Но Мэри знала, что он всегда так говорил. Его слова не имели никакого значения.

– Здесь в каждой строчке чувствуется мой стиль, мой язык. Я превзошел самого себя.

– Большой доработки? – спросила Мэри, глядя на дно своей чашки. – Зачем? Разве стоит портить такую гармонию, беззаботный восторг, ощущение жизни, которыми дышит эта книга? Ты же писал в экстазе.

– Я не могу поверить в это, – застонал Рэндел. – Я ничего не помню, но ведь книга, вот она – передо мной. Что было бы, если бы тебя не было рядом и некому было бы записать все это! – Он пристально посмотрел ей в глаза, потом обнял и крепко поцеловал. – Ты заслуживаешь того, чтобы я купил тебе букет роз.

По дороге в Фэйерлон Рэндел купил букет роз в цветочной лавке на улице. Он настоял на том, чтобы она несла большой букет всю дорогу, он же заботливо держал ее за руку. Некоторые прохожие улыбались, глядя на такое демонстративное проявление нежности.

– Нет, нет, – сказал Рэндел, когда она захотела оставить букет в Фэйерлоне, чтобы обитатели дома могли любоваться им. – Это твои цветы!

Мэри принесла цветы домой, в пустую квартиру, и поставила их в вазу.

На листках рукописи были заметны следы «работы» Рэндела. Она не смогла разобрать большинство его пометок, а те, которые прочла, не имели никакого отношения к роману: «бомба», «собака Пегги», «слепой». Весь вечер она стирала эти пометки – все равно, когда Рэндел прочтет рукопись снова, он не будет о них ничего помнить.

В квартире было тихо и спокойно. Мэри улеглась в постель и смотрела, как на потолке отражаются блики света от фар проезжающих по улице машин. Она лежала и вспоминала, как давным-давно они грелись у газовых горелок здесь, в Лондоне. Они были молоды, беззаботны и, наверное, счастливы. Как часто они тогда смеялись. А потом, забравшись под одеяло, согревались теплом своих тел.

– Рэндел вполне здоров для того, чтобы лететь домой в Штаты, – сказал доктор Бун. Они могут встретиться с Джеем и Бет в Люксембурге и использовать обратные билеты, заказанные на декабрь.

Пока Рэндел был в Фэйерлоне, Мэри отправилась в аэропорт, чтобы оставить там в камере хранения багаж. Ведь ей предстояло вести Рэндела через город, вниз и вверх по эскалатору, делать пересадки на станциях. Джин сказала, что Рэндел склонен к самоубийству. Поэтому Мэри заранее просмотрела маршрут их поездки, отмечая места наиболее опасные, где ей придется быть осторожной и внимательной.

Наступило утро, когда Рэнделу было пора покинуть Фэйерлон.

– Спасибо вам за все, что вы для нас сделали, и особенно для меня, – сказала Мэри, улучив момент, когда она осталась с Джин в гостиной. – Вы так помогли мне и многому научили меня.

Джин обняла ее.

– Живите своей собственной жизнью, – сказала она. – Вы – сильная женщина.

– Я очень хочу на это надеяться. Я думаю, мы нормально доберемся до дома.

Роб, Джин, Пегги и доктор Бун попрощались с ними на крыльце дома, пожелав Рэнделу успеха с его новой книгой.

Они стояли и смотрели, как он шел вниз по улице с дорожной сумкой на плече. Мэри несла коробку с его одеждой и книгами.

Мэри сообщила Рэнделу о разговоре по телефону с Бламбергом. «Фильм?» – оскалился Рэндел, и Мэри подумала о том, что не помнит, когда последний раз видела его улыбку.

Она обняла его, когда они стояли на автобусной остановке.

– Я не хотела говорить тебе, пока ты был в Фэйерлоне. Доктор Бун сразу бы удвоил гонорар, как только услышал бы об этом.

Всю дорогу домой рука Рэндела покоилась на плече Мэри. Ей понравилась маленькая стеклянная вазочка в витрине магазина на Кенсингтон-Черч-стрит, и Рэндел купил ее. Он сказал, что не может дождаться, когда наконец займется любовью со своей прелестной, изящной и драгоценной женой.

– Мы пойдем обедать в ресторан, – сказал он, когда она разобрала его вещи. – Ты заслуживаешь хорошего обеда. Каждый день!

