— Пусть побольше их выдвинется, побольше…

Грянули все разом, и моряки тоже. Когда дым немного рассеялся, Рябков увидел, что гитлеровцы бегут назад. Бегут в панике. Ополченцы, как обычно, преследуют их.

Над высотами снова появляются бомбардировщики с черными крестами, рвут землю и здания артиллерийские снаряды, и потом снова движутся к высотам гитлеровские цепи, снова достигает максимальной мощности канонада наших артиллерийских батарей.

На левом фланге батальона Рябинкина фашистам удается охватить полукольцом роту капитана Вендеры, телефонная связь с ней то и дело прерывается, хорошо еще, что в критический момент нашелся боец (Исаев, Рябинкину запомнилась его фамилия), которому удалось доставить донесение. Роте оказывают помощь; она теряет в этот день шесть человек; фашистских трупов перед ее окопами больше 70.

Во второй половине дня фашисты меняют направление удара, они наносят его в стык 1-го батальона, которым командует Рябинкин, и 2-го, и на позиции батальонов 500-го полка. Ни огня, ни живой силы фашисты не жалеют, но их снова опрокидывает артиллерия. Наша контратака начинается с участка, за который ополченцы больше всего боялись все эти дни: его занимали батальоны 500-го полка, отступившие от Вороньей горы.

Рябинкин ликует:

— Смотрите-ка, что ребята делают. Вот молодцы!

Темнеет. Канонада постепенно стихает, только пожары четким пунктиром обозначают фронтовую полосу. Рябков, так и не уходивший весь день из главного здания обсерватории, еще продолжает наблюдение, но напряжение начинает отпускать его, похоже, пока все кончилось. На НП вдруг появляется командир пехотного батальона, с которым Рябков несколько раз встречался в эти дни.

— Ну что, бог войны, на сегодня вроде отвоевались?! Спасибо пришел тебе сказать. Не вы бы… Не знаю, что было бы с нами…

Хорошо, что темно, не видно, как у того и другого на глазах выступили слезы. Неожиданно для себя, шагнув друг к другу, они обнимаются, хлопают друг друга по плечам:

— Не прошли они, не прошли.

— Задали им перцу, задали…

18 сентября гитлеровцы захватили Пушкин, утвердились в Урицке, Лигове, потом снова штурмовали Пулковские высоты, пытаясь обойти их с запада, и пробивались к Ораниенбауму, но уже из последних сил и без большой надежды на успех. Командир 39-го немецкого корпуса, захватившего Шлиссельбург, оправдываясь перед Гитлером, признавал:

— Большевистское сопротивление своей яростью и ожесточенностью намного превзошло самые большие ожидания.

Г. К. Жуков безошибочно уловил момент, когда гитлеровцы начали выдыхаться, сразу переключился на организацию новых контрударов, и прежде всего приказал форсировать Неву, чтобы пойти навстречу 54-й армии, которая с 10 сентября таранила кольцо, замкнувшее Ленинград в блокаде. В ночь на 20 сентября на левый берег Невы, в район Московской Дубровки, высадился батальон старшего лейтенанта В. П. Дубика из 115-й стрелковой дивизии, а потом и несколько других подразделений. Десантники достигли шоссейной дороги на Шлиссельбург, подступили вплотную к 8-й ГЭС, раздвигая границы плацдарма, названного вскоре Невским «пятачком». В контратаки ленинградские воины переходили также под Ям-Ижорой, Пушкином, Петергофом, Урицком, вернули обратно Белоостров. Южнее Ладожского озера сильный удар по фашистам нанесла 54-я армия. Чтобы удержать кольцо окружения, фашистам пришлось по личному приказу Гитлера перебросить самолетами в район прорыва пехотный полк и два полка парашютистов из группы армий «Центр».

