В ту же ночь его величество, возлюбленный сын Амона-Ра, был отправлен на западный берег Хапи, в город мертвых.

По обе стороны реки стояли люди с горящими факелами в руках. Глядя на медленно плывущую священную барку, на которой покоилось тело земного божества, они воплями, криками и причитаниями выражали свою скорбь.

А на священной барке стояли жрицы с венками из цветов и пели:

На западном берегу священной реки, рядом с гробницами и усыпальницами великих фараонов, были дома бальзамировщиков, плакальщиц, строителей, воздвигающих жилища вечности, искусных скульпторов, создающих золотые маски и саркофаги с изображением божества, взошедшего в свой горизонт.

Когда настало утро и слуги столпились у дверей покоев царицы, старая Тии с рыданиями объявила, что она была кормилицей Нефертити, и ей прискорбно, что божественная госпожа не пускает ее на порог. Но царица никого не пускала к себе. Напрасно служанки и рабыни ждали за дверью. Царица предавалась печали и никого не звала к себе. Однако Черный Лотос осмелилась приоткрыть дверь царских покоев. Тогда госпожа сделала знак, чтобы невольница вошла. Она молча взирала на плачущую рабыню, которая рвала на себе одежды, царапала лицо и руки и в знак величайшей скорби лежала у ног царицы с распущенными волосами, обливая слезами след маленькой сандалии.

— О моя божественная госпожа, возлюбленная его величества, о повелительница обеих земель, о прекраснейшая из женщин Египта! Как ужасно, как прискорбно, что твой возлюбленный взошел в свой горизонт! Прикажи мне вырвать мое сердце из груди! Прикажи выколоть глаза! Прикажи умереть рядом с тобой!

Анхесенпаамон смотрела на Черный Лотос равнодушно, словно не сознавая, о чем говорит невольница. Но вот в глазах госпожи что-то изменилось. Словно она проснулась от кошмарного сна и сознание вернулось к ней.

— Поднимись и слушай меня, — сказала великая госпожа. — У меня к тебе есть дело. Приведи ко мне Анху. Он должен сделать большую работу. Я сама скажу ему, что сделать для гробницы моего великого господина…

Но стоило госпоже произнести слово «гробница», как она тут же залилась слезами и снова, как это было вчера, вопрошала богиню Мут:

— Зачем? Зачем? Зачем? Зачем ушел мой прекрасный, мой божественный господин? Как это случилось? Он был так молод! Он был прекрасен! Он так мало жил!

— Твой великий, божественный господин, твой прекрасный, благородный фараон Тутанхамон ушел в царство Осириса, — отвечала в слезах невольница. — Оттуда нет возврата. Но жрецы говорят, что там наступает новая жизнь, более радостная и беспечная. Ведь ты позаботишься, великая госпожа, чтобы его величество не знал нужды в царстве Осириса?

— Все богатства Египта будут сложены в гробницу возлюбленного сына Амона-Ра.

— Но что ждет тебя, прекраснейшая из всех дочерей Египта? У ног твоих великое царство, но кто защитит тебя?

— О я несчастная! О я покинутая! Что ждет меня? Кто ответит мне на этот вопрос? Боюсь, что я во власти коварного Эйе. Всю ночь я думала о нем. Всю ночь мне казалось, что питье, которое он своими руками поднес моему божественному господину, было отравлено. Почему меня покинул мой любимый? Не повинен ли в этом старый жрец Эйе?

— Великая госпожа! Сейчас я позову Анху. Сын верховного жреца Мемфиса должен многое знать. Может быть, он скажет тебе что-либо?

— Поторопись, Черный Лотос! Я должна узнать обо всем, что может открыть мне глаза на происшедшее.

Черный Лотос не осмелилась войти в покои великой госпожи, когда Анху пал ниц перед ее золотым ложем.

