Мы обсуждаем завтрашнее расписание, и когда он готовится уходить, я смотрю на часы. Увидев, что еще, в общем, не поздно, я понимаю, что не хочу сидеть дома. В конце концов, я в Париже. В Париже! Сквозь меня проносится радостное волнение, от которого мое тело начинает гудеть.

— Одну секундочку, Пьер.

С рукой на ручке двери Пьер бросает взгляд в моем направлении.

— Да?

— Думаю, я бы сходила поужинать.

Он отпускает ручку и поворачивается ко мне лицом.

— Мне подождать вас, пока вы будете собираться?

— О, нет-нет, не нужно. На самом деле, мне бы хотелось немного осмотреться самостоятельно. Я просто хотела спросить, не могли бы вы посоветовать мне какое-нибудь место поблизости? С живой музыкой и хорошей едой. Не хочу заблудиться в первый же день.

— Конечно. Здесь рядом есть приятное место. Там хорошая кухня. Иногда по выходным у них бывает и музыка.

— Идеально.

— Оно прямо на этой же улице. Вы его не пропустите.

После того, как Пьер, записав название ресторана, уходит, я прыгаю в душ с головой, уже переполненной мыслями о восхитительном ужине. Затем, закончив с волосами и макияжем, выбираю короткое облегающее белое платье с капюшоном и босоножки.

С клатчем в руке я оставляю апартаменты позади и выхожу в ночь. Я вся — комок нервов, и безумного возбуждения, и, возможно, чуточку страха.

***

Я нахожу ресторан без проблем. Это непафосное, но стильное место, в янтарной дымке внутри плавает аромат масла и трюфелей. Люди, увлеченные разговорами, подпитываемыми вином и хорошим времяпрепровождением, элегантно одеты. Слева от меня, рядом с окном от пола до потолка, музыканты играют приятный джаз. Я улыбаюсь. То, что нужно.

Я нахожу взглядом хостесс — гибкую молодую брюнетку, которая разговаривает с супружеской парой. Она говорит по-английски, слышу я, пока жду своей очереди. Слава богу. Когда пара отходит в сторону, я подхожу к ее стойке.

— Здравствуйте. Я хотела спросить, есть ли у вас столик на одного.

— Bonjour, — вежливо отвечает она и смотрит на монитор. — Столик освободится приблизительно через час.

После того, как она записывает мое имя, я благодарю ее и иду в бар, который оказывается так же переполнен людьми, как и сам ресторан. У стойки нет ни одного свободного табурета, а вокруг баррикадой толпится народ. Вздохнув, я вспоминаю, что видела по соседству открытую галерею. У меня в голове возникает более приятная мысль. Может, получится скоротать время там?

Едва ступив внутрь, я немедленно понимаю, какую большую ошибку я совершила. Похоже, я только что вломилась без приглашения на вечеринку или на открытие выставки. Куда ни глянь, всюду стоят разодетые в пух и прах люди, между которыми снуют с подносами, заставленными напитками и закусками, официанты и бродит скрипач, играющий какую-то изумительную мелодию — кажется, Моцарта.

Я уже собираюсь уйти, но тут мой взгляд падает на висящую слева картину, и я, словно загипнотизированная ею, сразу же останавливаюсь. Все во мне требует, чтобы я рассмотрела ее вблизи. Я колеблюсь, помня, что у меня нет приглашения, но в итоге решаю, что если быстренько посмотрю на нее и не буду ничего пить или есть, то никакого ущерба не нанесу.

Когда я становлюсь напротив картины, шум затихает. На ней изображен цветок мака, он вдавлен в землю, а вокруг падают капли дождя. Цвета темные и насыщенные, мазки кисти размашисты и сердиты. Картина заставляет меня задуматься о скоротечности жизни. Сегодня ты молода и прекрасна, а завтра, умерев в одиночестве, лежишь, всеми забытая, в холодной земле.

Еще увлеченная разглядыванием картины, я чувствую за спиной чье-то присутствие.

— Excusez-moi, — обращается ко мне женский голос далеким от дружелюбия тоном.

Черт.

Со страхом, оседающим в животе, я медленно оборачиваюсь и вижу перед собой стройную женщину в черном. И — да, я угадала. Она взбешена.

