Василий робко подошел к жене. Отнимая от мокрого лица руки, Настя, грубо оттолкнув его, злобно прошептала:

— Обманул ты меня, Васька, заманил. Разведусь и уеду и имущество заберу. Попортила только зря все в дороге. — И злобно оттолкнула ногой стул с бархатным сидением в. воду. — Пусть пропадает, лишь бы самой-то целой возвратиться из этого гиблого места.

Первую ночь на новом месте супруги спали на улице, на пышной кровати. Кудряшевы спали одетые. Настя не сняла даже галош.

На следующий день Василий съездил к начальнику погранзаставы и попросил помощи. Смущенно разводя руками, он говорил:

— Жена у меня колхозница, привыкла у себя там к роскошной жизни, ну и бунтует, хоть разводись.

Через два месяца на косе была выстроена новая хата с резными наличниками на светлых окнах, и даже дворик огородили забором, выкрашенным охрой.

Приехал начальник заставы и спросил Настю, не нужно ли еще чего. Настя составила такой длинный список вещей, что Василий не на шутку рассердился.

Начальник, улыбаясь напористости этой маленькой женщины, заявил:

— Все можно достать, только не сразу.

И потекли дни. Настя очень полюбила свой дом, называя его теремком, без устали передвигала мебель, желая все получше расставить. Она привезла с собой даже горшки с фикусами.

На ковре Настя повесила карточки подруг, деревянные веера, туфельку из ракушек и пришпилила на самом видном месте перевязанную голубой лентой свою косу, которую она, соблазненная модной прической, отрезала сгоряча, о чем сейчас очень жалела.

Найдя в зарослях дикий виноград с мелкой и темной сморщенной ягодой, Настя попробовала варить из него варенье, но ничего не получилось. Зато варенье из голубики и клюквы удавалось на славу.

Василий ходил на охоту. Настя ставила в протоке плетеные морды, обмазывая для приманки тестом вдавленные, как донышко бутылки, отверстия, уходящие внутрь конусом.

И всегда к утру морда была полна.

Начался ход кеты. Рыба, теснясь, сама выбрасывалась на берег, подпрыгивая, шлепалась в мелкие лужицы.

Настя, не зная усталости, мокрая, в рыбьей слизи и крови, потерявшая от жадности всякую меру, завалила рыбой весь двор. Потом она долго мучилась от запаха гниющих рыбьих внутренностей.

Василий, вскопав вокруг дома землю для огорода, удобрил ее тиной. Настя, поглощенная хозяйскими заботами, забыла, что она так далеко от родных мест.

Проходившие пароходы, не останавливаясь, гудели, давая знать бакенщику, чтобы он выехал и взял со спущенной в воду доски газеты и письма.

Только иногда Настя подходила к самой воде и, с испуганным любопытством глядя на другой берег, таящийся в туманной дымке, удивленно спрашивала:

— Вася, неужто там заграница?

Василий долго и подробно рассказывал жене о соседней стране и о том, как внимателен должен быть бакенщик на этом ответственном участке.

Супруги как-то вечером, во время передачи из Москвы (у них был ЭЧС-3), услышали далекий голос диктора, произнесший фамилию бакенщика Кудряшева, отмеченного в приказе наркомом за образцовую работу.

Настя, возбужденная, затопила печь и быстро напекла из пресного теста шаньги с вареньем. Плутовато улыбаясь, она поставила на стол бутылку клюквенной настойки.

Кудряшев, проворно перебирая пальцами, играл на балалайке, пел песни, рассказывал Насте о своей жизни на погранзаставе. Он говорил, косясь в окно на широко блестевшую реку, и, видя огоньки бакенов, был спокоен и счастлив.

Луна светила изо всех сил. Покрытая сверкающей чешуей река плыла, словно огромная, невиданной красоты гигантская рыба.

Василий, просунув ладонь под затылок жены, притягивал ее теплое лицо, чтобы поцеловать в переносицу, где пушились сросшиеся растрепанные брови. Настя приникла к нему и вдруг скорбно, жалостно прошептала:

— Васенька, я… у меня, кажется…

Василий вскочил с кровати; босой, он бегал по хате, ушибаясь о мебель, ликуя, кричал:

— Настенька, честное слово! Ну скажи честное слово, слышишь, Настенька!