— Поднимись, Анху, — сказала царица, — расскажи мне все, что ты знаешь о ядах и отравлениях. Я знаю, тебе предстояло стать жрецом храма в Мемфисе, а жрец знает тайны, нам неизвестные.

Лицо царицы стало суровым и строгим. В глазах не было слез, но скорбь светилась в них, и казалось, что нежная душа этой молодой женщины-правительницы не в состоянии перенести великого горя.

— Жрецы знают многие тайны. Им известны яды, которые могут лишить человека жизни. Но разве мог это сделать верховный жрец Эйе? Он столько лет помогал юному фараону править страной и был предан ему.

Почтительно склонившись перед царицей, Анху старался дать ей понять, что жрец владеет многими тайнами, но что ему, Анху, не хочется назвать Эйе убийцей фараона.

— Однако ответь мне, Анху: есть яды, от которых слепнут, становятся неподвижными и тихо умирают?

— Есть, — ответил Анху. — Название их ничего не скажет тебе, великая госпожа.

Анхесенпаамон долго сидела молча, опустив глаза, словно размышляя о сказанном. Затем она подняла голову, и художник увидел мужественную и суровую женщину. Сейчас она была очень похожа на своего отца, фараона Эхнатона.

— Подбери, Анху, искусных помощников и принимайся за дело. Быть может, в царстве Осириса мой великий госцодин пожелает совершить путешествие и ему понадобятся сундуки для хранения одежды и драгоценностей. Сделай, для него самые прекрасные на свете сундуки. Возьми для них много черного дерева, слоновой кости, перламутра и драгоценных камней. Ничего не жалей. Ему нравилось это кресло, и сундуки ему тоже должны понравиться там, за пределами нашей жизни. Ты угодил ему, Анху, и пусть твое умение пойдет на пользу моему великому господину.

— Все будет так, как ты велишь, великая госпожа. Никогда еще мне не хотелось так угодить кому-либо, как сейчас. Лучшие, искуснейшие художники сделают вещи, достойные благороднейшего из фараонов. Поистине я не знаю свитка, в котором было бы рассказано о человеке более благородном. Он был так молод, он никому не причинил зла…

— Он был умен и благороден, мой великий господин! — прошептала царица, едва сдерживая слезы. — Иди, Анху! Торопись. Ничего не жалей для прекрасных украшений. В чем еще могу я выразить свою любовь?

Слова царицы потрясли молодого художника. Он ушел с горячим желанием сделать работу еще лучше, еще красивее того, что было сделано им прежде. Но еще больше запали в душу скорбные слова царицы о ядах и тайнах жрецов.

«Она подозревает Эйе, — подумал Анху. — Великая госпожа не понимает, как случилось, что умер молодой фараон. Да и как понять эту преждевременную смерть? Как понять постоянное недомогание юного фараона? Не позаботился ли Эйе о том, чтобы в пищу фараона клали яды, которые медленно разрушают здоровье человека?»

Верховный жрец Мемфиса, поучая сына, готовя его к высокому званию жреца, рассказывал, что у него есть драгоценные записи о целебных и вредных свойствах растений. Анху помнил, что эти редкостные свитки, хранящиеся в тайниках мемфисского храма, были переписаны лучшими писцами Мемфиса и отосланы в Фивы. Когда же это было? Может быть, четыре года назад?

Они были сделаны для Эйе. Но нет, не для злодейства понадобились эти записи. Они понадобились для блага.

Разве можно исцелять недуги, ничего не зная о ядах? Подумай об этом, Анху. Узнай, давно ли юный фараон стал чувствовать слабость и недомогание. Если это началось еще в Ахетатоне, в ту пору, когда ты вернулся в Мемфис, если тогда началось недомогание его величества, то кто знает, может быть, Эйе стал виновником великой скорби.

Чего стоит тогда власть и. могущество великих? Анху, ты не должен так думать.

Помни, что эти тайны остаются в тиши храмов. О них никогда не узнают непосвященные. Молчи, Анху! Забудь об этом!