Окружной прокурор перелистывал лежащую перед ним на столе папку. Он вынул из нее авиабилет, сдвинул очки на кончик носа.

— Мазино Сальерно, по имеющимся сведениям вчера вы находились в Италии. Вы прилетели на Сицилию одиннадцатичасовым рейсом и улетели в тот же вечер. Зачем?

— Я должен был встретиться с женщиной.

Сильвия сидела позади Мазино. Лицо у нее было осунувшееся, глаза усталые. Она решила тоже задать ему вопрос:

— Где вы провели то время, что находились в Палермо?

Мазино обернулся к ней и с вызывающей насмешливой улыбкой ответил:

— В постели.

Куадри и Треви слушали стоя, прислонившись к шкафу, на котором красовался бюст Авраама Линкольна. Куадри засунул руки в карманы, Треви подбрасывал на ладони и ловил шариковую ручку.

Симон взял пальто и, ни с кем не попрощавшись, вышел из кабинета прокурора.

Под дверью комнаты номер 945 виднелась полоска света. Давиде посмотрел в один конец коридора на девятом этаже гостиницы «Эспланада», потом в другой. Ни души. Он сунул правую руку под куртку и вынул револьвер. Потом потянулся левой к ручке двери. В эту же секунду свет в комнате погас, и дверь резко распахнулась.

Давиде вмиг почувствовал, как его схватили за рубашку, и оказался на полу в железных объятиях Симона. Револьвер отлетел в сторону. Симон пнул его ногой в бок. Давиде удалось вырваться и дотянуться до револьвера. Он приставил его к горлу Симона и поглядел ему в глаза.

— Как поживаешь, Симон?

Симон несколько секунд вглядывался в склонившееся над ним лицо. Наконец узнал.

— Давиде… какого черта… что ты здесь делаешь? Давиде слегка отдышался, но не ослабил тиски.

— Я хочу, чтобы ты мне кое-что рассказал, хочу докопаться до истины. А заодно узнать правду и о тебе.

Ночь уже кончалась, за окном занималась заря. По Гудзону медленно плыла большая баржа. На мосту еще горели фонари.

Симон сидел на кровати, узел галстука ослаблен, воротничок рубашки с короткими рукавами расстегнут. Он говорил уже несколько часов подряд.

— Все эти годы я думал, что ты погиб. А ты — вот тут, живой! У тебя пистолет, и ты даже вроде собираешься пустить его в ход. В чем дело, Давиде?

— Потому что меня кто-то заложил. Это ты меня продал, Симон.

Симон развел руками.

— Ну что ты несешь?!

— В ту ночь самолет, на который вы меня посадили, приземлился в Цюрихе. А два часа спустя меня там попытались отправить на тот свет.

Давиде указал стволом револьвера на левую руку.

— Пуля мне перебила руку, вот здесь. Я потерял уйму крови и лишился сознания. В больнице пытались выяснить, что произошло, задавали кучу вопросов. Как только поднялся на ноги, я сразу же уехал — сперва бежал в Париж, потом в Тулон. Однако меня снова отыскали, А ведь никто не мог знать, где я нахожусь, кроме Марты. Я ей написал всего одно письмо. Тебе это ни о чем не говорит?

Симон кивнул.

— Да, Марта мне его читала.

— И ты…

— Я сразу же поехал к тебе в Тулон. Но ты уже исчез.

Симон хотел встать. Давиде направил на него револьвер.

— Сиди, где сидел.

Симон вновь опустился на кровать. Давиде продолжал:

— Мне пришлось исчезнуть! До меня снова добрались. И навел их на меня никто другой, как ты.

— Не болтай глупости! Кто-то из секретных служб решил тебя убрать. Твое письмо они прочли прежде, чем его получила Марта. Поэтому-то я и пытался тебя найти.

— Меня хотела угробить мафия. При чем тут секретные службы?

— В тот период кто-то из их людей был замешан в делишках, в которые некстати сунули нос ты и группа Джорджи. У нас в отделе по борьбе с наркотиками кое-кто из самого высокого начальства тоже хотел все замять. Поэтому избавились и от меня: на восемь лет, чтобы не мешался под ногами, послали в Гонконг.

— Придумал бы что-нибудь получше, чтоб я поверил.

Симон поднял глаза к потолку.

