Позже, вспоминая этот случай, парень отчетливо видел позу этого сержанта, его выражение лица, выражение лиц других сержантов и лиц всей роты. Один из командиров, больше всего ненавидевший Марка, даже весело хмыкнул. Его скривившееся в злорадной гримасе лицо как будто говорило: «О, вот он этот нытик! Сейчас будет потеха!».

Сержант нанес ему мощный удар по заднице, обжигая кожу сильнейшей болью, но в Марке как будто на тот момент отключилось все: ни один мускул не дрогнул на его лице, ни звука не вырвалось из его горла. Как отметил потом он сам, даже сердцебиение практически не участилось, дыхание было ровное и размеренное. Парень увидел изумленное лицо сержанта, который больше всех ждал зрелища, затем услышал, как у того вырвалось с сожалением в голосе:

— Ну, хоть что-то этот слюнтяй может терпеть.

Марку нравилось видеть неподдельное удивление на лицах солдат и командиров. Конечно же, он не показал вида, потому что за это можно было поплатиться лишним нарядом или любым другим наказанием, но душа его была согрета. Он чувствовал в себе великую силу. Парень быстро вернулся в строй на свое место. Рота вместе с сержантами еще приходили в себя от увиденного. В воздухе повисла небольшая пауза. Затем экзекуция продолжилась.

Так было три раза: бойцы подбегали по одному, получали удар и, вскрикивая и танцуя, скакали на свое место, и, как и в первый раз, в последующие разы Марк также никак не отреагировал на боль, сколь сильно бы не вкладывался в замах сержант.

Вечером после всеобщего наказания к Марку подошли несколько человек и с одобрением пошлепали его по плечу. Это была хоть и небольшая, но победа, и прежде всего это было победа над самим собой. Юношу это окрыляло и поддерживало.

Даже после этой ситуации у сержантов к Марку были достаточно противоречивые отношения, поэтому он старался с ними контактировать как можно меньше, насколько это позволяла жизнь в таком сообществе. Все же один из этих людей в итоге пошел на контакт с Марком, и хотя они все сильно недолюбливали юношу за всего его странности, этот сержант в какой — то момент смог выслушать парня и хотя бы поверхностно понять его проблему. После этого разговора сержанты практически перестали трогать Марка без особой надобности, что также подействовало на парня положительно, облегчая его столь сильные страдания.

Оставшееся время юноша дослужил относительно спокойно. Затем было его увольнение из рядов Вооруженных Сил, прибытие домой, встреча с матерью, девушкой, слезы, радость, восторг, и Марк на небольшой промежуток времени даже подзабыл о своей болезни. Но, входя дальше в спокойную размеренную жизнь, его недуг снова начал овладевать его душой, отравляя ему жизнь.

В какой-то момент все это обострилось до такой степени, что долгих восемь месяцев он не работал и сидел дома, дни напролет с утра до вечера читая книги. Он выходил лишь раз в два дня в магазин за едой, да и то после того, как минут двадцать набирался храбрости, чтобы подавить в себе тревогу и не поймать за время этого выхода очередной приступ панической атаки. У Марка были кое — какие деньги, которые он мог растянуть на столь долгий период жизни, приобретая по минимуму лишь самое необходимое. Его девушка не понимала до конца всей серьезности ситуации, иногда попрекая его, но юноша не мог объяснить ей, что с ним происходит. Это пугало и тяготило его.

Нас с детства пугают библейским Адом, но люди с настоящими проблемами, с проблемами со здоровьем, знают, что Ад бывает уже здесь, на Земле. Знают об этом вроде как большинство людей, но по — настоящему прочувствовать и понять это могут лишь те, кто лицом к лицу столкнулся с такими ситуациями. Это как истории друзей об армии. Все люди, приходя оттуда, рассказывают примерно одни и те же ситуации. Они не лгут. Все примерно так, как они описывают. Но одно дело знать, что происходит там, а другое — прочувствовать это на своей собственной шкуре, после этого ты начинаешь понимать такие ситуации не только разумом, но и сердцем, что намного важнее. Это касается практически любой проблемы, будь то болезнь, война, голод или любые другие лишения, которым подвержено человечество.

Постепенно все же Марк начал обретать мир в душе и успокаиваться настолько, что это дало ему возможность снова выходить к людям и, к радости его девушки, устроиться на работу. Парень даже перестал держать палец на пульсе, хотя периодически с ним и возникали странные ощущения, грозящие скинуть его в пропасть очередного приступа. Он все же овладевал собой в итоге, понимая, что даже со временем переборов себя, ему все равно придется биться с своей болезнью и жить с ней, максимально стараясь приблизить свою жизнь к полноценной.

