— Отныне даже птица не сможет перелететь через кольцо блокады, установленное нашими войсками.
В Ленинграде к новой навигации готовились с той же энергией и неотступностью, как к прокладке ледовой дороги. Сложностей возникало множество. В частности, и потому, что водного пути по Неве из Ладоги в Ленинград практически не существовало, поскольку левый берег реки на протяжении многих километров занимали гитлеровцы. Ладожская флотилия оказалась отрезанной от ленинградских судоремонтных и судостроительных заводов. К весне, однако, все имевшиеся в наличии 116 самоходных судов и несамоходных барж были готовы выйти в плавание.
К перевозкам привлекались также плавсредства различных ведомств, небольшие катера и мотоботы направляли в Ладогу с Камы, с Волги, с Северной Двины. Еще зимой на ленинградских судостроительных заводах и на спешно созданной Сясьской верфи развернулось строительство нового озерного флота: деревянных и металлических барж, паромов, самоходных тендеров. Всего перед навигацией 1942 года и в ходе навигации на воду спустили свыше 160 новых судов. Совершенствовались и продолжали строиться новые причалы и портовые сооружения. К осени Осиновецкий и Кобоно-Кареджинский порты представляли собой солидные сооружения, способные полностью взять на себя материальное обеспечение крупного города.
С первых дней навигации фашисты бомбили причалы, охотились за судами в озере. Мешали шторма: каждые третьи-четвертые сутки волнение достигало 5 баллов и выше. Наших моряков ничто не останавливало.
В навигацию 1942 года по водным трассам перевезли свыше 838 тысяч человек, в том числе эвакуировали на восток еще 448 тысяч женщин, детей, стариков. Продовольствия доставили столько, что появилась возможность создать запасы. Из Ленинграда отправили в тыл много оборудования, необходимого военным заводам, 138 паровозов и свыше 2 тысяч железнодорожных вагонов, платформ, цистерн. Перевозки достигли масштабов, которые и в мирное время, в самых благоприятных условиях, потребовали бы немалых организаторских усилий.
При всем том, что удалось достигнуть, доставить на судах необходимое количество топлива для возрождавшейся ленинградской промышленности было невозможно. Поэтому еще осенью 1941 года родилась мысль проложить по дну Ладоги нефтепровод. Но где взять оборудование, специалистов, как успеть разработать проект? Когда 2 апреля 1942 года у заместителя Председателя Совнаркома Анастаса Ивановича Микояна собрались специалисты, чтобы обсудить представлявшееся кое-кому фантастическим предложение, уже было известно, что четырех- пятидюймовые трубы есть на Ижорском заводе, насосы нашли на одном из василеостровских складов, емкости — на нефтебазе «Красный нефтяник».
25 апреля ГКО постановил построить трубопровод к 15–20 июня, возложив контроль за исполнением на Алексея Николаевича Косыгина. Работы развернулись сразу по всей примерно 29-километровой трассе, в том числе и на 21 подводном километре. Водолазы от берега до берега прошли по дну озера, убирая с пути валуны, топляки. Особенно много хлопот им доставила затонувшая баржа, ее разрушили взрывчаткой, а потом разровняли площадку гидромонитором. На берегу сваривали тысячеметровые плети, спускали их на воду по специальным дорожкам…
18 июня нефтепровод, ежесуточная мощность которого скоро достигла 435 тонн, фактически вступил в строй. Одновременно во Всеволожском и Парголовском районах, ставших, как их называли, блокадной «кочегаркой», развертывалась добыча торфа. Заготовлялись и дрова, использовались все возможности для пополнения топливных ресурсов.
6 июля в Смольном на заседании бюро городского комитета партии обсуждалось принятое накануне Военным советом Ленинградского фронта постановление о том, что вся жизнь города должна быть подчинена интересам фронта, чтобы город окончательно стал военным, городом-фронтом. Еще раз было подтверждено, что эвакуировать следует максимум нетрудоспособного населения. Решили также перераспределить рабочую силу, сконцентрировав ее прежде всего на оборонных предприятиях. Сотни небольших предприятий местной промышленности и промысловой кооперации укрупнялись, сливаясь с однородными. Рабочие и служащие закрытых предприятий и организаций переводились на оборонные заводы.
