— Храни меня, твой талисман?.. — догадался Гамилькар и в ответ снял с пальца золотое кольцо и подарил Гумилеву постоянный пропуск в Офир.

Отец Павло, как лицо, облеченное саном, нахально попытался взять водку без очереди, но был очередью жутко обсквернословлен и оконфужен. Пришлось искать крайнего. С водкой было туго, хотя водку вроде никто не запрещал. Торговали ею не раньше двух, не позже семи, не больше двух в одни руки. Бутылка водки была ценообразующим предметом и денежным эквивалентом. Послечернобыльские очередюги стояли толстые, закрученные, мохнатые, нервные. Эти очередюги были началом конца Советского Союза. В них рассказывали анекдоты: «Вчера было четыре выброса. — ??? — В одиннадцать часов выбросили пиво, в два — вино, в пять — водку, а в семь — из магазина». "Водители объявляют: «Остановка „Гастроном“. Следующая остановка — конец очереди».

— А чего мы здесь стоим? — вдруг вспомнил Гайдамака. — У Элки всегда спирт есть! Идем, познакомишься, на нее можно положиться.

Отцу Павлу как-то не в настроении было ложиться на какую-то Элку, но спирт — это всегда хорошо. Купили хлеб и квашеную капусту. Вернулись, проверили — не явился ли новый негр? — негра не было, но и окно в Европу почему-то оказалось закрытым. Стали соображать: закрывали они окно или нет? Выходило, что нет, не закрывали, но, может быть, ветер закрыл?.. Ладно, свалили вину на ветер и пошли звонить соседке. Когда Элка открыла дверь, у отца Павла дух захватило, будто он уже выпил спирту: Элка Кустодиева была похожа на полированный зеркальный буфет с дверцами, полками и разными отделениями, она была такой крупной, спокойной и домашней, что на нее в самом деле можно было положиться или что-нибудь поставить.

— Ага, за спиртом пришли, — сказала Элка. — Не входите, батюшка, у меня грязно. Идите к себе, я сейчас принесу. Дверь и окно почему не закрыли? Все настежь, сквозняк, я вошла и закрыла.

Вот оно что! Вернулись к Гайдамаке, открыли окно и сделали у окна засаду. Элка принесла бутылку спирта и ушла за стаканами, луком и маслом. В окне видна была вся Европа — Стокгольм, Париж, опять же вид на Мадрид. Элка, плача, нарезала лук, заправила и полила капусту маслом. Стали пить.

Элка разбавляла спирт водой, Гайдамака пил чистый и запивал водой, отец Павло спирт водой не разбавлял и не запивал. Поп стеснялся и говорил с Элкой о театре — Чехов, Сартр, Метерлинк, Иопеску, о каких-то стульях и носорогах, от. Гайдамаку так и тянуло прыгнуть в окно. Элка пошла за второй бутылкой, а в открытую дверь заглянула голова участкового инспектора Шепилова в милицейской фуражке и сказала:

— Привет, командиры! Пьете?

— Пьем, от, — ответил отец Павло, вопросительно взглянув на Гайдамаку.

— Люблю, — сказал Шепилов.

— Заходи, Шепилов! — обрадовался Гайдамака, — Ну, напугал, я думал — опять негр.

Отец Павло раздумчиво произнес:

— …и примкнувший к ним Шепилов.

— Верно, верно, батюшка, — хмуро улыбнулся Шепилов."Антипартийная группа в составе Молотова, Кагановича, Маленкова и примкнувшего к ним Шепилова", — процитировал он. — Люблю, когда знают историю и помнят мою фамилию. Куда фуражку-то снять, командир?

— Брось на диван.

— А где диван?

Дивана не было.

Шепилов повесил фуражку на дверную ручку, положил на стул милицейскую кожаную папку и сел на нее.

— Геморрой, что ли? — спросил поп.

— Да, батюшка. Свербит. Не люблю. Работа такая. Сижу много, — ответил Шепилов.

— Ты паспорт негру подписывал? — спросил Гайдамака.

— Какому негру? О чем ты? — не понял Шепилов, но Гайдамака не успел пуститься в подробности, потому что пришла Элка со второй бутылкой спирта и сказала: — Привет, Шепилов! Примыкай к нам.

— Люблю. Не откажусь.

Шепилову рассказали о ходящем по воздуху негре. Он подошел к окну, потрогал раму, заглянул вниз.

— Ну, окно, — сказал он. — Ну, в Европу.

Ему налили штрафных полстакана, но забыли предупредить, что спирт. Он выпил и задохнулся, надулся, выпучился, погнал соплю, чуть не выпрыгнул в окно. Били его по спине, наматывали на вилку капусту, заталкивали в рот.

— Не люблю. Предупреждать же надо!

Еще два захода, и спирт закончился — даже у Элки.

— Что я вам, спиртовая цистерна? — обиделась она па вопрос о дальнейшей бутылке.

Выпившая Элка была-таки похожа на цистерну, все посмеялись, она не обиделась.

Стали снаряжать Шеиилова за водкой. С примкнувшим Шениловым хорошо было пить — сегодня ему выдали два оклада с отпускными, а водку в «Гастрономе» он брал без очереди как участковый инспектор. Долго решали: сколько бутылок брать? Решили: две. Но отец Павло задрал палец в потолок и напомнил правило «последняя плюс одна». Это правило гласило, что «последней бутылки ВСЕГДА не хватает, и потому ВСЕГДА нужно покупать еще ПЛЮС ОДНУ, совсем последнюю», — то есть если решили взять одну, надо покупать две, если решили взять две, надо покупать три и т. д. Шепилов с Гайдамакой подивились мудрости отца Павла и согласились с ним. Элка сказала: «А ну вас к черту, я спать хочу» — и ушла спать. Отец Павло дернулся было пойти за ней, но удержался.

Шепилов вернулся быстро — с тремя бутылками водки и с тремя плавлеными сырками.

— Батюшка, а знаете ли вы апорию Зенона? — спросил Шепилов, когда выпили первую бутылку.

— Знаю, — ответил отец Павло. — Про Ахилла, который никогда не догонит черепаху, от.

— Тогда послушайте апорию Зенона в современном варианте, — сказал Шепилов. — Как Ахилл никогда не догонит черепаху, так бутылка водки и плавленый сырок никогда не закончатся.

— Да ну? — удивился Гайдамака.

— Ну да. Смотри, водка на двоих разливается в три стакана, а сырок делится на три части. По две части выпивается и съедается, оставшуюся третью часть водки и третий кусок сырка опять делят на три части. Опять выпивают и закусывают, оставшиеся водку и кусочек сырка опять делят на три части… И так до бесконечности.