Пришлось отдать Кузьме начатую. Кузьма хлебнул из горлышка два раза,подобрел, повеселел. Заметил на снегу волчьи следы: у-у-у сколь их тут было,волков-то! Много было волков-то! Распутал оленей, поставил их на ноги,дурную важенку приторочил к нартам, рядом усадил Голубева.

Поехали. Хорошо было ехать, уютно: Голубев от важенки грелся, она -от него. К вечеру были в Надыме. Позже Голубев припоминал: что же емуснилось, когда он спал в волчьем окружении? Был какой-то сон, был! А может быть, и не было, и только два девиза слышались ему во сне:

1. Все для фронта!

2. Война все спишет!

Волки девизов не знали. Ни первого, ни второго. Голодные, они ждалитерпеливо, когда же люди умрут. Тогда они и полакомятся олениной, ночтобы нападать на живых людей - это не в правилах северных волков.

Глава втораяПЯТЬСОТ ПЕРВАЯ СТРОЙКА

А еще до того как товарищ Семенов выловил из Оби золотую рыбку истал чуть ли не заместителем министра, Голубев узнал - или догадался? - о большом каком-то государственном и очень таинственном начинании здесь же, на Полярном Урале, в Ангальском створе.

К таинственности издавна у него была привычка: он жил в могущественном государстве, а без таинственности какое, думал он, может бытьгосударство? Какое могущество?

Голубев и сам-то был нынче засекречен и подписал обязательство онеразглашении тайн Ангальского мыса, тем более все без исключения бумаги из Управления гидрометслужбы Сибирского военного округа были сгрифом "Секретно", шли фельдъегерской связью. К тому же секретностьимеет свойство поднимать человека в его собственных глазах: он знает, чтото, ему что-то доверено, о чем другие не имеют права и не должны знать. Безсекретности не существует ни одного мало-мальского начальника, есличеловек умеет быть хранителем секретов - действительных, тем болеемнимых, - он уже заслуживает быть и начальником, и главой семьи, инезаурядной личностью среди личностей заурядных. В любой момент онможет затопать ногами: "Я храню секреты, а что храните вы? Вам и хранить-то нечего, кроме собственного дерьма!"

В том же духе случилось, когда за несколько часов до ледостава Оби наАнгальский мыс как с неба свалилось четверо мужиков - одежда капитальная, экспедиционная, сапоги по брюхо, рюкзаки набиты до отказа, вот-воти лопнут. Все четверо бородаты. Все во цвете лет.

Назвались мужики геотехнической партией и объяснили, что должныпройти пеший маршрут от фактории Лабытнанги (что на той, на левойстороне, на протоке Малая Обь), пройти маршрут в гору и в гору через Урална Воркуту. "На запад!" - был у мужиков фронтовой лозунг, и в ту жеминуту они потребовали переправить их отсюда, с правого, на тот, на левыйберег.

- Срочно!

И Голубев и дядя Матвей возмутились:

- Сало по реке идет - видите? Льдины уже идут по реке - видите? Мыже свой "Таран" загубим! На чем после работать будем?

- После - не сейчас! За зиму свой горшок отремонтируете, успеете, анам - срочно!

- Утонем!

- Ну и черт с вами - тоните!

- А вместе с вами?

- Мы не утонем: у нас приказ заместителя командующего Сибирскимвоенным округом! Срочное! Секретное!

"Таран" стоял метрах в пятидесяти от берега, где глубина была толькочуть-чуть более его осадки, через час он должен был пойти в Салехард назимовку, на зимний капитальный ремонт. Вид у "Тарана" измученный, онпокачивался на волне, отдыхал после летних авралов, после трудов праведных, но все равно приводил в бешенство с неба свалившихся мужиков: вотон, корабль, а идти на ту сторону не желает! саботаж! измена Родине!

- Товарищи, товарищи, - слабенько все еще возражал Голубев, выпоймите: ледоход! Через два дня по льду на ту сторону пешком перейдем, асейчас? Сейчас ледоход, товарищи!

- Плевать мы хотели на твой ледоход!

Снова подал голос дядя Матвей, и неудачно подал:

- Ладноть. Туда переправимся. А обратноть? Наверняка что вмерзнем!

- А-а-а, да вы тут о собственной шкуре заботитесь! "Обратно" - нас не касается!

- А-а-а, там война, а они на водомере отсиживаются!

- А вы русский язык понимаете: приказ?!

- А у вас в головах что-нибудь есть? Или одно ...?!

