- Доктор! Вы от меня, старика, не скрывайте ничего. Леночка поправится? Она вне опасности? Скажите!

Доктор сделался еще серьезнее, поправил очки, пожал руку генерала и торжественно проговорил:

- Мы, генерал, никогда не скрываем опасности... Ваша дочь, слава богу, будет здорова.

Он говорил медленно, старательно заботясь о правильности фразы и о чистоте выговора.

Генерал потряс его за руку и весело проговорил:

- О, благодарю вас!.. Вы сами отец, вы понимаете, каково мне было эти дни!

Доктор сказал, что понимает, и, присев к столу, прежде чем стал писать рецепт, начал подробно объяснять генералу болезнь его дочери. Хотя старик ровно ничего не понимал из того, что говорил доктор, особенно когда дело касалось специальных названий, которыми врач как будто особенно желал щегольнуть перед генералом, тем не менее генерал слушал с благоговейным вниманием, боясь проронить слово.

- Теперь дело у нас пойдет на лад! - весело сказал доктор, оканчивая лекцию, - конечно, если не будет никаких новых осложнений...

Старик, было обрадовавшийся, снова почувствовал при этих словах тоску.

- Осложнения могут быть?

- О, разумеется, могут... Но только вы не думайте об этом... Я вас утешу и скажу, что они могут быть, но мы их не допустим...

- Уж бога ради, доктор...

- Нет, не допустим... Ваша дочь теперь, можно сказать, находится в удовлетворительном состоянии... Легкие в порядке... в совершеннейшем, как наши с вами, хотя там и есть маленький хрип, самый маленький...

- Хрип... - опять взволновался генерал.

- Ах, ваше превосходительство, ваше превосходительство, не беспокойтесь, неопасно... Хрип - это такие пустяки, что о нем нечего и говорить... Ну, дальше... пульс мне нравится... очень даже нравится; аппетит есть... Правда, печень несколько увеличена...

- А это опасно?

Доктор покачал головой и осторожно дотронулся до руки генерала.

- И опасно и неопасно... У нас это неопасно... Русский врач сказал бы вам, что это опасно, но я вам говорю, что это нисколько не опасно... проговорил доктор, не пропускавший никогда случая кольнуть своих собратьев.

Генерал знал эту слабость своего доктора и потому при нем никогда не упоминал о русских известных врачах.

- Мы вовремя взяли болезнь в руки и медленно, но осторожно справимся с ней, ваше превосходительство!.. Мы любим правильный метод...

Он наконец стал писать рецепт и когда кончил, то рассказал, как на днях ему пришлось спасти одного больного, чуть было не отправившегося на тот свет благодаря доктору...

- Молодой, неопытный врач русской школы!.. - прибавил он, презрительно вытягивая губы. - Очень самонадеянный молодой человек... Смелый метод...

Наконец он уехал, обещав завтра утром быть.

- А вечером?

- Не надо... а впрочем, если вы хотите...

Генерал, конечно, захотел и, когда проводил доктора, весело поплелся к Елене.

- Ты что это так долго, папа?.. Верно, Август Иванович опять бранил русских докторов?..

- Есть грех, девочка... Он без этого не может... Что делать!..

С этого дня Елена стала поправляться. Старик был в восторге и не знал, чем бы развеселить свою любимицу. Он тщательно избегал напоминать ей о муже и о Венецком, отклонял всякие разговоры о войне, читал ей вслух книги, рассказывал разные анекдоты и радовался, как ребенок, когда Елена наконец могла сидеть на кровати, облокотившись на подушки. Мать изредка навещала дочь. Елене тяжело было ее присутствие, и Александра Матвеевна, чувствуя это, редко заглядывала в кабинет. В последние дни между мужем и женой было крупное объяснение, результатом которого было решение Чепелевой уехать за границу, как только окончится дело по духовному завещанию.

В первый раз в жизни старик высказал ей несколько горьких упреков.

Александра Матвеевна хотела было разыграть роль оскорбленной невинности, но Чепелев остановил ее:

- Бога ради, без сцен... Вы знаете, что я не могу им поверить... Не за себя начал я говорить с вами - что мне? - а за Леночку... Вы не пожалели бедную девочку для своего...

Он вовремя остановился... Слово чуть было не сорвалось с его дрожащих губ.

- Вы не жалели меня... вы обманывали меня, - ведь я все видел, хотя вы и думали, что я ничего не вижу, - но это дело вашей совести... Но после того как письмо покойного Борского открыло все... я не могу оставаться спокойным... Не мешайте же нам, прошу вас...

Александра Матвеевна поплакала после этого объяснения, но скоро утешилась. Жизнь за границей давно прельщала ее. За предлогом дело не станет. Она скажет знакомым, что больна, что доктор послал ее за границу, и приличия будут соблюдены...

После этого объяснения у Чепелева точно гора свалилась с плеч, и он весело мечтал, как счастливо заживут они вдвоем с своей девочкой. Средств для них хватит, а на наследство Орефьева он не рассчитывал, да как-то и не любил говорить об этом и не хотел слушать истории о подложном духовном завещании, когда ему об этом радостно объявила Александра Матвеевна.

