Оригами[1]

— Вы меня узнаете? Я — судья Сильвия Конти.

Мужчина сидел, опустив голову, сосредоточив все внимание на листке бумаги, который он складывал, сгибал и вновь тщательно разглаживал. Ему было лет пятьдесят, одет в темный костюм, но без галстука, длинные черные волосы гладко зачесаны назад — волосок к волоску. Он поднял голову. На губах его блуждала еле уловимая, растерянная, детская улыбка. Он поглядел на Сильвию, словно видел ее впервые. Но это было вовсе не так, ибо Тано Каридди прекрасно знал, кто перед ним.

— Очень приятно…

Он вновь опустил голову, продолжая колдовать над бумажным листком.

Сильвия сильно похудела. Последние полгода она работала как одержимая, не давая себе ни дня передышки. Она держалась на одних нервах. И еще силу ей придавало обещание, которое она дала себе тем мартовским утром на хмуром больничном дворе над безжизненным телом комиссара Коррадо Каттани.

— Послушай, брось придуриваться. Со мной этот номер не пройдет. Я-то знаю, что ты не сумасшедший.

Тано отвечал еле слышно, взгляд его был устремлен куда-то в пространство.

— Я болен. Прошу вас относиться ко мне с уважением…

— Ты убийца. Ты убил свою жену. А теперь прикидываешься психом, надеясь, что рано или поздно все понемногу уляжется, и тогда ты…

Тано перебил ее:

— Все уже улеглось. У меня теперь на душе спокойно.

Камера в миланском суде была тесная, освещали ее лампы дневного света. По бокам стояли скамьи, посередине стол, на стене — рукомойник. В этой камере заключенные находились недолго — только во время судебного процесса, в промежутках между заседаниями.

Сильвия сделала шаг вперед — к скамье, на которой сидел Тано.

— Я пришла сюда, чтобы предложить тебе сделку. Суд подходит к концу, тебя приговорят к пожизненному заключению, У тебя только один шанс спастись ты единственный, кто непосредственно имел дело с Эспинозой. Ты еще можешь выступить против него свидетелем. А в обмен я добьюсь для тебя сокращения срока приговора.

Тано дотронулся рукой до лба.

— Мой приговор вот здесь, и вы ничем не можете мне помочь.

Сказав это, он встал и подошел к ней, На ладони у него лежала игрушка, которую он мастерил: бумажная бабочка. Крылья у нее были широко распростерты. Казалось, она вот-вот взлетит.

— Возьмите. Она красивая. Я над ней целый день трудился.

Председатель суда зачитал приговор к вечеру того же дня. Его слова разносились гулко в тишине зала, переполненного адвокатами и журналистами. Все поднялись со своих мест и слушали стоя. Также и Сильвия с полицейскими агентами Куадри и Треви — своими самыми преданными сотрудниками, молодыми парнями, которым обоим вместе не было и шестидесяти. Только один человек остался сидеть, как сидел, причем с самым равнодушным видом, за решеткой железной клетки для подсудимых: Тано Каридди.

Сильвия, холодея, выслушала приговор.

Значит, Тано и Эспиноза все-таки вновь победили, Ценой жизни всех, кто пытался их остановить. Ценой жизни Эстер, на которой Тано женился и которую убил лишь за то, что она осмелилась восстать против его преступной гонки за деньгами и властью. Ценой жизни Каттани, ибо он у Эспинозы стоял костью в горле, постоянно мешая и угрожая. Представлял для него препятствие, которое надо было смести, уничтожить любым способом.

Маленький личный самолет рулил по полосе, ведущей к зданию в той части Линате[2], которая предназначена для «очень важных лиц». Остановился и тотчас выключил моторы. Открылась дверца, и в проеме появился Антонио Эспиноза. Воротник его дорогого бежевого пальто из ворсистой шерсти был поднят. Он огляделся вокруг, потом спустился по трапу. На последней ступеньке увидел перед собой Куадри, показывавшего ему свой значок.

— Синьор Эспиноза, пожалуйста, следуйте за мной. Речь идет о проверке.

Эспиноза не вымолвил ни слова. Пошел вслед за полицейским, будто это был швейцар, провожающий его в зал заседаний правления какой-нибудь фирмы.

Куадри распахнул дверь одного из кабинетов и пропустил его вперед.

Эспиноза увидел перед собой женщину и узнал Си ль вию, На ней был светлый плащ, брюки, невысокие сапожки. Волосы, как всегда, собраны сзади в пучок.

Эспиноза посмотрел на нее, не выказав удивления.

— Наверно, нам ни к чему представляться друг другу, Это что: допрос или арест?

Сильвия посмотрела ему прямо в глаза. Светлые, холодные, как лед, в которых застыло презрение.

— Нет. Закон гласит, что друзья мафии необязательно сами являются мафиози. Иначе вы поостереглись бы возвращаться в Италию.

— Тем более что я подвергаюсь несправедливому преследованию со стороны предубежденной против меня и ослепленной горем судьи. Однако, несмотря ни на что, я не сержусь на вас: я знаю, что вы были очень привязаны к комиссару Каттани.

— Вы уверены, что выиграли, не так ли?

Эспиноза снял очки.

— Единственное, что я точно знаю: вы проиграли.

Сильвия не поддалась на попытку вывести ее из себя. С трудом сдержавшись, она ответила;

— Следствие по делу об убийстве Каттани еще не закончено. Еще есть время. И я не успокоюсь. Более того: я бросаю вам вызов. Достаточно одного вашего ложного шага, и я вас сразу упрячу на всю жизнь за решетку.

Эспиноза улыбнулся.

— Я слышал, вы добились перевода на Сицилию. Могу предположить, чтобы охотиться за мафиози. Почему бы вам не оставить меня в покое?

— Не надейтесь, я вас не оставлю в покое.

Эспиноза счел, что эта встреча слишком затянулась.

— Должно быть, очень приятно, когда у тебя есть светлые идеалы, когда веришь в непреходящие ценности, видишь впереди безбрежные горизонты. Мой же горизонт поддается регулировке. Применительно к наличествующим условиям. Оттого-то мне и удалось выжить.

Он направился к двери и оглянулся, чтобы бросить на нее последний взгляд.

— И, уверен, переживу также и вас.

В одиннадцать часов солнце уже стояло высоко в небе. Мазино взглянул на бурно вздымающиеся волны за серым бетонным ограждением Пунта-Раизи[3]. Свежий ветер с моря раздувал полы его плаща. Он сошел с трапа ДК-9 и направился пешком к зданию аэровокзала.

Он вылетел из Нью-Йорка накануне в шесть часов вечера. Сегодня в восемь утра приземлился в Милане, чтобы пересесть на другой самолет. Багажа у него не было, если не считать коричневого кожаного кейса. Это ему помогло быстро пройти таможенный досмотр.

Автоматически открывающиеся стеклянные двери зала прибытия распахнулись, в лицо Мазино ударила струя воздуха. Он сделал несколько шагов и остановился. Поставил на землю «дипломат», снял очки в черепаховой оправе, протер платком стекла.

Эльзи стояла у стойки компании проката автомобилей. На ней был жакет кремового цвета и черная короткая юбка. Собранные на затылке волосы заколоты гребенкой. Руки ее сжимали ремешок висевшей через плечо сумки. Она увидела Мазино, но не произнесла ни слова.

Мазино тоже увидел ее и несмело улыбнулся. Он купил букетик фиалок у девочки, сновавшей с плетеной корзинкой в толпе ожидающих. Заплатил бумажкой в десять долларов. Потом догнал Эльзи у автостоянки.