Погрузились. Поплыли.

Льдины, еще легкие и прозрачные, царапали "Таран" с левого борта,дробились и тут же слипались снова. Трое геотехников и тарановский матрос Девяткин отталкивали льдины баграми.

Голубев стоял у штурвала в рубке, а самый бородатый, самый главный геотехник орал ему в ухо:

- М-мерзавцы! Плывем же, м-мерзавцы! П-падлы! (Он, наверное, был заикой.)

- Все-таки? - спрашивал Голубев. - По какому поводу торопитесь? Обождали бы два дня...

- Военная тайна! Вскор-рости у-знаешь. Ежели назад приплывешь!

Переплыли на левый берег. Расстались плохо. Прощались мужики-геотехники по-своему: о нас - никому ни-ни! разгласите трибунал!Понятно: три-бу-нал!

Обратно приплыл "Таран", поцарапанный и с другого, правого, борта, и тут же по-над берегом, тихонечко, без приключений прискребся он в Салехард и стал на капитальный ремонт в судоремонтные мастерские семеновского рыбокомбината. На всю зиму.

Через месяц, меньше, стала известна и судьба геотехнической партии: все погибли!

В Лабытнангах геотехники повеселились день, два и три, в бане попарились, повыпивали, к женщинам поприставали, после двинулись на перевал Уральского хребта. В Лабытнангах жители были довольны: избавились! А в горах речки еще не стали, течение быстрое, водопадное, переправу ладить не просто - то ли мосток выкладывать, то ли вязать плотик? На плотике всем сразу переправляться запрещено техникой безопасности, но мужикам слово "безопасность" было неподходящим, они поплыли все вместе, все враз и перевернулись... Речка была неглубокая, они выбрались на берег - двое на правый, двое на левый, - поползли в разные стороны, но тут же их, до нитки мокрых, прихватил мороз. Они окоченели.

- Упреждал глупых, - вздыхал дядя Матвей, - упреждал как людей - не послушались! А все ж таки и нам надо было попрощаться с ими по-доброму. Попрощались бы как с людями - а вдруг и выпала бы им другая судьба?

Вот так мужики сгинули, кто-то подобрал их, похоронил, никто неподбирал, никто не хоронил - было неизвестно, зато вскоре обозначилось название тайны, которую они наказывали хранить, а иначе - "три-бу-нал!". Название было такое: Пятьсот первая стройка.

Сталин, в союзе с Америкой воюя с Гитлером, перед Гитлером отступая, уже замыслил с Америкой воевать, он приказал начать изыскания (а потом и строительство) железной дороги от Воркуты через Урал, через Обь, Енисей, Лену, Индигирку и Колыму - на Чукотку, до мыса Дежнева, до пролива Беринга (пролив открыт Дежневым в 1648 году, положен на карту Берингом в 1793, году, ширина - восемьдесят пять километров). На той стороне пролива Аляска, уже Америка, цитадель империализма.

Четверо геотехников (по-нынешнему - геофизики) были первымижертвами Пятьсот первой. Сколько жертв было на Пятьсот первой всего - вряд ли кто-нибудь и когда-нибудь узнает.

Голубеву краешком глаза довелось увидеть краешек Пятьсот первой.

Голубев прожил в Салехарде два года, потом был назначен начальником 4-го отделения Омского управления гидрометслужбы (гидрографические работы). И надо же было случиться - его квартира в Омске оказалась на берегу Иртыша, вблизи базы Пятьсот первой, отсюда с железной дороги грузы и люди (зэки) перегружались на водный путь Омск - Тобольск -Салехард.

В старинной казачьей станице Захламино, километрах в семи от Омскавниз по Иртышу, обосновалась страшная эта перевалка.

Трудолюбивая когда-то была станица Захламино, торговая, гульливая изажиточная. Шесть черноземных прииртышских десятин на душу был указачишек земельный надел, рядом казачий же опытный хутор с агрономами, и не с одним - любому хозяину дадут и совет, и собственной селекции семена; водили в Захламине и огороды - захламинские бабы огородноедело знали до тонкостей и рыбный промысел: Иртыш рядом - нельма.стерлядь, и омский базар - бойкий, богатый и дорогой. Нет, захламинскиеказачишки не зевали ни в крестьянской одеже, ни в казачьей форме, нив кожаных фартуках (обязательная принадлежность рынка). И свадьбы играли станичники по разному порядку по-крестьянски, по-казачьи, по-купечески.