Потом Кудряшевы долго шептались. Они были одни на сотни километров кругом. Но лучше всего о таких вещах говорить шепотом. Настя беспокойно шептала о том, что, когда младенчик подрастет, ему нужно будет учиться, а учиться негде.

Василий успокоил ее. К тому времени они переедут в Комсомольск, а лучшего города для их парня не найти.

И Кудряшевы шептались, глядя широко раскрытыми глазами в темноту.

Река плыла голубая, ослепительная. Огни бакенов уверенно светили, приподнятые на жестяных конусах. И сом, огромный, скользкий, с висячими белыми усами, темный и длинный, как торпеда, шевеля, сильными прозрачными плавниками, лежал на воде, завороженный этим светом, и река не могла сдвинуть с места его мощное тело.

Наступала осень. Листья винограда покраснели и покрылись черными точечками.

Река ширилась, наливаясь мутной водой. Пошли дожди. День и ночь с несмолкаемым шорохом и хрустом падала с набухшего неба вода.

Настя тоскливо смотрела в мокрое окно: все кругом было завешено струящимися отвесными, вздрагивающими водяными нитями.

И только цапля в непромокаемом оперении бродила по болоту на своих длинных ходулях и ковырялась в иле тонким, вытянутым, как циркуль, клювом.

Настя нервничала и не раз принималась плакать, пугаясь водяного потопа.

Кутаясь в платок, она шептала:

— Васенька, ведь я не щука какая-нибудь, чтобы в воде рожать.

Василий решил поехать на заставу — забронировать в колхозном родильном доме место и попросить катер.

Он заправил бакенные лампы трехдневным запасом, отпустил якорные концы: вода прибывала.

— Ты, Настя, смотри тут, — наказывал он жене, — послезавтра транспорт пойдет с демобилизованными ребятами. Я к этому времени вернусь, но на случай — гляди в оба.

Настя осталась одна. Дождь прекратился, и было тихо. Только сипло вздыхала река, вползая на берег.

Воздух набухал туманом. Туман шевелился и густел до желтизны. Он надвигался на землю сизым сумраком.

Настя, двигаясь ощупью в сыром дыму, подходила к воде и глядела тревожно на сморщенные огоньки бакенов.

Водяная пыль пропитала влагой одежду и, осев на сомкнутых настиных бровях, на переносице, блестела крошечными, светлыми каплями.

Вглядываясь в огни бакенов, Настя вдруг заметила: они двигались. Медленно они уходили к другому берегу.

Настя ахнула и шире открыла глаза. Огоньки плыли.

— Оторвало, — ужаснулась Настя и, схватив весла, бросилась к лодке.

Протока, где стояла лодка, превратилась в яростную реку. Лодка, наполненная водой, затонула, повиснув на короткой цепи.

Настя пробовала вытащить на берег затонувшую лодку. Острая боль в животе опрокинула ее на землю.

Настя со стоном побрела к дому. Забравшись на крышу, опираясь рукой о трубу, стала глядеть.

Бакены не снесло водой. Две лодки с гребцами оттаскивали их в глубь фарватера. Закрепив бакены на новом месте, лодки ушли на чужой берег.

И Настя, мертвея от тоски, поняла, что произошло.

Транспорт с демобилизованными красноармейцами, держа курс на огни, попадет в чужую зону!

Настя спустилась с крыши. Она снова пыталась вытащить лодку.

Холодная, сильная вода опрокидывала ее и волокла вглубь. Обессиленная, наглотавшись тинистой воды, Настя выползла на берег.

Снизу реки послышалось равномерное, глухое дыхание парохода. Настя поднялась с земли и, шатаясь, заковыляла к дому. Ноги ее скользили и разъезжались.

Настя таскала на крышу дома тяжелые бидоны. Облив деревянную крышу керосином, Настя подожгла ее.

Шипучее пламя, взорвавшись, поколебало воздух, ринулось вверх.

Настя пошатнулась. Пламя коснулось ее мокрой одежды, горячий жар обжег тело. Настя сползла с лестницы, закрывая лицо руками.

Крыша падала, треща, брызгая сухими искрами.

Настя бросилась в хату. Первое, что ей попалось на глаза, был приемник ЭЧС-3. Обрывая провода, она вытащила его на улицу. Кинулась снова. Комната наполнилась едким дымом. Настя успела схватить только стул с мягким бархатным сидением.