- Это ложь! - перебила вдруг Варвара Николаевна.

- Подсудимая, не прерывайте! - заметил председатель. - Вам будет дано слово.

- Да, она подала мне эту мысль, и я привел ее в исполнение; за несколько дней до смерти старика передал ей завещание, чтоб она дала подписать барону Зеку и Петровскому, которые ей безусловно верили и считали за добродетельнейшую женщину. Когда умер Орефьев, она сделалась богата; тогда я сделался ей не нужен. Она тогда рассталась со мной и называла мет своим злым духом. Она в это время увлеклась Привольским, а я уехал в Бухарест. Я требовал от нее денег и наконец при свидании грозил ей и получил от нее пятьдесят тысяч. Эти деньги были скоро истрачены. Когда меня арестовали, я снова был без средств. Я все сказал. Я виноват, но разве она невинна? Она умеет прятать концы, но на этот раз ей не удастся! - проговорил со злобою в голосе Башутин. - Она отплатила мне неблагодарностью, я плачу ей тем же.

Эта речь произвела неблагоприятное впечатление на зрителей. Все находили, что подло было обвинять так женщину, которую Башутин когда-то любил. В его речах слышалось желание мести. Видно было, что Башутин теперь ненавидел Варвару Николаевну.

После того как она не сдержала себя и крикнула, что Башутин говорит ложь, она снова точно окаменела и не проронила ни слова. Только лицо ее сделалось еще бледнее и губы нервно вздрагивали.

Когда председатель дал ей слово, она поднялась и среди глубочайшей тишины, воцарившейся в зале, сказала:

- Я не стану лицемерно обвинять других и рассказывать историю своей жизни. До этого никому нет дела, и наконец я не совершила никакого преступления, чтобы ценою унизительных признаний заслужить снисходительную улыбку... О любви я много распространяться не стану. Этот человек так много говорил о ней, что на эти слова я отвечу только презрением. Я ли его погубила, или, наоборот, я благодаря ему нахожусь теперь снова в неприятном с ним обществе, - говорить об этом не стоит. Замечу только, что я никогда не любила этого человека, а если бы и любила, то мне бы стыдно было сознаться в этом после всего того, что я слышала... Если я была близка к нему, то бывают такие страницы в жизни женщины, которые не раскрываются перед судом... По крайней мере я не стану их раскрывать. Но относительно завещания повторяю, что этот человек нагло лжет и лжет из мести, лжет оттого, что я перестала давать ему деньги в том количестве, в каком он требовал от меня... Я ни на минуту не сомневалась, что завещание совершенно правильно, и до самой смерти мужа отношения наши были хороши, насколько могли быть хороши между стариком и молодой женщиной... Конечно, я не любила его и вышла замуж ради состояния, но ведь это еще не составляет преступления. Если бы за это привлекали к суду, то три четверти женщин сидели бы на скамье подсудимых! Говорят, что будто бы покойный муж боялся меня, но, с другой стороны, говорят о супружеских отношениях... Какая же может быть боязнь при этом? Указывают на камердинера, но обвинительный акт не приводит показания этого свидетеля... Я искренне была убеждена, что завещание было подлинное, так как письма моего мужа, которые находятся при деле, ясно говорят, что я тотчас же после свадьбы могла получить от мужа двести, триста, четыреста тысяч... Он был влюблен в меня, как могут быть влюблены только старики, и, конечно, не остановился бы перед затратами для женщины, которую боготворил. К чему же мне было подговаривать?.. Во всяком случае, я и по закону после его смерти получила бы довольно... Зачем же мне было рисковать?.. Это слишком глупо и неправдоподобно... Я и до свадьбы имела состояние, - заключила она.

- Откуда у вас было состояние? - спросил председатель.

- Должна я отвечать на этот вопрос, господин председатель? - спросила она с едва заметной улыбкой.

- Вы можете и не отвечать.

- В таком случае я не стану входить в подробности. Замечу только, что женщине очень трудно иногда объяснять, откуда она берет деньги... Я имела обширные знакомства и... и пользовалась связями. Вы знаете имена моих знакомых и очень хорошо понимаете, что у нас знакомства очень много значат...

