Когда они вошли в крыло, ее живот скрутило. Страх и отголоски утренней тошноты заставляли все ее внутренности болезненно сжиматься. Залы в этом крыле были точной копией тех, что были в правом, но они были пусты, так что Арианна очень удивилась, как такая большая группа людей, вроде той, что жила на этой стороне, могла полностью отсутствовать.

Пока ее вели в мертвой тишине этого дома, в хрупком теле рождался еще больший страх, этот путь больше походил на марш смерти, нежели на быстрый визит к Джозефу.

Войдя в покои Джозефа, она бросила взгляд на бутылки с алкоголем и полупустые стаканы, которые то тут, то там стояли на поверхностях столешниц и полок. Она поморщилась, увидев, как некогда красивая комната, которую она украшала своими любящими руками, превратилась, скорее, в холостяцкую берлогу, а не в семейный дом, который она рисовала в своем воображении. Как и залы, покои Джозефа были зеркальным отражением ее спальни в правом крыле. Было неприятно шагнуть в пространство, столь похожее и в то же время столь противоположное ее собственному.

— Он у себя в кабинете.

Она не смотрела на Эмори, когда он заговорил. Она ненавидела его больше, чем Джозефа, прекрасно зная, что если муж сошел с ума, то Эмори таким родился. Ни в одной клетке его тела не было ни доброты, ни чистоты. Расправив плечи, она подняла голову выше, зная, что бы ее ни ожидало внутри, хорошего ждать не стоит.

* * *

Джозеф поднял глаза и встретился взглядом с женой, которая, он был уверен, никогда по-настоящему не любила его. Он усомнился в мотивах, побудивших ее выйти за него замуж. Женщина, родившаяся в нищете, обнаружила, что привязана к мужчине, у которого есть все. Сначала он не хотел в это верить, не хотел признавать, что она использовала его ради жизни, которую он мог ей дать. А теперь, с фотографией ребенка, который больше походил на человека, которого он когда-то знал, чем на самого себя, он получил доказательство того, что в сердце его жены никогда не было любви к нему. Гнев, как змея скользя по его разуму, щекотал нервы, кожа пылала от прилива крови.

— Садись, Арианна.

Она села, ее прозрачные голубые глаза широко раскрылись, а на лбу появились морщины от растерянности и страха. Да. Пусть она сидит и дрожит. Если она не будет его любить, то, как минимум, подчинится ему. Она должна знать, что ее ценность заключается только в муже, которому она принадлежит. Он рассмеялся про себя, печальная правда, что все эти годы он был глуп, вопиюще торжествовала в его мыслях. Он обеспечил ее всем, спас от жизни, в которой у нее не было никого, кроме кузена, который представил ее членам высшего общества и жизни, которой она не заслуживала. А теперь, когда зеленые глаза истины смотрели на него с фотографий на его столе, Джозеф понял, что она облажалась в единственном, чего он просил у нее взамен.

Подлая мысль о том, что все эти годы не он был отцом ребенка от женщины, сидевшей напротив него, заставляла его испытывать стыд. А он считал себя отцом, думал, что может гордиться сыном, которого он создал. Но она лгала. Его гордость разлетелась вдребезги, его эго пострадало от осознания того, что он не был отцом своего сына, что он каким-то образом оказался хуже простого охранника.

Это пожирало его изнутри. Каждый раз, когда он видел ее лицо и ее плоский живот, несмотря на тысячи попыток сделать ее беременной. Это было болезненным напоминанием, которое он хотел изгнать из своей жизни, из своего дома. Он представил себе, как она смеется над ним, веселится и забавляется, зная о его провале. Его глаза изучали каждую деталь ее лица и тела. Годы покрыли морщинами ее лоб, тревожные отметины также появились вокруг глаз и рта. Ее некогда блестящие волосы безвольно болтались на лице, а кожа свисала с тела. Когда-то подтянутые мышцы обмякли за долгие годы. Это позор. Она запустила себя, еще одно очко против нее.

Он устроился в кресле, думая о том, что Эмори все-таки был прав. Она не собиралась покорно сидеть на привязи и кормиться за счет его усилий и достижений.

Эмори вошел в комнату, направился к письменному столу и остановился за спиной Арианны.

С выражением, исполненным злобы, Джозеф сказал:

— Сегодня утром я смотрел на фотографию нашего сына. Это его самый последний снимок, уверен, ты его видела.

Арианна молчала, но он видел, как ее плечи напряглись, а челюсти внезапно сжались от его слов. Уже это было достаточным доказательством того, что она была в курсе того, что он собирался ей сказать. Язык тела выдает самую честную информацию о человеке, эти маленькие намеки всегда просачиваются из мозга наружу. Если человек знает, что искать, он всегда узнает, правду ли ему говорит другой человек, искренен ли он с ним. Язык ее тела говорил о предательстве, о чувстве вины, о страхе. Ярость, которая накатывала на него, причиняла ему боль, мышцы его туловища, плечи и руки превратились в камень. Он хотел, чтобы она умерла, хотел видеть, как ее глаза покидает жизнь.