Поскольку не исключалось, что гитлеровцы попытаются штурмовать город, с ранней весны возобновилось строительство укреплений и в самом Ленинграде, и в прифронтовой полосе: к концу 1942 года город располагал 110 мощными узлами обороны, протяженность одних только уличных баррикад превысила 35 километров, неприкосновенного запаса боеприпасов, бензина и продовольствия хватило бы на 30 суток непрерывных уличных боев.
9 августа. В большом зале Филармонии, как в добрые довоенные времена, ни одного свободного места. Многие оркестранты одеты в красноармейскую и краснофлотскую форму, но оркестр звучит мощно, слаженно, слушатели напряжены и взволнованны: исполняется Седьмая ленинградская симфония Д. Д. Шостаковича. Написанная почти полностью в осажденном Ленинграде и посвященная Ленинграду и ленинградцам.
Среди слушателей генерал-лейтенант Леонид Александрович Говоров — новый командующий Ленинградским фронтом. Как всегда, непроницаемо спокойный, уравновешенный. Но сейчас он волнуется. О концерте объявили заранее, афиши расклеили по всему городу, фашистам конечно же о них известно, к площади Искусств они давно пристрелялись. Да, наши артиллеристы по-своему готовились к этому дню и сейчас громят батареи врага, его штабы и узлы связи. Но вдруг…
К Говорову приглядываются, знают, что это человек необычной, сложной судьбы. В Ленинград Говоров приехал беспартийным. Было также известно, что в годы гражданской войны он по собственной инициативе перешел на сторону Красной Армии, участвовал в разгроме белогвардейщины, долго служил в артиллерии, преподавал, перед самой войной был назначен начальником Артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского, а в битве под Москвой прекрасно показал себя на посту командующего армией.
В Ленинграде Говорова встретили сдержанно: замкнутостью, резкими оценками он держал всех на расстоянии, ни с кем особенно не сближаясь. Скоро, однако, обнаружилось, что это человек высокоорганизованный, четкий, ясного, трезвого ума, больших познаний и высокой, если можно так выразиться, военной интеллигентности. Всю тяжкую меру возложенной на него ответственности он осознавал с особенной обостренностью. Об этом его внутреннем настрое можно судить по заявлению, которое он подал 1 июля 1942 года в партийную организацию штаба фронта: «Прошу принять меня в ряды Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), вне которой не мыслю себя в решающие дни жестокой опасности для моей Родины».
По ходатайству Военного совета Ленинградского фронта Оргбюро ЦК ВКП(б) приняло Л. А. Говорова в партию без прохождения кандидатского стажа. Подготовка к деблокаде города в это время уже завершалась. Говоров вел ее со свойственной ему методичностью, основательностью, просчитывая и продумывая все возможные варианты и случайности.
Час двадцать звучит великолепная симфония мужества; два часа двадцать минут не смолкают батареи. В числе тех, кто подходит после окончания концерта к дирижеру Карлу Ильичу Элиасбергу, Говоров. Взволнованный, как и все, он благодарит за доставленное наслаждение, за музыку, которая закаляет волю, придает силы, уверенность в неизбежном торжестве света и справедливости. Потом, изменив вдруг обычной своей скромности, добавляет:
— Мы для вас тоже сегодня поработали!
На лице Говорова — редкая для него довольная улыбка: ни одного снаряда в эти часы не упало на город; не те уже гитлеровцы, берут над ними верх ленинградские контрбатарейщики.
26 сентября. Два часа ночи.
Небо над правым берегом Невы у Московской Дубровки светлеет, становится багряным, словно за прибрежными окопами разгорелись какие-то фантастические, большой протяженности костры.
Когда минут через 60 огненная полоса взрывов отодвигается от левого, занятого фашистами берега в глубину их обороны, над Невой снова опускается темнота, но все равно еще видно, что реку стремительно пересекают лодки, катера, мотоботы с пехотой, понтоны с танками и артиллерией.