Противник не дал советским войскам развить успех ни с той, ни с другой стороны кольца, но и сам понес огромный урон, силы его истощились. 25 сентября руководство группы армий «Север» доносило в генеральный штаб сухопутных войск, что наличными силами продолжать наступление на Ленинград не в состоянии. Утро в этот день на многих участках фронта началось, как обычно: с бомбежки, обстрела. Потом все стихло. У Колпина, на Пулковских высотах, в окопах на закочкаренной низине перед Урицком и Лиговом бойцы уже выбрались из ниш, блиндажей, лисьих нор, устанавливали на площадках пулеметы. Ждали атаки, но ни танков, ни пехотных цепей не появлялось. Чуть позже в штабах начали названивать телефоны. Из рот, батальонов, полков, дивизий взволнованные голоса сообщали одно и то же:

— Пехота не пошла. Немцы окапываются.

Кольцо вокруг Ленинграда осталось сомкнутым, но город выстоял, отбил штурм. Гитлер был-вне себя от ярости:

— Лееб не выполнил поставленную перед ним задачу, топчется вокруг Ленинграда, а теперь просит дать ему несколько дивизий для штурма города. Но это значит ослабить другие фронты, сорвать наступление на Москву. И, будет ли взят Ленинград штурмом, уверенности нет.

Задача, поставленная перед Леебом, носила стратегический характер, и то, что группа армий «Север», понеся большие потери, не выполнила ее, означало крушение гитлеровского плана «молниеносной войны» на одном из решающих направлений советско-германского фронта.

Уже давно исчезло с ленинградских улиц обычное оживление, словно растаяли в сером небе укрытые чехлами или защитной краской золотые купола, шпили; новыми высотными ориентирами стали повисшие над городом аэростаты заграждения. Осенью часто дули северо-восточные и северные ветры, лили дожди. Сыро, холодно. Женщины плакали от бессилия, когда лопаты вязли в тугом месиве; тяжелая сырая глина липла, словно припаивалась к железу, а на окопах работали горожанки, успевшие отвыкнуть от тяжелого физического труда. Многие в тапочках или ботинках, вытертых демисезонных пальтишках.

Но что делать!? Вероятность нового штурма еще существовала, и город лихорадочно укреплял прежние и строил новые рубежи обороны. Начиная с 3 сентября каждый район должен был держать на окопах 5 тысяч человек, всего это давало 80 тысяч землекопов, не считая солдат и военно-инженерных подразделений.

Труднее всех приходилось тем, кого посылали к Урицку, Пулкову, Колпину, где наши и вражеские войска местами разделяло каких-нибудь 200–300 метров. Услышав, как звякают лопаты, увидев свежие выбросы земли или приметив женские фигурки, фашисты приходили в неистовство и засыпали наш передний край снарядами, минами; нередко прилетали самолеты, сбрасывая вместе с бомбами камни, рельсы, железные бочки, все, что могло падать с гулом, лязгом, свистом, нагнетать нервное напряжение.

На случай прорыва врага город продолжал готовиться к баррикадным боям на улицах: было создано 6 секторов и 96 батальонных районов обороны. Превращались в доты первые этажи жилых домов и служебных зданий; к обороне подготовили Исаакиевский собор. Моряки-балтийцы соорудили пушечный дот в обращенной к Неве торцевой части здания главного университетского корпуса. Только рабочие вагоностроительного завода имени И. Е. Егорова построили на Международном проспекте три баррикады, пятнадцать огневых точек, на два километра протянулись установленные ими противотанковые заграждения. Саперы заранее определили, какие здания можно будет взорвать, чтобы завалить улицы. Противотанковые надолбы усеяли площадь перед Кировским райсоветом, кто-то сумел установить огневую точку на Нарвских воротах.

В крепости превращались заводы. Общая протяженность баррикад на Кировском составила около километра, вся его территория покрылась траншеями, надолбами, ежами, спиралями «бруно», колючей проволокой.

Фашистское командование между тем всерьез вознамеривалось, как этого требовал Гитлер, «тесно блокировать город и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей». Так сказано в военном дневнике немецкого генерала Гальдера. Гитлеровцы вели теперь огонь не только из Тосно, батарею за батареей они подтягивали к Стрельне, Урицку, поселку Володарский, на Дудергофские высоты, в Пушкин.

В октябре фашисты выпустили по городу в полтора раза больше снарядов, чем в сентябре, а в ноябре — в два с лишним раза больше (И 230 снарядов).