Но тут он заметил рукопись на столе, рядом с пишущей машинкой. Он взглянул на титульный лист и увидел там свое имя.

– Мне кажется, я уже читал это, не так ли?

Он сел за стол и стал читать. Стало темнеть, и Мэри ушла на кухню готовить ужин.

– Хорошо! – сказал Рэндел, отвлекаясь от чтения.

– Я рада.

– Я не потерял свои знания! Она лучше, чем «Цена истины».

Когда Мэри накрыла на стол, Рэндел положил рукопись рядом со своей тарелкой; он собрался есть и читать одновременно.

За ужином Мэри наблюдала, как читает Рэндел. Она смотрела на листы, где каждое слово, каждая строчка были ей хорошо знакомы. Ей было приятно, когда он смеялся именно в том месте, где надлежало смеяться, и становился серьезным, когда ситуация в книге того требовала. Он был первым, кто читал ее творение, – результат девятимесячной работы.

Рэндел иногда делал пометки на полях рукописи. «Немного усовершенствуем этот «транс Музы». Я написал лучше, чем мог предположить».

Он сказал ей, что любит ее. Он сбрил бороду, потому что она не нравилась ей. Он вытер посуду, которую она помыла. Он сказал, что она прекрасная мать, когда увидел письмо, которое она собиралась отправить Бет и Джею.

Он смотрел на нее, когда она в последний раз убирала квартиру. Он смотрел на нее, когда она собирала вещи и упаковывала их в дорожные сумки. Он смотрел на нее, когда она бросила прощальный взгляд на их лондонскую квартиру на Кенсингтон-Черч-стрит: стол был залит золотым светом лампы, в сумраке раннего утра стояла их кровать, на которой они занимались любовью. Наконец она повернула выключатель, захлопнула входную дверь, и они окунулись в предрассветную тишину города. Мэри вспомнила, как не так уж давно провожала в такой предрассветный час Бет и Джея, уезжавших в Грецию и Италию.

Всю дорогу Рэндел был предупредителен и разговорчив. Когда они сели в самолет, Мэри подумала, что со стороны они выглядят как счастливые туристы среднего возраста. Мэри помогла Рэнделу пристегнуть ремень. Она с облегчением вздохнула, положила голову на спинку кресла и заснула.

Мэри быстро отыскала их отель в Люксембурге. Стоя у стойки портье, она услышала знакомые голоса. Бет и Джей, возбужденные и полные энергии, подбежали к ним. Когда они обняли ее, ей стало легко и спокойно на душе. Они втроем довезут Рэндела до дома в полном порядке.

– Вот здорово! Фильм по твоей книге! – сказала Бет.

Джей похлопал Рэндела по плечу:

– Ты станешь известным и знаменитым!

– Если я когда-нибудь смогу написать другую книгу. В дверь их комнаты постучали. Принесли письмо от Дона. Он сообщал, что у них с Карлой все хорошо и что они готовятся к Рождеству.

Рэндел снова стал постепенно погружаться в депрессию.

– Это пугает меня, – говорил он Мэри ночью в постели номера люксембургского отеля. – А что, если я не смогу писать, когда я не болен?

– Ты все время повторяешь одно и то же, – сказала Мэри, чувствуя, как напряжено его тело рядом с ней. – У тебя есть новенький готовый прекрасный роман. Джордж продаст его, потом пройдет еще целый год, пока он выйдет. Так что у тебя будет полно времени.

– А что, если я не смогу больше писать?

Он снова и снова повторял этот вопрос в течение долгих часов, пока они добирались до аэропорта, проходили таможню, летели в самолете.

Когда они наконец приземлились в Небраске и Дон с Карлой привезли их по заснеженной дороге домой, лицо Рэндела было мрачнее тучи. Казалось, он совсем не замечает рождественской елки и не чувствует запах сидра. Он повернулся к ним спиной, повесил пальто и ушел к себе в кабинет. Когда они легли в постель, он опять задал Мэри тот же самый вопрос: «А что, если я не смогу больше писать?»

Падал снег. На карнизе старого дома висели сосульки. Приближалось Рождество. Мэри с детьми напекли печенье и, разложив его на тарелки, отнесли соседям. Они вспомнили Майкла, который находился далеко отсюда и не мог приехать домой на Рождество. А Рэндел все продолжал сидеть над книгой, перечитывая ее снова и снова.