметчик.

— Отставить! — неожиданно резко вскинулся капитан. — Думать надо не о том, как красиво умереть, а как выжить, нанеся при этом наибольший урон врагу.

Загорелый и черноволосый, он был совсем не похож на прибалта. Правда, в голосе офицера явно проскальзывал какой-то акцент — но недостаточно сильный для того, чтобы понять, откуда он родом.

— Если они сейчас попрут на нас, Борис Владимирович, то выжить возможным не представится. Вчетвером мы их долго не удержим, даже если бы у нас патронов было не считано — а патронов-то у нас кот наплакал…

— Знал ведь, профессор, куда едешь…

— Знал, представьте себе. Приехал сюда так же добровольно, как и Вы, и убегать никуда не собираюсь…

— Значит, так, — вновь взял слово капитан. — Разговорчики эти прекращаем, как понижающие боевой дух. Тем более что никто никуда не попрет до вечера, а к восемнадцати ноль-ноль нас должны сменить. Ну, а если попрут всерьез — будем держаться, пока Сёрежка до виноградников не добежит.

— Еще чего, — пробормотал мальчишка, недовольно повернув запыленное лицо в сторону офицера.

— Не "еще чего", а "так точно". Пришел воевать — научись сначала исполнять приказы командира. В штабе должны узнать, что высота оставлена. Если нас тут втихаря убьют, то могут еще люди погибнуть.

— А почему сразу я? У меня, между прочим, предки тоже воевали. Знаете, почему, мы в Днестровске живем?.. Жили…

— И почему же? — поспешно отреагировал на эту поправку Ильин.

— Да потому, что мой пра-пра-… в общем, много раз прадед Аким Яшкин отличился при штурме Измаила и получил за это вольную и землю в Приднестровье.

— Чем докажешь? — задорно спросил казак.

Мальчишка бросил на него исподлобья быстрый взгляд.