В истории греческой мысли создание полиса - явление чрезвычайной важности. Однако лишь с течением времени он выявит весь свой интеллектуальный и социальный потенциал, пройдя множество этапов развития и обретя самые различные формы. Возникновение полиса, которое, по-видимому, приходится на период с VIII по VII вв. до н. э., явилось знаменательной вехой, подлинным открытием в общественной и культурной жизни эллинов, все преимущество которой они ощутили в полной мере [55].

Для системы полиса прежде всего характерно необычайное превосходство слова над другими орудиями власти. Слово становится главным образом политическим инструментом, ключом к влиянию в государстве, средством управления и господства над другими. Власть слова греки превратят в божество: сила убеждения (peitho) по действенности приравнивается к формулам некоторых религиозных обрядов или "изречениям" государя, царственно провозглашающего право, закон (themis). Вместе с тем слово утрачивает ритуальную сущность, претензии на изречение истины. Оно выливается в форму спора, дискуссии, диалога, предполагает наличие публики, к которой оно обращено как к арбитру и которая поднятием рук выносит решение в последней инстанции. По силе убежденности одной из двух речей определяется победа одного оратора над другим.

Все представляющие общий интерес вопросы, урегулирование которых ранее входило в функцию государя и которые определяли сферу деятельности arche, теперь подчиняются силе ораторского искусства и решаются в результате прений. Следовательно, возникает необходимость составления речей, имеющих четко отточенную форму антитетических доказательств. Таким образом, устанавливается тесная связь и взаимозависимость между политикой и логосом (словом). Политическое искусство состоит, по сути дела, в умении владеть речью; и логос с самого начала осознает себя, свои правила, свою эффективность через политическую функцию. Исторически именно риторика и софистика, анализирующие формы речи как орудия победы в дебатах, разгоравшихся на собраниях и в судебных процессах, открыли путь исследованиям Аристотеля, который наряду с техникой убеждения определил правила доказательства и противопоставил логику истины, свойственную теоретическому знанию, логике вероятного или правдоподобного, присущей случайным спорам и обыденной практике.

Второй отличительной чертой полиса является полная публичность наиболее важных проявлений общественной жизни. Более того, можно сказать, что полис существует лишь в той мере, в какой высвобождается общественная сфера, в процессе противопоставления общественных интересов личным: открытые судебные процедуры противостоят тайному делопроизводству; различные формы действий и процедур в масштабах государства, ранее составлявшие исключительную привилегию басилевса или знатных родов, носителей arche, ставятся под контроль всех граждан. Этот процесс демократизации и установления открытого характера процедур будет иметь в интеллектуальном плане решающие последствия. Становление греческой культуры сопровождается открытием все более широкому кругу людей и в конце концов всему демосу доступа в духовный мир, бывший ранее привилегией военной аристократии и духовенства (эпические произведения Гомера - первый пример такого рода процесса: придворная поэзия, звучавшая в залах дворца, вышла за его стены, распространилась среди народа и обрела статус поэзии празднеств, став, таким образом, важным элементом общей культуры).

Знания, нравственные ценности, техника мышления выносятся на площадь, подвергаются критике и оспариванию. Как залог власти, они не являются более тайной фамильных традиций; их обнародование влечет за собой различные истолкования, интерпретации, возражения, страстные споры. Отныне дискуссия, аргументация, полемика становятся правилами как интеллектуальной, так и политической игры. Постоянный контроль со стороны общества осуществляется как над творениями духа, так и над государственными учреждениями. В противоположность абсолютной власти царя, закон полиса требует, чтобы и те, и другие в равной мере подлежали "отчетности" (eythynai). Законы больше не навязываются силой личного или религиозного авторитета: они должны доказать свою Правильность с помощью диалектической аргументации.

