Кто и с какой целью убил полковника?

Видимо, Алексей Мрачный смог бы ответить мне на большинство этих вопросов.

Хотелось мне также повидать в Гуляйполе бывшего председателя тайного союза богоборцев и будущего верховного жреца Всемирного храма искусств, где бога заменит красота, Владимира Корейшу. Если он и не являлся участником харьковских событий, то что-то слышал о них.

По имеющимся у меня сведениям, Борис Галицкий во время своего пребывания в Гуляйполе не только познакомился с Кореиным, но и неоднократно встречался с ним.

В дневнике Галицкого-гимназиста (дневник был обнаружен при обыске), пересланного Ягудаевым из Тобольска в Москву, содержались некоторые мысли, перекликающиеся с идеями Корейши о Всемирном культе красоты, богоборчестве во имя духовного раскрепощения человечества и превращении искусства в религию, а его деятелей в иерархов новой церкви. Видимо, между Галицким и Кореиным в Гуляйполе установились близкие отношения людей, объединенных общностью взглядов и интересов.

К сожалению, командированный в Екатеринослав и Харьков Борин, которому помимо всего прочего было поручено отыскать Алексея Мрачного, привез в Москву малоприятные вести. Петр Петрович сообщил мне, что Алексей Мрачный после возвращения из Харькова некоторое время работал в культотделе махновской армии, но не прижился там. Затем он выполнял какие-то задания в Амур-Нижнеднепровске Екатеринославской губернии, откуда его вызвали в Гуляйполе. А в августе двадцатого года Алексей Мрачный был отправлен реввоенсоветом махновской армии в Александровск, где бесследно исчез. Причем в Гуляйполе ходили упорные слухи, что до Александровска он не добрался. Знающие люди говорили, что Алексея Мрачного "украли" (так махновцы именовали тайное убийство) по приказу или самого батьки, или кого-то из его ближайшего окружения.

А уже приехав в Харьков, я через Сергея Яковлевича навел справки о Корейше (союз с Махно создавал благоприятные условия для работы не только нам, но и бандотделу Харьковской ЧК). Оказалось, что он покинул ставку Махно еще в ноябре девятнадцатого, причем произошло это при каких-то весьма странных и скандальных обстоятельствах. Человек, с которым беседовал Приходько, утверждал даже, что "главного жреца Всемирного храма искусств" разыскивала в конце девятнадцатого махновская контрразведка.

Таким образом, если Жакович действительно собирался в Харьков, моя поездка в Гуляйполе теряла всякий смысл.

Но насколько эти сведения, полученные Суховым через сотрудника газеты "Трудовая армия", достоверны?

Прикинув все "за" и "против", я решил восстановить знакомство с Эммой Драуле.

Почему бы нам случайно не встретиться?

"Случайная" встреча была организована тем же Сергеем Яковлевичем в эстрадном театре "Буфф", расположенном напротив облюбованного махновцами "Миссури". В тот вечер в "Буффе" читали свои "рабоче-крестьянские" стихи местные поэты и специально прибывшие по такому случаю из Киева завсегдатаи "Хлама" - литературно-артистического клуба, куда входили художники, литераторы, актеры.

Я приехал в "Буфф" незадолго до перерыва, когда служители муз уже успели разоблачить коварные замыслы Антанты, заклеймить позором белополяков, выругать Врангеля, воспеть продразверстку и опоэтизировать сбор теплого белья для Красной Армии. В зале было не густо - трудармейцы, шкрабы (школьные работники), совслужащие, десятка два рабочих... На задрапированной красным полотном эстраде подпрыгивал, извивался и завывал субтильный молодой человек в бархатной блузе:

Пылайте, багровые повести,

Греми, железный рассказ!

Сердце во власти совести,

Кровавой совести масс...

Затем молодой человек на мгновенье смолк, вобрал в свою хлипкую грудь побольше воздуха и уже не провыл, а прямо-таки прорычал в зал:

К дьяволу сирени и верески!

К черту Христа любовь!

Залежи проклятий вдребезги!

Сыпься горох голов!

"Горох голов", видно, уже успел надоесть. Слабогрудому хлопали вяло, из вежливости: не местный небось, с самого Киева ехал. А старался-то как? Взопрел даже...

Поэнергичней аплодировали другому, в тяжелых солдатских ботинках и обмотках, который, критикуя различные неполадки в Харькове, резво рифмовал "вон" - "самогон" и "вею" - "в шею". Но по всему чувствовалось, что для вечера поэзии вполне бы хватило одного отделения...

В антракте, когда уставшая от стихов публика повалила из прокуренного зала на свежий воздух, меня окликнули:

- Товарищ Косачевский!

Я обернулся и тут же был ослеплен белозубой улыбкой Драуле. Итак, мы встретилась.

За прошедшие месяцы американка сильно изменилась. Перемены не коснулись лишь углов и прямых линий. Драуле, как была, так и осталась произведением художника-кубиста. Его авторство было бесспорным. Но она загорела, обветрилась, а в ее жестах появилась уверенность и решительность махновца, который лихим ударом отрубил саблей гусю голову и готовился бросить его в котел.

В общем - "Взвейтесь, соколы, орлами!"...

- Не узнаете, товарищ Косачевский? Мы с вами встречались в Москве. Я Эмма Драуле. Помните?

Я припомнил. Но не сразу. Постепенно.

Приходько был великим мастером по производству "случайностей". У Драуле не возникло и тени сомнения в том, что Косачевский оказался в театре "Буфф" лишь потому, что не может жить без поэзии.

В отличие от Москвы, в Харькове Драуле не столько слушала, сколько говорила. Она была переполнена впечатлениями от пребывания в армии неугомонного батьки.

Еще бы! Не говоря уже о том, что Махно впервые в истории попытался материализовать анархистскую идею, поставив ее на колеса своих тачанок, сама по себе махновщина выглядела не менее экзотично, чем племя людоедов в окрестностях Нью-Йорка или Чикаго. Поэтому будущая книга - насколько я понял, Драуле не собиралась ограничивать себя вопросами тактики - должна была пронять самых пресыщенных, ко всему привыкших читателей Америки и Европы. Эта книга должна была стать сенсацией.

Незаметно для себя произведение кубиста подгоняло "длинноволосого мальчугана" под американские стандарты. Щуплый и низкорослый, не выносивший верховой езды, батька в ее восторженных рассказах выглядел мчащимся в прериях на необъезженном мустанге лихим ковбоем в широкополом сомбреро и с лассо в руках. Подобно киногерою вестерна, он вершил справедливость, стрелял, утирал слезы вдовам и сиротам, пил, не пьянея, виски (по-русски самогон) и вновь вскакивал в седло, чтобы поразить зрителя очередным головоломным трюком...