Оказалось, что Улиманова, некогда содержавшая небольшое белошвейное заведение на Солянке, хотя и не была профессиональной преступницей, но все-таки числилась до революции в канатчицах. Канатчиками или канатчицами в Московской сыскной полиции называли тех, кто, занимаясь временами "противузаконной" деятельностью, ухитрялся так ловко "ходить по канату", что ни разу не попадал не только в тюрьму, но и в участок. От случая к случаю в полицию поступали сведения, что Улиманова приторговывает наркотиками, а в ее квартире организован тайный игорный притон - "мельница". Но уличить эту оборотистую даму не могли, а может, и не очень стремились.

По мнению Борина, Улиманова оказывала помощь Кустарю уже не первый год. Но встречались они редко, только в случаях крайней необходимости.

Причастность Улимановой и бывшего ложкаря к событиям, описанным в письме, представлялась маловероятной. Скорей всего, письмо попало к Кустарю случайно во время очередного налета вместе с вещами, представляющими реальную ценность. Оно могло, например, находиться в портфеле, где лежали деньги. И налетчик не выбросил его лишь потому, что нашел для него практическое применение - чего зря бумаге пропадать?

Люди, у которых хранилось это письмо, могли бы поведать нам немало интересного. Но кто они и где их искать?

На эти вопросы мог ответить только сам Кустарь. А он отнюдь не торопился засвидетельствовать нам свое почтение...

Удастся ли его взять?

Обыск на квартире Улимановой мог его вспугнуть, согнать с насиженного места. В конце концов, налетчика ничто не удерживало в Москве. Но даже если он останется в городе, то шансов разыскать его тоже не так уж много.

Однако Борин не разделял моих опасений.

- Мария Степановна, понятно, встревожена, - сказал он, - хотя обошлись мы с ней честь по чести: и выпустили, и вещички вернули, и за напрасное беспокойство извинения принесли - в дурачков, словом, сыграли. А Кустарь, осмелюсь доложить, в неведении пребывает.

- Так ли?

- Так, Леонид Борисович, - с несвойственной ему обычно уверенностью сказал Борин. - Посудите сами. Через третьих лиц связи у них нет - мы проверяли. Да и не в натуре Кустаря вмешивать в свои родственные дела посторонних. Ни к чему ему это. Значит, что? Личная встреча. Так? А рандеву у них покуда не было. Встретятся - накроем. Уважаемую Марию Степановну мы из вида не упускаем - как нитка за иголкой. Наши агенты ее днем и ночью пасут, разве что под кроватью у нее не ночуют. Куда она от них денется?

- А вдруг? - поддразнил я. - Это же вы, помнится, как-то сказали, что в жизни все бывает, даже то, что никогда ее бывает?

- Хвощиков, - уточнил Борин, - он так говорит.

- Но вы-то согласны с сиим афоризмом?

- Справедливая мысль, - кивнул Борин. - В жизни все бывает. Это верно. Вот потому-то я запасся еще одним выходом на Кустаря. Я ведь не зря список жиздринцев, имеющих жительство в Москве, составлял...

- Вы что же, их всех в пособники к Перхотину определили?

- Всех не всех, а на одного кое-какой материал у меня имеется. И Кустарь, говорят, ему как-то визит нанес, и Улиманова... Похоже, он все ювелирные изделия через Улиманову скупает. А может, и наводкой не брезгает. Мы сейчас все это проверяем. Ну и его, натурально, под своим попечением держим. Так что Кустарю деваться некуда: куда ни кинь - везде клин. А из Москвы он без крайней нужды никуда не уедет. Он же скопидом: свое кровное за здорово живешь не бросит. Да и привычно ему тут, все налажено, все известно - как в собственной избе. А мужичок он основательный, не вертопрах какой, чтобы с места на место мотылять. Ежели где осел, то крепко. Такого только с корнем выдернешь.

Рассуждения Борина выглядели убедительно. Действительно, судя по всему, арест Кустаря - дело времени. На неделю раньше или на неделю позже, но на крючок он попадется. А там вполне можно "доплясать" и до тех, у кого хранилось письмо неизвестного.

Я поинтересовался жиздринцем, который занимался скупкой драгоценностей.

- Старый наш знакомый, - сказал Борин. - Вы его знаете. По патриаршей ризнице проходил. Ему Дублет долю Никиты Африкановича Махова продал - черную парагону с митры Никона и кокосовые жемчужины.

- Уж не член ли союза хоругвеносцев?

- Он самый, - подтвердил Борин, - Анатолий Федорович Глазуков.

Поистине пути господни неисповедимы!

Допрашивая в восемнадцатом Глазукова, я не сомневался, что этот рыхлый, беспрерывно потеющий человек с испуганными глазами будет теперь за версту обходить те места, откуда дорога ведет в тюрьму. "Я же не жулик какой, - со слезой в голосе говорил он мне. - Я же человек честный, в темных делах никогда замешан не был, вот только с этими жемчужинами черт попутал..." И вот тот же неутомимый черт вновь сбил члена союза хоругвеносцев с тернистого пути праведников.

Тяжела была бы без черта людская доля. Без бога еще туда-сюда, а без черта не обойтись. И сослаться есть на кого, и опереться, и лишние грехи сбросить... Кем его, трудягу, заменишь? Неизменный друг страждущего человечества! Не каждый выдюжит тяжесть десяти заповедей. Вот и Анатолий Федорович Глазуков - не зря, видно, потел...

Улыбнулся я, похоже, не к месту, потому что Борин удивленно приподнял брови.

- Продолжайте, Петр Петрович. Я вас слушаю.

- Так вот, помимо наружного наблюдения за домом Глазукова мы и внутренним пользуемся.

Детали меня не интересовали, но Борина следовало поощрить.

- Внедрили нашего сотрудника?

- Нет. Его приказчик нам услуги оказывает, - не без некоторой доли самодовольства сказал Борин. - Верно, тоже его помните. Филимонов.

Борин снова достал из портсигара папиросу и на этот раз не удержался закурил.

В его маленькой комнате удушливо пахло нафталином. Этот запах преследовал меня во всех учреждениях, где я успел побывать. Считалось, что нафталин предохраняет от тифа. Судя по густоте запаха, Борина в Центророзыске ценили...

- Нафталином вас снабдили щедро. А бумагой?

Борин достал из ящика письменного стола стопку бумаги, и мы приступили к обсуждению плана розыска ценностей "Алмазного фонда".

В бригаде "Мобиль" числилось двадцать семь оперативных сотрудников. По мнению Борина, восемь из них можно было без особого ущерба для других дел перебросить на розыски ценностей "Фонда". Я округлил это число до десяти и тут же договорился по телефону с начальником Московского уголовного розыска Давыдовым, что его работники, ведущие наблюдение за Улимановой и Глазуковым, тоже поступят в мое распоряжение.