В рамках полиса именно слово являлось инструментом политической жизни; письменность в собственно интеллектуальном плане начинает служить средством общей культуры и позволяет в полной мере распространять знания, которые ранее были уделом немногих или находились под запретом. Заимствованная у финикийцев и модифицированная для более точной транскрипции греческой речи, письменность стала удовлетворять потребности распространения знаний почти так же, как и разговорная речь. Наиболее древние известные нам записи с помощью греческого алфавита свидетельствуют о том, что начиная с VIII в. до н. э. письменность не предполагает больше специального умения, доступного только писцам, но получает широкое и свободное распространение среди народа [56]. Наряду со ставшим традиционным чтением наизусть текстов Гомера или Гесиода письменность составит основной элемент греческого образования и воспитания (paideia).

Одновременно с рождением полиса возникает естественная необходимость создания писанных законов. Запись законов придает им постоянный и точный характер; они изымаются из исключительной компетенции басилевсов, функция которых состояла в "изречении" права; законы становятся общим достоянием, всеобщим правилом, одинаково применимым ко всем людям. В мире, описанном Гесиодом, который явился предшественником полисного строя, правосудие (dike) действовало еще в двух плоскостях, как бы расчлененное между небом и землей: для рядового беотийского земледельца dike в земном мире заключалась в решении, фактически зависящем от произвола царей - "поедателей преподношений"; на небе dike предстает в образе суверенной богини, далекой и недоступной. Благодаря же публичности, обеспеченной письменностью, она, не теряя своей идеальной ценности, воплощается в собственно человеческом плане, реализуется в законе, в общем для всех правиле. Возвышаясь над всеми, dike подлежит обсуждению и декретированному видоизменению, но тем не менее выражает порядок, считающийся священным.

Когда в свою очередь отдельные лица посредством письменности решат сделать публичными свои знания - будь то в виде книг, впервые написанных Анаксимандром и Ферекидом или же Гераклитом (который отдал их на хранение в храм Артемиды в Эфесе), или в форме parapegma, монументальной надписи на камне [57],- намерением этих людей будет не просто сообщить другим об открытии или выслушать чье-либо личное мнение, но, поместив свое послание в самую сердцевину масс - es to meson,- сделать его общим достоянием города, нормой, которая, подобно закону, могла бы также стать всеобщей [58]. Будучи обнародованной, их мудрость обретает присущую ей основательность и объективность, претендуя на роль истины, не облеченной более в форму религиозной тайны, которая отмечена божественной благодатью. Разумеется, конечной целью мудреца, как и религиозного таинства, является раскрытие истины, снятие покрова таинственности с некоей высшей реальности, намного превосходящей обычное человеческое разумение; но, вверяя эту истину письму, мудрецы "вырывают" ее из замкнутого круга секты, представив при ярком свете дня на всеобщее обозрение. А это значит, что в поиске истины могут участвовать все и что она, как и политические вопросы, подлежит всеобщему обсуждению.

Такое преобразование тайного знания мистериального типа в совокупность публично обнародованных истин имеет свою параллель в другом аспекте общественной жизни. Прежних священнослужителей, принадлежавших какому-либо знатному роду и претендовавших на особо тесную связь с богами в процессе своего формирования, полис приспособил для отправления официальных культов города. Таким образом, то покровительство, которое боги ранее оказывали своим избранникам, отныне распространяется на все городское сообщество. Говорящий о культе города фактически говорит об общественном культе. Все прежние предметы культа - sacra,- знаки посвящения в сан, религиозные символы, гербы, деревянные резные изображения (xoana), статуи, ранее ревностно оберегаемые как талисманы власти в тайниках дворца или в глубине жреческих домов, перемещаются в общественный храм - открытую, общедоступную обитель. В этом безликом пространстве, которое обращено вовне, греческие идолы в свою очередь претерпевают изменения: вместе с потерей таинственности они утрачивают свойство действенных символов, становясь "изображениями", единственной функцией которых остается "видимость", "созерцательность". О помещенной внутри храма большой статуе божества отныне можно сказать, что ее "бытие" (esse) состоит лишь в ее "восприятии" (percipi). Священные образы (sacra), некогда наделявшиеся грозной силой и укрытые от публичного обозрения, в глазах города становятся зрелищем, "повествованием о богах", точно так же, как на глазах города, становясь "истинами", оспариваемыми мудрецами, лишаются своей загадочности и религиозной силы тайные сказания и магические формулы.