Мясо обжигало пальцы. В животе заурчало; Белка впилась в кусок зубами с той же яростью, что и Вурл.

– Глупый женщина, – сказал охотник. – Она говорит – рыбоеды берут детей. У рыбы нет дух, у рыбоедов нет дух. Они едят детей, чтобы дух забрать…

Белка искренне изумилась. Кайя едят детей? Чтобы украсть их дух? Кому подобная глупость могла прийти в голову?

– Кайя не едят людей…

– Я знает, – закивал охотник. – Целый зима жил с рыбоедом, хороший охотник, добрый друг.

Он начал что-то объяснять женщине. Та ему возразила, но охотник замахал на нее руками. Женщина насупилась.

– Меня зовут Хоск, – сказал он, постучав себя по груди. – А твое имя, девочка-рыбоедка?

Глядя на охотника, Белка проглотила кусок мяса и тихо проговорила:

– У меня нет имени.

Хоск отпрянул.

– Как нет имя?

– Я не прошла испытания, – объяснила Белка. – Я не получила свое имя.

Хоск обеспокоенно посмотрел на Белку, потом на женщину с ребенком – в поисках поддержки… Но та демонстративно отвернулась, баюкая младенца. Второй охотник тоже избегал на них смотреть, продолжая нанизывать мясо на палки. Вурл с громким чавканьем и хрустом грыз кость.

– Можешь звать меня Белкой, – поспешила сказать девочка. Она не стала уточнять, что детское прозвище уже потеряла.

– А где твой племя? – спросил Хоск. – Что ты делаешь здесь один, девочка-рыбоедка? Вы живете у текущей воды.

Охотник указал в сторону Аэйлы.

– Жили, – сказала Белка. – Большие грохочущие птицы забрали кайя и унесли на запад.

– Большой птицы! – Хоск заговорил на своем языке. Второй охотник испуганно поднял глаза к небу. – Мы видели большой птицы, – сказал Хоск. – Они шуметь: трр-трр, очень громко. Вот столько дней назад.

Хоск растопырил пальцы и показал ладонь.

– Видели? Они и на вас напали?

Охотник замотал головой.

– Мы прятаться, и большие птицы нас не видеть. Страшно шуметь.

Хоск поежился. Белка кивнула – ее и саму пробирала дрожь всякий раз, когда она вспоминала грохот птиц.

– Они забрали всех рыбоед?

– Да, – сказала Белка. – И сожгли селения. На берегах Аэйлы больше нет кайя.

Стоило это сказать, и Белку охватили тоска и усталость; на глаза навернулись слезы. Ну почему эти испытания выпали именно ей? Почему предки не могли выбрать кого-нибудь другого? Она вовсе не сильная и не такая уж и смелая. У нее и имени-то нет! Белка всхлипнула, но заставила себя собраться. Она кайя, а кайя не плачут, даже когда их никто не видит.

– Куда они полетели?

Хоск указал направление.

– Ты идти за большими птицами?

– Я иду за своим родом.

Второй охотник неожиданно с криком бросился к бизоньей туше. Обнаглевший песец подобрался к бизону и тащил в сторону большой кусок мяса. Охотник попытался схватить песца за загривок, но тот извернулся и вцепился ему в запястье. Охотник вскрикнул и отшвырнул лисицу; поджав хвост, та отбежала на безопасное расстояние и принялась возмущенно тявкать. Вторя ей, громко заговорил охотник. Он зажимал запястье рукой, но Белка заметила, как меж пальцев сочится кровь.

– Я помогу, – сказала девочка, вскакивая с места.

– Уметь лечить раны? – удивился Хоск.

Он что-то сказал охотнику и указал на шрам у себя на руке. Охотник смерил Белку взглядом. Девочка подошла к нему и взяла за руку. Пусть эти люди ее боялись, но они накормили ее и накормили медведя…

– Не бойся, – сказала она. – Это не больно.

Охотник дернул рукой, но Белка сильнее сжала его запястье. Рана была пустяковой, злые духи не успели в нее пробраться. Белка справилась с ней за считаные мгновения: невидимыми пальцами слепила края, и следов не осталось. Руки горели, кончики пальцев превратились в раскаленные угли. Этот жар не сравнить с ощущениями, которые она испытывала, когда касалась фигурки Хранителя рода. Та тоже обжигала, но не как огонь, а как очень холодная льдинка. Сейчас жар шел у нее изнутри, с фигуркой наоборот – он проникал в тело, добираясь до самого сердца.