- У меня девочка больна, а вы о глупостях говорите! - сказал он с сердцем своей жене.

"Дурак!" - промолвила про себя Александра Матвеевна, насмешливо поглядывая на мужа.

Елена быстро поправлялась, но старик с грустью видел, что хоть она и старалась при отце казаться веселой, но в глубине сердца таила горе и нередко задумывалась.

Однажды старик рассказывал ей что-то, но Елена не слушала и, когда генерал окончил, сказала:

- Ты, папа, дай мне лучше почитать газету. Теперь уже мне можно...

- Подожди, когда совсем поправишься. Ничего нет в газетах интересного. Теперь дела наши пошли лучше, Вероятно, война скоро кончится.

- Ну, слава богу... А об Алексее Алексеевиче нет известий? - вдруг спросила Елена.

Она в первый раз произнесла при отце это имя. Старик взглянул на нее как-то угрюмо и произнес:

- Нет, Леночка...

- Ах, папа, голубчик... Неужели он в самом деле умер! - вдруг вскрикнула она, и обильные слезы потекли по ее лицу.

Чепелев утешал Елену как умел, обещал сегодня же съездить в главный штаб и навести точные справки, - за болезнью дочери он не успел этого сделать раньше, - и с болью в сердце увидел, что надежда еще не покинула Елену.

- Папа, поезжай сейчас, голубчик! Быть может, в той телеграмме была ошибка. Ошибки случаются. Помнишь, в начале войны был такой случай?

Старик покорно согласился тотчас же исполнить просьбу Елены и хотел уже подниматься с дивана, где он сидел рядом с Еленой, как лакей ему подал письмо.

Елена взглянула на конверт, тихо вскрикнула и быстро выдернула конверт из рук изумленного генерала.

Как только она прочла первые строки письма, по бледным ее щекам разлился яркий румянец, глаза блеснули радостью, и все ее лицо засияло таким счастьем, что отец с восторгом смотрел на Елену, не вполне понимая, что такое случилось.

- Папа... голубчик... Возьми, читай... Он жив... Он слегка ранен... Он...

Елена не могла больше говорить. Слезы брызнули из ее глаз, и она бросилась к отцу на шею.

- Теперь, папа, я скоро поправлюсь совсем... И мы поедем туда... не правда ли? - говорила она, справившись с неожиданным счастьем, нахлынувшим на нее широкой волной.

- Поедем куда хочешь, поедем! Только сперва поправляйся, моя радость! - смеялся старик, пробегая письмо. - А пока напишем Алексею... Ишь письмо как долго шло!.. А моих он ни одного не получил... Не лучше ли телеграмму? как думаешь? Быть может, он и сам приедет сюда... Рана пустячная!.. Вот и на нашей улице праздник, голубушка! - весело болтал старик, покрывая поцелуями счастливое лицо Елены.

Глава двадцать седьмая

В СУДЕ

Разбор знаменитого дела о подложном духовном завещании наконец был назначен и объявлен в газетах. Дело это возбудило большую сенсацию в петербургской публике; все спешили достать билет на это судебное представление. Об этом деле писалось в газетах, о нем говорилось в обществе, все ждали пикантных разоблачений и фривольных подробностей. Дамы упрашивали мужей, братьев или любовников во что бы то ни стало провести их в суд и ждали этого дня с нетерпением. Счастливцы, доставшие билет на вход в залу заседания, готовились провести очень весело время. В качестве героини должна была появиться "знаменитая вдова", о которой ходили легендарные истории; разнообразие их за последнее время возбудило любопытство до последней степени; затем рядом с ней должен был появиться "красавец Башутин" и, наконец, столько свидетелей, между которыми так много людей из порядочного общества; лучший прокурор будет обвинять и талантливейшие адвокаты будут защищать подсудимых... одним словом, предвкушалось много наслаждений. В эти дни забыты были даже военные действия, - процесс поглотил общественное внимание. Всякий хотел непременно увидать эту очаровательницу, посмотреть, как сшито ее платье, как станет она держать себя на суде, будет ли плакать или не будет, станет ли рассказывать все или обойдет пикантные подробности молчанием... Явятся ли все свидетели, и не заболеют ли некоторые из них. За неделю до процесса даже пронесся слух, что интересная вдова убежала за границу, но на другой же день дамы были обрадованы известием, что слух этот не имеет никаких оснований. Слухи, один другого нелепее, менялись ежедневно. То говорили, что адвокат вдовы, по уши влюбившись в нее, не только отказался от гонорара, но предлагал ей вместе со своим состоянием руку и сердце и даже надежду во что бы то ни стало оправдать ее; то рассказывали, что кто-то шепнул кому следует, чтоб интересную вдову судили полегче; затем барона Зека обвенчали с интересной вдовой в церкви дома предварительного заключения несмотря на то, что у почтенного барона была жива жена, и когда это оказалось невозможным, то объявили, что интересная вдова в чахотке и будет внесена в залу суда в кресле. Это была самая приятная новость. Предстояло увидеть Травиату в окружном суде и вместо Мазини или Капуля* прокурора и защитников.