— Ладно, постараюсь придумать получше.

Потом склонил голову, словно размышляя. Но вдруг неожиданно носком ноги выбил револьвер из рук Давиде. Схватил с тумбочки у кровати свой «кольт» и приставил ствол к его виску.

— Молодец, ты правильно все вычислил. Это я тебя продал и предал. А дальше что? Что я сейчас должен сделать? Отвечай!

— Спустить курок.

— Правильно. Молодец! Ну а потом?

— Избавиться от трупа.

— Вот-вот, именно так.

Давиде поторопил его:

— Ну давай, кончай скорей.

Но Симон не выстрелил. Отшвырнул «кольт» на кровать, разогнулся, совершенно обессиленный. Налил себе выпить.

— Я всегда был и остаюсь до сих пор твоим другом. Можешь думать все, что взбредет тебе в голову. Но если ты по-прежнему убежден в том, что говоришь, пистолет вон там.

Симон взял свой стакан и вышел на балкон.

Давиде бросил взгляд на «кольт». Потом пошел вслед за Симоном.

Тот слышал, как он подошел к нему сзади. И протянул ему стакан.

Давиде покачал головой. Симон, удивленный, обернулся.

— С каких это пор ты завязал?

— С тех пор, как мне на стене стали мерещиться пауки.

Симон одним глотком допил виски.

— Боже, и напугал же ты меня!

Давиде пристально на него поглядел. В голове у него родилось множество вопросов.

— А Марту ты с тех пор еще видел?

— Два года назад, когда был на Сицилии. Она вышла замуж.

— А мальчик?

— Мальчик в этом году должен поступать в университет.

— С ним все в порядке? Я хочу сказать, есть ли у него девушка, друзья?

— Да, все нормально.

Давиде потупился.

— Я очень сожалею о том, что произошло. Ну как бы там ни было, я работаю в мотеле, называется он «Карузо». Это позади вокзала. Я сменил имя: теперь меня зовут Дэв. Дэв Ликата. Если тебе когда-нибудь доведется быть в тех местах…

Не успел он сделать нескольких шагов по коридору, как оказался припертым к стене. Куадри направил на него пистолет, а Треви начал обыскивать. Сильвия молча наблюдала за этой сценой.

— Кто вы такой? Что тут делаете?

— Пришел сюда поговорить с одним человеком. А вы, собственно, кто — грабители или полицейские?

Давиде взглянул на Сильвию.

— Это что — ваши ангелы-хранители?

Сильвия выдавила из себя улыбку.

— Да, что-то вроде того.

Треви кончил его обыскивать, Куадри спрятал пистолет в кобуру. Сильвия пожала плечами.

— Вы нас немного испугали. Извините.

Давиде по-прежнему не отрывал от нее взгляда.

— Это вы — та самая судья, которая произвела все эти аресты?

Сильвия кивнула.

— Я вами глубоко восхищен.

Дон Калоджеро, сидя в тени под деревом, читал газету. Метрах в двадцати от него агенты Федерального бюро расследований вели наблюдение за дамбой Гудзона и за дорогой, ведущей в сад, прячущийся в тени метромоста линии на Бруклин. Когда Симон был от него в нескольких шагах, дон Калоджеро оторвался от газеты и поднял на него глаза и увидел рядом с ним Давиде.

— А эго кто еще?

— Мой друг.

Дон Калоджеро весело рассмеялся.

— У полицейских не бывает друзей.

Потом сложил газету.

— Ну ладно, легавый, выкладывай, чего тебе нужно?

Симон начал прохаживаться взад-вперед. Как всегда, когда что-то обдумывал.

— Видишь ли, у меня доброе сердце. И сегодня утром я подумал: какая, наверно, для Калоджеро будет неприятность, если его сын Фредди попадет за решетку черноволосый, а через тридцать лет выйдет из тюрьмы весь седой…

Дон Калоджеро его перебил:

— Короче, что ты от меня хочешь?

Симон остановился перед ним.

— Я хочу, чтобы ты написал письмо одному своему приятелю на Сицилию. Наверно, стоит указать дату за несколько дней до твоего ареста — на всякий случай, чтобы не вызвать подозрений. В письме ты напишешь, что тут есть один парень, который попал в неприятную историю и которому необходимо немножко погреться на солнышке в Италии.

— И кто же этот мой приятель?