Стряхнув дождевую воду с брезента, мы расстелили спальный мешок и сели.

В то время как Лиам откупоривал вино, я залезла пальцем под обертку с фольгой и словно перенеслась в детство, когда процесс доставания шоколада из обертки представлял из себя нечто волшебное. И вот шоколад с его идеальными квадратиками и выдавленными буквами был готов к поеданию.

Лиам не обеспокоился бокалами; на них просто уже не хватило рук. Я отломала кусочек шоколада и протянула ему. Он отпил вина из бутылки, а затем посмотрел на меня.

— Тебе, вероятно, лучше не пить, если у тебя сотрясение мозга.

— Не сотрясение мозга, — сказала я и указала на повязку на лбу, а затем потерла затылок. — Просто порез и ушиб шеи. Дай мне вино сам, или я его у тебя заберу.

Его глаза распахнулись, он с интересом посмотрел на меня.

— Серьезно?

— С помощью магии, — сухо произнесла я. — Даже прикасаться не нужно будет.

— Жаль, — сказал он и передал мне бутылку. — Вино на вкус как… — он причмокнул губами, пытаясь понять. — Как оно тебе?

Я сделала глоток и поморщилась

— Как будто тот, кто никогда не пробовал клубнику, пытался передать ее вкус.

— И добавил красного пластика.

— С нотками бензина, — сказала я и откусила кусочек шоколада, чтобы избавиться от послевкусия.

Шоколад был немного восковым и с белым налетом, а это означало, что он нагревался и остужался несколько раз по пути в Новый Орлеан. Но это все равно было восхитительно, и от простого напоминания о жизни до войны у меня едва не выступили слезы на глазах.

— Мы радуемся тому, что имеем, — сказал Лиам. — Даже мелочам. Таким, — он откинулся назад, скрестил лодыжки и указал вверх, — как это.

Я посмотрела вверх.

Небо было темным и ясным, звезды яркими. Одна из планет — может быть, Венера? — светилась сверкающей точкой так близко к полумесяцу, что казалось, она находится в его тени.

— Иди сюда, — произнес Лиам и откинул руку.

Я отложила шоколад и вино в сторону и растянулась рядом с ним, наблюдая, как над головой кружатся звезды.

Новый Орлеан никогда не смолкал, даже ночью. Каркали ночные птицы; животные шуршали в траве и листве. Но ни выстрелов, ни взрывов не было, по крайней мере, на данный момент.

В тишине Лиам начал петь. Его голос был мягким, а слова на каджунском французском, колыбельная, которую Элеонора пела им с Гэвином в детстве. Иногда он напевал ее, в такие моменты как этот, когда было легко представить, что он снова дома у залива с прозрачной черной водой и парящими пеликанами.

— Fais do do[16], — тихо пел он в темноте, и я начала засыпать.