После ухода Берилла изменился и Мишель. Он всё время виновато ластился к Наташе. К играм стал равнодушен. Большую часть дня проводил на своей подстилке, а по ночам часто жалобно скулил. Потом он заболел. Сначала думали обычная простуда и попытались лечить домашними средствами, но безуспешно. Обратились в ветеринарную клинику. Там Мишеля осмотрели, прослушали, сделали рентгеновские снимки и назначили курс лечения. Но собаке лучше не стало. Мишель таял на глазах. Подняли на ноги всех своих знакомых, те в свою очередь нужных специалистов. Снова Мишеля осматривали, делали снимки, анализы, назначали процедуры. Наташа с Юрой мотались по аптекам. Покупали необходимые лекарства, по указанию врачей делали инъекции, выкармливали диетой. Ничего не помогло. Мишель умер в ночь на воскресенье в конце ноября…

Опасаясь нервного срыва, Юра категорически запретил Наташе ехать хоронить Мишеля. Сам, тяжело переживая потерю друга, он бесцельно гнал и гнал машину. Выехал за город. Свернул с трассы на просёлок, проехал деревушку, за которой, через обступившие дорогу сосны, мелькнуло небольшое озеро. Свернул к нему. Остановил машину на высоком косогоре. Вышел, осмотрелся. Косогор полого спускался к озеру, берега которого густо заросли камышом.

Метрах в пяти от того места, где он стоял, росла старая берёза с раздвоенным почти от самой земли стволом. Под этой берёзой он и похоронил Мишеля. Аккуратный могильный холмик заботливо присыпал сухой травой, ветками и опавшей листвой. Сел неподалеку на замшелый пень, достал сигарету, закурил и, по-мальчишески, уткнув лицо в колени, тихо заплакал…

Пришла зима. Холодные северные ветры догола раздели деревья и кустарники, затяжные дожди вымочили стены домов, опутали всё унынием и скукой. В семье каждый был занят своими делами: Юра пропадал в своей фирме; Денис готовился к олимпиаде и всё свободное от уроков время проводил в школьном физическом кабинете; Наташа была поглощена новой ролью — театр готовил премьеру; Стив с нетерпением ждал прихода своих хозяев. Он скучал без них и каждого встречал бурей восторга.

…В самый разгар генеральной репетиции, решительно растолкав массовку, на сцену выскочила запыхавшаяся гардеробщица Клава.

Не обращая внимания на грозные окрики режиссера Громадова она подбежала к Наташе и выпалила:

— Наташка! Берилл вернулся! Он там, в низу тебя ждёт!

Наташа, кинулась за кулисы и прямо в сценическом наряде вылетела в вестибюль.

Возле входной двери стоял Берилл. Был он чрезвычайно грязный и худой. Весь в болячках и ссадинах. Одно ухо распухло и гноилось. На голове, едва зарубцевавшийся шрам.

— Бериллушка, родной, — бросилась к псу Наташа. Он нежно прижался к ней. Наташа гладила, обнимала и целовала его.

— Ты прости, прости меня, пожалуйста, Берилл! Идём домой. Дома так хорошо. Ты наш самый любимый пёс. Прости, прости меня дуру! — причитала она.

Афган мелко дрожал, плотно прижимаясь к Наташе. Жарко лизал лицо, руки, шею…

— Чудо ты моё. Где же тебя столько носило? Какой же ты оборванец. Прямо настоящий бомж. Но ты не переживай, мы тебя отмоем, вылечим, откормим. Ты у нас снова будешь красавец, на зависть всем собакам. Подожди меня. Побудь с Клавой. Я мигом. Я только переоденусь. Хорошо? Пожалуйста, подожди. Я сейчас, — нежно выговаривала псу Наташа.

Берилл внимательно и печально смотрел на неё. От этого взгляда Наташе стало не хорошо, всё сжалось внутри и начала кружиться голова. Чтобы преодолеть подступившую дурноту, она ещё больше засуетилась.

— Бериллушка, я мигом! Хорошо?

Афган лёг возле стойки гардероба…

— Клава, побудь с Бериллом! — бросила Наташа и метнулась в свою уборную.

В коридоре столкнулась с Громадовым.

— Наталья! Что за шуточки? — набросился он на неё.

— Потом, потом! — словно от надоедливой мухи отмахнулась она и, оттолкнув режиссера, захлопнула дверь гримерки.

Вопли режиссера до неё не доходили. Она находилась в прострации.

— Берилл! Бериллушка! Скорей! — суетилась Наташа, с остервенением смывая с себя грим и срывая сценическую одежду. Что-то тревожное больно давило грудь.

…Выскочив на парадную лестницу, Наталья увидела пустое фойе.

— Не может быть! — пронеслось в голове. — Наверное, Клава завела Берилла в гардероб и там чем-нибудь лакомит.

— Клава, где Берилл? — крикнула она, и скатилась по лестнице вниз.

Появилась зарёванная Клава. Подошла к Наташе и тихо выдавила:

— Наташа, Берилл ушел!

— Как ушел? Ты, что с ума сошла? Он, наверное, где ни будь, забился в уголок. Мы же с ним договорились, что я мигом вернусь.

— Клава, где Берилл? — заорала она.

— Наташа, родная, успокойся. Берилл ушел. После твоего ухода он полежал минуты две, потом решительно встал и направился к двери, поддел её лапой и бросился на улицу. Перебежал наш садик и юркнул за угол дома. Поверь мне, его бы ни кто не остановил. Даже ты. Наверное, он решил, что так будет лучше для всех.

— Берилл! Бериллушка! Родной мой! — по бабьи протяжно и голосисто запричитала Наташа. — Значит, ты не смог простить меня?…

…По зелёному лугу, несется ослепительно-белый афган. В лучах заходящего солнца, его развевающаяся шерсть отливает золотом и причудливо струится. Вот он неслышно подлетает, жарко, жарко лижет в шею, щеки, губы. Наташа обнимает его. Хватает, хватает руками, но кругом пустота. Невыносимая боль останавливает сердце, ей не хватает воздуха. Она хочет, что-то крикнуть и не может. Какая-то тяжесть давит и не дает дышать. Она мечется, стараясь сбросить с себя эту липкую, душную тяжесть…и просыпается.

…Это Стив, навалившись на грудь, лижет её, и тихонечко трогает лапой за щеку, сообщая, что уже позднее утро и давно пора вставать…