- Я попрошу вас объяснить подробнее, что вы хотите сказать?

- Я хлопотала по делам. Я занималась тем же, чем занимаются многие из мужчин, с тою только разницей, что я нигде не служила и не была нигде членом правления, но ведь для этого и не нужно было служить.

- Итак, вы отрицаете всякое участие в преступлении?

- Отрицаю, господин председатель.

- Введите свидетелей! - сказал председатель.

В зале пронесся говор. Подсудимая не возбуждала сочувствия; находили, что она держит себя слишком цинично. Она вовсе не похожа на подсудимую.

Допрос свидетелей продолжался довольно долго. Большинство свидетелей отзывалось о подсудимой как о женщине очень умной и любезной, не особенно нравственной. Показания прислуги, за исключением Параши, были для нее неблагоприятны. Когда наконец были прочитаны ее письма к Башутину, в которых она говорит об "известном деле", то на вопрос председателя, что она может сказать, - она отвечала, что это дело касалось денежной спекуляции.

Во все время заседания она не теряла самообладания. Она бойко и умно парировала вопросы обвинения, переспрашивала и сбивала свидетелей, задавала остроумные вопросы, отстаивая себя шаг за шагом... Она была возбуждена своей защитой: лицо ее разгорелось, глаза сверкали. Обвинению пришлось иметь дело с опытным бойцом. Против нее была вся ее жизнь, но веских улик не было.

Когда в залу заседания вошел молодой красивый офицер Привольский, эта женщина вдруг потеряла самообладание. Она опустила голову и не смела взглянуть на него. С замиранием сердца ожидала она, что он станет говорить. "Неужели и он бросит в нее камнем? Неужели и он не остановится из уважения к памяти любви?.."

- Свидетель, вы давно познакомились с подсудимой?..

- Я познакомился с ней в апреле месяце!.. - чуть слышно прошептал свидетель.

- Что вы можете рассказать о ней?..

- Я был с ней знаком... Она казалась очень порядочной женщиной.

- В каких отношениях вы находились с ней... в близких? - спрашивал прокурор.

- Я был расположен к ней...

У Варвары Николаевны при этих словах радостно забилось сердце.

- Вы знали, что она заплатила ваши долги?

- Я не платила его долгов... Это неправда, - вдруг перебила, вскакивая с места, Варвара Николаевна.

- Подсудимая, прошу вас не перебивать!

- Вы знали, что подсудимая заплатила ваши долги?

- Нет, не знал... Я узнал об этом только впоследствии от Башутина... От него же я узнал другие неблагоприятные сведения относительно Орефьевой, вследствие чего написал ей письмо, в котором просил прекратить знакомство...

- Вы слышали раньше об ее образе жизни?..

- Дурного ничего не слыхал...

- И не знали, откуда у нее состояние?..

- Знал, что от мужа...

- А до того?..

- Не знал...

Допрос прекратился. Она подняла на него глаза. Взглянет ли он на нее? Нет! Он даже и не взглянул, а, сконфуженный, торопливо вышел из залы. "Бедный!" - подумала она и пожалела его.

Наконец допросы были окончены. Начались прения. Прокурор набросал картину нравов современного общества, сгруппировал искусно улики и находил, что главная виновница преступления Орефьева. Башутин являлся второстепенным деятелем. Он набросал характеристику героини, и в речи его она выходила ужасной женщиной, способной на всякое преступление.

Защитник говорил горячо. Он не ставил на пьедестал нравственной личности героини, но доказывал, что она не виновна в преступлении, в котором ее обвиняют. Он шаг за шагом разбирал улики и находил их малодоказательными. В его превосходной речи попадались чудные места, заставившие публику снисходительно взглянуть на подсудимую. Он нарисовал портрет честолюбивой, ищущей наслаждения женщины, очутившейся среди развращенного общества, без твердых правил, без убеждений, без руководителя... Он просил присяжных не карать ее, а пожалеть... Когда он кончил, подсудимая отвернулась, чтобы вытереть набежавшие слезы.