— Каждый раз, когда я смотрю на своего сына, я вспоминаю, что женщина, которая должна была быть моей женой, трахалась с другим мужчиной. Ты опозорила меня не только кувыркаясь с ним, так еще родила его ребенка и позволила мне растить его как своего собственного. Тебе удалось уничтожить меня, Арианна, медленно, методично. Ты опозорила меня перед сетью, и ты выставила меня дураком, потому что я поверил твоей лжи.

Он встал с кресла, обошел вокруг стола и сел, прислонившись к деревянной поверхности, так что оказался прямо перед ней.

— Я просил лишь об одной вещи, об одной долбанной вещи взамен на все, что я тебе дал. И что я получил в ответ?! Ублюдка вместо родного сына?

— Джозеф… — голос Арианны задрожал, когда она попыталась перебить его.

— Нет! Я не хочу слышать ничего из того, что ты скажешь. Все, что исходит из твоих уст — это ложь, чертова грязная ложь, которой ты пользуешься, чтобы и дальше брать мое, — он рассмеялся, гнев затуманивал логический ход его мысли. Он чувствовал вкус расправы на языке, он желал наказывать, высмеивать и выносить приговор. Его опьяняла власть, но он все еще жаждал большего.

Со скучающим выражением лица он откинулся на спинку стула.

— Ты больше не нужна мне, Арианна. Ты стала не более чем ходячим напоминанием о том, как я был предан в собственном доме, как я был обманут единственным человеком, который должен был любить меня больше всего на свете.

— Джозеф, пожалуйста, выслушай меня, — взмолилась Арианна, она подалась вперед, чтобы положить руки ему на колени, а в ответ он влепил ей пощечину тыльной стороной ладони. Она упала со стула, из уголка рта брызнула кровь. Нижняя губа распухла в том месте, куда он ударил ее, и по его венам пробежал огонек удовольствия.

Перекрикивая ее всхлипывания, он продолжил:

— Ты же знаешь, я должен оставить Аарона. Ты заманила меня в ловушку, заставила растить мальчика, моля Бога, чтобы никто не заметил, что он не от меня.

— Джозеф…

Он снова ударил ее.

— Закрой свой поганый рот! — она заплакала еще сильнее, и он застонал от отвращения. — У тебя нет права плакать, тупая ты сука! Сама виновата! Так что да, Арианна. Я сохраню твоего ублюдка, и, несмотря на гребаные гены, воспитаю его похожим на себя. Я сотворю из него свою точную копию.

Она внезапно посмотрела на него, и ужас, написанный на ее лице, дал ему понять, что он задел ее за живое этими словами.

— Что? Ты же этого не хочешь, верно? Не можешь смириться с мыслью, что твой драгоценный сынишка будет воспитываться человеком, которого ты так явно презираешь. Раздался еще один злобный смешок, на этот раз низкий, отдающийся эхом глубоко в груди. Он улыбнулся ей, на его лице читалось ликование.

Арианна замерла.

— Что ты задумал, Джозеф? — она подняла на него глаза, один из которых опух в том месте, куда ее ударили. — Прошу, я должна тебе кое-что сказать…

Бросившись вперед, он схватил ее за руки и поднял со стула с такой силой, что стул отлетел в сторону, ударившись о камень с глухим треском.

Прижав ее к груди Эмори, Джозеф обхватил руками ее шею и сжал так сильно, что ее лицо мгновенно покраснело, и он увидел, как кровеносные сосуды выступили на ее коже. Отчаянно пытаясь дышать, она впилась руками в его ладони, но он был слишком поглощен своей яростью, чтобы обращать внимание на ее ногти, царапающие его кожу. Его глаза встретились с ее, и на скучающем выражении лица выступила улыбка. Ее глаза начали терять фокус, недостаток кислорода почти отправил ее в глубокое забвение. Но он не убьет ее. Нет. Это было бы слишком просто.

Когда она обмякла в его руках, Эмори подхватил ее подмышки, чтобы она не упала. Джозеф отпустил ее шею и отступил назад, любуясь следами, оставленными его пальцами. Подняв глаза на Эмори, он сказал:

— Она полностью твоя.

Джозеф усмехнулся.

— Уверен, она не будет возражать против того, что ты хочешь с ней сделать. У нее пунктик насчет охранников.

Улыбка скользнула по лицу Эмори, и он потащил тело Арианны из комнаты, исчезая в длинном коридоре, в то время как Джозеф стоял у своего стола и смотрел, как ее предают судьбе. Он снова обрел силу, вновь обрел гордость, заполонившие его тело и разум, он, наконец-то, одержал верх над той единственной, что посмела так подло его предать.

Глава 24

Арианна медленно открыла глаза. Руки горели от боли так, словно их вырвали из плеч, а с запястий словно содрали кожу. Она повернула голову, и комната поплыла перед глазами, периодически обретая четкость, пока она пыталась проснуться окончательно.

Ноги разъезжались, но она заставила себя подняться и встать на них твердо, увеличив тем самым давление на израненные руки. Металл сковывавших ее цепей словно испугался движения и забряцал, когда Арианна наконец смогла открыть глаза и рассмотреть комнату, появившуюся в поле зрения.