Я хочу было извиниться, но тут женщина начинает фонтанировать обвинениями на быстром, разгоряченном французском. Она возмущается все громче и громче. Краем глаза я замечаю, что мы теперь в центре внимания. Даже скрипач перестал играть. Самое время полу раскрыться и поглотить меня целиком.

— Извините, — нервно бормочу я и, примирительно подняв руки, на секунду закрываю глаза, проклиная себя за то, что не знаю французский. — Извините, — повторяю с чувством неловкости и стыда. — Я не понимаю, что вы мне говорите, но я уже ухожу. Еще раз простите.

Раздраженно показывая то на меня, то на дверь, она привлекает внимание пары очень серьезных и хмурых мужчин — по-видимому, сотрудников службы охраны. Когда они начинают быстро шагать в нашу сторону, я, спотыкаясь от страха, пячусь назад.

— Я уже ухожу. Нет необходимости выпроваживать меня силой. — Господи, надо выбираться отсюда.

Когда я разворачиваюсь, вокруг моей талии неожиданно обвивается чья-то рука. Не успеваю я понять, что происходит, как оказываюсь прижатой к крепкому телу. Поднимаю лицо, и сквозь меня проносится шок. На мне сконцентрировались самые яркие голубые глаза, которые я когда-либо видела, и от их взгляда меня охватывает странная слабость. Я стою, не дыша, неподвижно, плененная в прямом и переносном смысле этого слова. Руки мужчины, будто стальными тросами стянув мою талию, притягивают меня ближе к нему, и я ахаю, ощутив своей мягкостью его твердость. И когда наши взгляды встречаются, жаркий румянец окрашивает мои щеки в малиновый цвет.

— Красавица, вот ты где, — произносит он на безупречном английском с едва ощутимым французским акцентом, потом улыбается легкой, лукавой улыбкой, и я будто падаю, падаю, падаю… — Я искал тебя.

Э-э?

Он наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Просто подыграйте мне.

— Что…

Он завладевает моим ртом в поцелуе, который я чувствую каждой клеткой своего существа. Мои глаза изумленно распахиваются. Я пытаюсь его оттолкнуть, но он, отпустив мою талию, погружается пальцами в мои волосы и притягивает к себе с такой силой, словно хочет сплавить нас воедино. Он вжимается губами в мои, поцелуй становится более глубоким и жадным. Его язык, готовый покорять и брать, брать, брать, проталкивается за мое сопротивление, и когда он бесстыдно, неумолимо сплетается с моим языком, я не могу больше двигаться. Я не могу больше думать. Шок и злость медленно тают. Этот человек, насилующий мой рот и мои чувства, превратил меня в безвольную куклу. Где-то внутри моей головы слабый, но мудрый голос призывает меня остановиться, потому что это неправильно, просит прервать поцелуй, пока он не поглотил меня.

Но я его игнорирую.

Потому что, пока рот незнакомца продолжает терзать мои губы, меня охватывает желание, шокирующе сильное, необъяснимое, острое. Я понимаю, что тоже целую его, что хочу большего… Пока он не отстраняется, словно я его обожгла.

— Черт меня подери, — произносит он. Яркий взгляд блуждает по моему лицу, по губам, щекам и глазам. Подняв дрожащую руку, он проводит ею по волосам. Потом, словно вдруг вспомнив, где мы находимся, медленно усмехается, забрасывает мне на плечо свою руку и поворачивается к оравшей на меня даме.

Пытаясь собраться с мыслями, я ошеломленно моргаю. Это что сейчас было?

— Марго, — обращается он к женщине в черном и, подмигнув мне, снимает с моих плеч свою руку. Вот она — возможность сбежать. Однако не успеваю я сделать и шага, как он, препятствуя моему отступлению, по-хозяйски приобнимает меня за бедро.

— Даже не думайте, — шепчет он, после чего наклоняется и проводит губами и кончиком носа от моего уха и до плеча. От его ласки я покрываюсь мурашками, все мое тело начинает звенеть.

— Вижу, ты уже встретилась с моей спутницей, — говорит он Марго, голос звучит уверенно, ровно.

Она складывает руки на груди — так, что золотые браслеты на ее тонких запястьях впиваются в кожу — и что-то отвечает ему на французском.