- Ванжа второй час в реанимации. - Полковник посмотрел в окно мимо Панина и вдруг взорвался: - Откуда это мальчишество у твоих работников, Олекса Николаевич? Существует правило: на задержание идти не меньше, чем вдвоем. Ан нет, побежал один. Герой!.. Не тебе ли подражал? И Худякин хорош... Голова уже белая. Капитан! А послушался лейтенантика, словно его подчиненный... Куда ж там - ас! Воспитанник самого Панина!
Начальник уголовного розыска, пожалуй, впервые видел Журавко в таком состоянии. Случались в их работе и более сложные ситуации, но и тогда полковник не позволял себе повышать голос на Панина. Сдерживая обиду, капитан все же сказал:
- Не могли они предвидеть такого поворота. В конце концов, речь шла не о каком-то закоренелом рецидивисте.
- Могли - не могли... А инструкцию нарушать могли? Да и откуда ты знаешь, что за фрукт этот Поляков? Может, смерть Сосновской как раз на его совести!
Некоторое время они сидели молча. Со двора долетали уличные звуки. Кто-то прошел под окном с транзистором.
- Я распорядился, чтобы немедленно сообщили, как только отзовется Гафуров. Пора бы Рахиму. Тебе не кажется?
У Панина у самого вертелось это на языке. По всем расчетам фургон Валиева должен был давно прибыть в Самарск... А почему, собственно, в Самарск? Валиев мог что-нибудь заподозрить, плюнуть на путевку и скрыться куда угодно. Так подумал Панин, но только молча кивнул головой.
- Ох, Ванжа, - печально сказал Журавко. - Хороший парнишка. И надежды подавал... Я тут немного шумнул, не обижайся. Больно мне. Особенно когда молодые... Прикинем, Олекса, что нам известно. И открой, будь добр, окно.
Картина складывалась такая. Приблизительно в двенадцать Ванжа и Худякин подъехали на мотоцикле к домику Полякова. Ванжа сказал:
- Вы, товарищ капитан, побудьте тут, а я наведаюсь в это бунгало. Внутренний голос нашептывает мне, что хозяина нет в наличии.
Худякин хотел было возразить. В конце концов, он тут участковый инспектор, так сказать, официальный представитель власти, кому ж, как не ему, надлежит первому постучать в дверь. Тем более что Поляков его знает. Прошлой осенью, как раз когда поспели яблоки, два или три раза вместе "забивали козла" в саду. Однако именно это обстоятельство и заставило его согласиться - Худякину не очень хотелось заявляться к Полякову в роли непрошеного гостя.
Ванжа толкнул калитку и исчез во дворе. Было слышно, как захлопали крыльями голуби. Сам Поляков голубей не держал, зато у соседей этих птиц была тьма-тьмущая. Участковый инспектор, прогуливаясь по тротуару, ломал голову догадками, в чем же виновен перед законом Григорий Семенович Поляков.
В этих раздумьях прошло пять, а может, десять минут: на часы Худяков не смотрел, а смотрел на калитку и четыре окна, что выходили в переулок. За садом, где пролегала железнодорожная линия, прогрохотал поезд. Ванжа не возвращался и участкового инспектора не звал. Это было непонятно и начинало тревожить. Все еще колеблясь, нужно ли это ему делать, Худякин пошел к дому. Дверь в сени была открыта, он толкнул ее и увидел Ванжу. Тот лежал посредине сеней лицом вниз, не подавая признаков жизни, волосы на затылке слиплись в кровавый сгусток.
С этой секунды капитан Худякин действовал почти автоматически. Выхватив пистолет, он ударом плеча высадил дверь в комнату и оказался в хорошо обставленной гостиной. С потолка свисала люстра. Такой люстры Худякин не видел ни в одной частной квартире, но все это мелькнуло где-то на периферии сознания. Главное же, что он мгновенно отметил себе, - в комнате никого не было. За портьерами угадывались еще двое дверей. Худякин не стал выяснять, куда они ведут, потому что его внимание привлекло открытое в сад окно. "Сбежал, гад!" - подумал инспектор о Полякове. Он еще не знал, что Поляков лежит в спальне, в широкой семейной кровати польского производства, мертвый. Преследовать преступника Худякин не кинулся, потому что ни на миг не забывал, что должен прежде всего позаботиться о Ванже: кто знает, чего стоит для лейтенанта каждая потерянная минута. На улице капитан остановил знакомого железнодорожника, приказал никого не пропускать в дом, а сам вскочил на мотоцикл и помчался к телефонной будке.
- Не стоит сурово осуждать участкового, Сергей Антонович, - сказал Панин. - Действовал он решительно и сделал все, что мог.
Журавко снова нахмурился:
- Ты кого защищаешь - Худякина или Ванжу? Оба допустили грубые ошибки, и эти ошибки дорого обошлись... Одно не понимаю: как Ванжа мог так подставиться? Удар ему нанесли сзади, неожиданно. Не следует ли из этого, что он вообще не видел преступника?
Панин поднялся, заходил по комнате, слегка сутулясь, словно шел по следу.
- Видел, Сергей Антонович, видел. У преступника, наверно, не было шансов доказать свою непричастность к убийству Полякова, иначе он не отважился бы замахнуться на жизнь сотрудника милиции. Что-что, а Уголовный кодекс эти люди знают назубок.
- Лейтенант был в штатском, - заметил Журавко.
- Именно это и наводит на некоторые размышления, - подхватил Панин. Штатская одежда не помешала преступнику догадаться, кто пришел к Полякову. Каким образом? Не думаю, чтобы Ванжа размахивал удостоверением или даже пистолетом - и то и другое осталось нетронутым. Но меня, как и вас, удивляет неосторожность Ванжи. Попробуем логично рассудить. Я, лейтенант Ванжа, пришел, чтобы арестовать Полякова. Вместо Полякова вижу в квартире незнакомого человека. Хозяин не подает голоса. Разве не может меня насторожить этот факт? Безусловно. Тем временем я веду себя настолько беспечно, что позволяю этому человеку приблизиться к себе, больше того, оставляю его за спиной и... получаю удар кастетом. Загадка или нет?
- Пожалуй. Но к чему ты клонишь?
- К тому, Сергей Антонович, что это не был незнакомый человек. Иначе говоря, Ванжа знал этого человека, потому-то и повел себя так неосмотрительно.
Журавко развел руками.
- Ишь куда тебя занесло! - недоверчиво проговорил он. - И ты можешь назвать такого человека?.. То-то же. Нет, Олекса, я не верю, что у Ванжи были общие с Поляковым знакомые.
- У Худякина они же, наверно, были!