- Видите ли... Олег Григорьевич в марте восемнадцатого покинул монастырь.
- Совсем? - еще более удивился я.
- Уверена, что нет, но пока на Валаам он не возвращался. Он тогда приезжал в Москву на похороны брата, Василия Григорьевича.
- Казначея "Алмазного фонда"? - проявил я некоторую осведомленность, которая ей не понравилась.
Теперь Эгерт необходимо было обдумать внезапно возникшую ситуацию, а мне - не дать ей такой возможности.
- Олег Григорьевич покинул Валаам с разрешения настоятеля монастыря?
- Не знаю. Он уехал после моего возвращения в Москву.
- Но ведь вы встречались в Москве?
- Встречались...
- И в доме старика Мессмера, и на похоронах, и у вас?
- Да...
- Разве он вам ничего не говорил по этому поводу?
- Представьте себе.
- И вы не спрашивали?
- Нет.
- Странно, очень странно... А где он сейчас, в Москве?
- Нет, не в Москве.
- А где?
- Он тогда пробыл здесь неделю, а затем уехал.
- Куда? - быстро спросил я, навязывая ей ускоренный темп допроса и не давая тем самым возможности тщательно взвешивать ответы.
- В Тобольск.
- В Тобольск?!
- Его туда пригласили кузина и ее муж.
- Уваровы? - вновь проявил я осведомленность.
- Да, Уваровы.
- Зачем?
- Погостить.
Экспромт был не из удачных: 1918 год, как известно, мало подходил для такого рода поездок. Я широко и добродушно улыбнулся, давая тем самым понять, что оценил ее шутку. Улыбнулся и Хвощиков.
- А если серьезно?
- Погостить, - повторила она, и лицо ее стало почти таким же простодушным, каким оно бывало у Ермаша.
Наступившую паузу никто не торопился заполнить.
- У меня, конечно, нет никаких сомнений в вашей правдивости, Елена Петровна, - наконец сказал я. - Но согласитесь, что все выглядит... скажем, непонятно. Монах-схимник, еще не получив от отца телеграммы о смерти брата (мы проверяли), но зато побеседовав с тремя неожиданными посетителями, - для сведения Эгерт сообщил я, - поспешно выезжает в Москву на похороны брата, забыв спросить на это разрешение настоятеля монастыря. Ладно, допустим, его мучили предчувствия или он обладал даром предвидения, а в согласии настоятеля он не сомневался. Но ведь потом количество странностей не уменьшается, а возрастает.
- Вы находите? - любезно спросила Эгерт, и я испугался, как бы на протоколе не появилась четвертая клякса. Но за время допроса Хвощиков несколько пообмялся.
- Увы, нахожу. Похоронив брата, который застрелился при хорошо известных всем нам обстоятельствах, - мимоходом ввернул я, - он не остается утешить несчастного старика отца, что было бы, конечно, вполне естественным. Не стремится он задержаться в Москве и ради любимой женщины - я имею в виду вас, Елена Петровна. Более того, он начисто забывает даже про монастырь и совсем не торопится в скит спасать свою душу. Но зато у него возникает непреодолимое желание немедленно отправиться в Тобольск и погостить там у двоюродной сестры, с которой раньше почти не поддерживал никаких отношений... Странно, не правда ли?
Мне было любопытно, как она выкрутится. Эгерт сделала это с присущими ей изяществом и непосредственностью.
- Действительно странно, - поразмыслив, сказала она. - Вы совершенно правы. Но, наверное, у Олега Григорьевича были на это какие-то свои соображения. Как вы думаете?
Не знаю, кем была Эгерт, но только не папуаской: уж слишком хорошо был приспособлен ее ум к самым неожиданным ситуациям. На сидевшем против меня ангеле негде было ставить пробы. По сравнению с ней и Олег Мессмер и Галицкий были, конечно, щенками.
- И сколько же Олег Григорьевич пробыл тогда в Тобольске?
- Не знаю.
- Вы от него не получали оттуда никаких вестей? И сами не писали?
Эгерт на мгновение запнулась. "Нет" перечеркивало весь ее красивый рассказ об отношении к Олегу Мессмеру. "Да" вынуждало к каким-то объяснениям.
- Он мне писал, конечно. Но сами понимаете, условия гражданской войны... И я ему писала...
- За два года никаких вестей?
- Нет, почему же. Вскоре после его приезда в Тобольск я получила от него письмо. Оно очень долго шло...
- И о чем же он писал?
- Да, пожалуй, ни о чем заслуживающем внимания. Обычное письмо, адресованное близкому человеку. Содержание подобных писем передать очень трудно. Как будто ничего особенного, и в то же время каждая строка наполнена содержанием - настроением, чувствами, мыслями... Вы меня понимаете, такие письма на своем веку писал и получал каждый.
Изящные ручки Елены Эгерт вновь пытались выхватить у меня нить нашей беседы и завладеть ею.
- Простите, Елена Петровна, а о своих планах Олег Григорьевич писал вам?
- Что вы имеете в виду?
- Сколько он собирался гостить в Тобольске? Неделю? Месяц? Год?
Эгерт улыбнулась, но в ее улыбке ощущалась грусть человека, который еще живет воспоминаниями об утраченной любви, о принесенной во имя ее великой жертве.
- Я так поняла из письма, что он собирается в ближайшие дни уезжать.
- Куда?
- В Москву, а затем возвращаться на Валаам в Преображенский монастырь.
- А из Алапаевска вы писем не получали?
- Простите?..
- Я спрашиваю: из Алапаевска вы письма получали или нет?
- У меня там никогда не было знакомых.
- Но там весной и летом восемнадцатого года находился Олег Григорьевич Мессмер, он же монах Афанасий.
- Вы в этом уверены?
- Уверен, Елена Петровна.
- Чем же он там занимался?
- Об этом вы знаете лучше меня, но я готов освежить вашу память.
В лице Эгерт ощущалась настороженность. Но я бы не сказал, что она потрясена сведениями, которыми я располагаю. Отнюдь нет. И если ее что-то потревожило за время нашей беседы, то нечто иное.
- Итак, я вас слушаю, - напомнила она. - Вы что-то хотели рассказать об... Алапаевске. Я не ошиблась, об Алапаевске?
Ангел наглел на глазах и, наглея, несколько переигрывал. Впрочем, возможно, Эгерт хотела вывести меня из состояния равновесия и заставить сделать глупость. В этом случае она была не так уж далека от цели.
- Вы не ошиблись, Елена Петровна, - проникновенно сказал я, удивляясь собственному терпению и любезно улыбаясь. - Дело в том, что покровительница вашего отца и ваша благодетельница, сестра царицы, Елизавета Федоровна, в восемнадцатом году некоторое время находилась в Алапаевске. Ее туда выслали из Екатеринбурга, где была царская семья.