В течение некоторого времени в борьбе со своим недугом Марк смог выяснить до конца его суть и даже нашел людей с такими же проблемами. Он осознал, что приобрел паническое расстройство, заставлявшее его ощущать частый беспричинный выматывающий страх и тревогу. Обострение его недуга было обусловлено постоянными стрессами и другими нагрузками на нервную систему. Такое положение вещей присуще людям с высокой эмоциональностью и восприимчивостью, каковым юноша и являлся со своего рождения. Но, к сожалению, от этой болезни не застрахован даже человек с крепкими нервами.

— Так что ты думаешь делать с этим теперь? — наконец, спросил Николай.

— Пока не знаю, — ответил Марк. — Ненадолго залягу на дно. У меня есть немного денег, кое-что продам ненужное, поэтому на первое время у меня будет, чем заплатить за квартиру арендодателю и на питание, а дальше будет видно.

— И как долго ты думаешь, так продержишься?

— Не знаю, Коля, пока не успокоюсь более или менее, — вполголоса сказал Марк. — Так уже было, как ты помнишь, и тогда это заняло больше полугода. Думаю, сейчас будет проще, все-таки болезнь вернулась не с такой силой, как было в то время.

— А что потом? Снова возвращаться на какую-нибудь ненавистную тебе работу? — спросил Николай, — и снова стрессы, снова депрессия, снова ненависть к самому себе и миру, и вот ты опять закрылся дома, дрожа от страха и тревоги, борясь с вновь появившейся паникой и прочими симптомами? Как долго будет это продолжаться? И как долго ты сможешь так бороться, и насколько вообще тебя хватит в итоге!?

— Я не знаю, — вздохнул Марк, слезы снова выступили на его глазах. — Я много раз думал об этом, и я знаю, что ты хочешь сказать — надо что-то менять, но что, я ума не приложу. Я столько раз это обдумывал, пытался мыслить системно, подходя к этой проблеме с каких только возможно сторон, анализировал все, что я умею, но все тщетно. Я лишь больше запутался в себе и в том, что я делаю и могу сделать.

— А как же твоя мечта и твое желание? — произнес Николай.

— С таким недугом, как у меня, это просто немыслимо, — ответил Марк, — по крайней мере, в ближайшее время, если вообще это будет когда-либо возможно.

— Знаешь, тогда после развода, многие симптомы уже вот-вот норовили выйти из-под моего контроля и грянуть с новой силой, — вспоминал Марк, — но в тот момент я оказался совсем один, практически без какой-либо поддержки, и это действительно было страшно.

— Ты помнишь, как ты предотвратил это? — Николай вопросительно вглядывался в лицо друга.

Марк рассмеялся. Слезы катились по его щекам, но он уже не обращал на них внимания. Лицо его исказилось горечью и какой-то злостью, на лбу его выступили многочисленные морщины, его скулы двигались мощно, сжимая челюсть до предела, кулаки сжались так, что побелели костяшки пальцев.

— Да! — выдохнул он. — Такого я никогда не забуду.

— Ярость, — продолжал Марк. — Многие люди считают это чувство отрицательным, но только не я. Ярость — это то, что вводит тебя в состояние сумасшедшего тонуса, а если эта ярость подкреплена какой-либо идеей, тогда тебе все по плечу. Тебе кажется, что ты можешь сворачивать горы, перенаправлять русла рек и менять Вселенную. В тот момент я был очень зол и яростен, но направил вектор этого не на месть или какую-либо еще глупость отвергнутого мужа, который добавил бы к огромной статистике последствий измен еще одно убийство, а на преодоление себя. Не смотря ни на что, я хотел жить! У меня всегда была высокая степень любви к жизни. Даже когда я был в армии и первый раз, да еще в таких стрессовых условиях, столкнулся со своей болезнью лицом к лицу. Я был, как тот человек из «Любви к жизни» Лондона. Шел по этому пути изможденный и раздавленный своей болезнью, а рядом со мной по пятам брел «волк» моего недуга. Это был бой на выносливость, но, как и тот человек, я слишком хотел жить, и, переступая через свой перманентный страх и тревогу, которые грозили мне очередным вот — вот начинающимся приступом, я все равно двигался дальше. И после армии я шел. Шел, как Фродо Бэггинс, вымотанный и невыносимо уставший, к горе Ородруин, чтобы сбросить проклятое кольцо в жерло бушующего вулкана, неся тяжелейшую ношу, которую нести мог лишь он. Но не было в то время рядом со мной верного Сэма, который мог бы поддержать меня и вывести на верную тропу, Сэма, который всегда понимал бы меня и помог бы преодолеть этот страшный путь. Вокруг были только одни орки, назгулы и Голлум.