Радостная и довольная собой, Белка открыла глаза, любуясь результатом – даже шрама не будет! И в этот момент девочка почувствовала на себе холодный взгляд.

Шагах в десяти кто-то стоял. Не человек, хотя очертаниями фигура и походила на человеческую. Высокий и худой, с длинными руками и печальным лицом. Рот приоткрыт, будто он хотел что-то сказать и не мог вымолвить ни звука. Он куда больше походил на тень, чем на живое существо. Тело было прозрачным и зыбким, как сгустившийся туман, – того и гляди, порыв ветра развеет его без следа.

Медведь прекратил есть и зарычал. Прозрачный человек тут же исчез.

Охотник дернулся, освобождая руку. Но вместо радости и благодарности Белка увидела в его глазах ужас. Охотник попятился, что-то выкрикивая на своем наречии. Даже Хоск теперь смотрел на нее со страхом.

– Что случилось? Вы тоже заметили…

– Девочка-рыбоедка уходить, – сказал Хоск. – Ты колдун. Болки не любить колдун.

– Что? – Белка недоуменно моргнула.

– Уходить, – мрачно сказал Хоск. Женщина что-то добавила и указала рукой в сторону реки.

– Но… Я же вылечила его и…

Обида нахлынула волной. Она же хотела помочь! Она даже помогла, а за это ее гонят! Хоск поднял с земли узловатую палицу. Взмахнул оружием, но скорее испуганно, чем грозно.

– Уходить, девочка-рыбоед. Ты принести беду.

– Вы видели? – спросила Белка. – Высокий прозрачный человек, там…

Она махнула рукой. Хоск и не взглянул в ту сторону.

– Злые духи идут за тобой, девочка-рыбоедка, – сказал он. -

Уходить.

Белка медленно кивнула. Не сказав больше ни слова, она подняла копье и быстрым шагом пошла прочь от охотников. Женщина что-то крикнула вслед.

Белка стиснула зубы. Кайя не плачут. Даже когда их никто не видит.

Солнце клонилось к закату, окрасив горизонт темно-алым. На равнины опустился туман; холодная дымка укутала устало бредущих животных, клубилась у них под ногами. С заходом солнца безумный бег прекратился. Звери небольшими группками устраивались на ночлег. Кто-то бродил по кругу, подъедая траву и мох под ногами, кто-то без сил ложился на землю. Вдалеке величественно прошествовало семейство мамонтов – огромная самка с обломанным бивнем, а за ней еще пятеро, – они не знали усталости.

Вместе с закатом появились тучи мошкары; ее звенящий гул порой заглушал рев Большого Стада. Белка хлопнула себя по щеке. Насекомые были мелкими и раздражающе кусачими. Дома Белка накопала бы толстых корневищ особого растения – смертельно ядовитых, но их млечный сок отгонял комаров и мошку лучше всякого дыма. Однако на равнинах ничего похожего ей не попалось. Оставалось терпеть. Хорошо Вурлу – у него жесткая шерсть и толстая шкура, и то медведь то и дело отмахивался тяжелой лапой. Белке же казалось, что скоро мошка сожрет ее заживо. Чтобы защититься от укусов, она вымазала лицо и руки грязью.

Они с медведем устроились в тени высокого валуна, неподалеку от бредущего стада. Белка нашла относительно сухое место – по крайней мере земля там не хлюпала под ногами. Хуже обстояло дело с костром; здесь не лес, и раздобыть дрова и растопку куда сложнее. Белка нарвала мха и сушила его под одеждой – на груди словно устроилась холодная склизкая жаба.

От сырости и холода девочку била мелкая дрожь. Но еще сильнее Белку мучил голод. Недоеденный кусок мяса остался у кочевников; когда она вспоминала о нем, он казался невероятно огромным и бесконечно вкусным. Ну почему она его не забрала? Гордая! Кочевники выбросят мясо только потому, что она к нему прикасалась.

А всему виной таинственный прозрачный человек. Белка не сомневалась – это тот самый бледный призрак, которого она заметила в священной пещере. Но она и не думала, что существо заберется так далеко. Хоск прав – она проклята, и злые духи идут за ней по пятам. И если бы не Вурл, они бы до нее уже добрались… Белка с благодарностью посмотрела на медведя. Хранитель рода держал слово и защищал даже тогда, когда она и не думала, что ей нужна защита.