— Недавно в разговоре мы обсуждали интересный вопрос о том, удастся ли вскоре науке, так сказать, воссоздать жизнь, — начал Байрон. — Чудеса современного мира столь многогранны, что уже ничто не кажется невозможным. Если я правильно припоминаю, Мэри высказала несколько весьма интересных идей по этому поводу.

Улыбнувшись, Годвин опустила глаза.

— Твоя похвала, Джордж, большая редкость, и тем она ценнее, — тихо произнесла она.

Никколо заметил, что Полидори не сводит глаз с юной дамы, и если на Шелли он смотрел с ненавистью, то во взгляде, брошенном на Мэри, читалось чуть ли не благоговение.

— Что будет, если человек возвысится до уровня Создателя? — Она по-прежнему говорила тихо, но в ее словах звучала скрытая сила. Видя, что привлекла всеобщее внимание, девушка покраснела. — Что тогда произойдет и с Творцом, и с его творением?

— Эразм Дарвин[22] проводил интересные эксперименты, пытаясь оживить мертвую материю.

— Да, но не опасно ли красть искру жизни у богов подобно Прометею? — осведомился Полидори.

— А каково ваше мнение, шевалье? — спросил Байрон, поворачиваясь к Никколо. — Стоит ли стремиться обрести божественную силу? Или это слишком опасно?

Вивиани опустил голову.

— Я полагаю, что это вопрос сугубо теоретический. Как автор я бы сказал, что нам всегда следует стремиться к тому, чтобы вдохнуть жизнь в неживую материю. Но как философ ответить на ваш вопрос я не решусь.

Он вздохнул, опасаясь, не сболтнул ли глупость, но его волнения оказались неоправданными.

— Браво! — воскликнул Байрон, явно довольный услышанным. — Блистательный ответ. Так вы и сами пишете? Тогда вы непременно должны прочитать нам что-нибудь из ваших произведений.

Никколо смущенно уставился на свой бокал. Он не мог себе представить, что отважится прочитать свой рассказ о безумном монахе в этой компании.

— Италии сейчас не хватает новой свежей струи в литературе, — заметил Шелли.

— Мадам де Сталь считает, что между Северной и Южной Европой в культурном отношении пролегла глубокая пропасть и это сказывается на духовном развитии соответствующих стран, — заявил Байрон. — Время подъема для Южной Европы уже позади, и духовное обновление Европы придет с Севера. Так, она приводит в пример немцев, считая их «народом поэтов и мыслителей».

— С ней сложно не согласиться. Взять хотя бы такие произведения, как «Дон Карлос» или «Страдания юного Вертера», — застенчиво пробормотала Мэри.

— Гете — истинный гений, человек широчайших взглядов. В Италии таких не было со времен Данте Алигьери, — подтвердил лорд.

Темы разговора менялись с поразительной скоростью, и время в непринужденной беседе, казалось, летело незаметно. Вивиани радовался тому, что учителя не только мучили его своей строгостью, но и сумели передать ему кое-какие знания, а его любовь к литературе позволяла общаться с Байроном и его компанией почти на равных. Эта свобода в разговоре пьянила Никколо сильнее вина.

— Этот Шлегель довольно остроумен. Он утверждает, что… — Байрон не успел договорить.

Шелли внезапно вскрикнул, и в его голосе прозвучала такая боль, словно его смертельно ранили. Лицо юноши побледнело, глаза широко распахнулись, а левую руку, сведенную судорогой, он прижал к груди, другой же указывал на окно.

— Вон! Там!

Никколо попытался рассмотреть в темноте хоть что-то, но не заметил ничего необычного.

— Перси, что с тобой? — встревоженно спросила Клара.

— Что такое, во имя всех святых? — опешил Полидори.

Лицо Шелли покрыли капельки пота, глаза в отблесках свеч горели огнем безумия, и у Никколо даже мурашки побежали по коже. Перси ловил губами воздух, как утопающий, будто комната внезапно наполнилась водой. Он все время глядел в окно, не замечая происходящего вокруг.

Вскочив, Никколо подбежал к окну, распахнул его и выглянул наружу. Ему показалось, что в саду среди деревьев мелькнула какая-то тень, но уже через мгновение юноша не смог бы сказать с уверенностью, видел ли он что-то, или это его глаза, а может быть, и рассудок, сыграли с ним шутку. Крик Шелли напугал его, и, закрывая окно, Вивиани заметил, что у него дрожат пальцы.

Мэри, взяв Перси за руку, принялась его успокаивать, да и остальные гости сгрудились вокруг него. Поэт побелел как мел, дыхание участилось, он весь взмок. Мэри осторожно протерла его лоб салфеткой.

— Давайте отведем его в спальню, — в конце концов решил Байрон.

Они совместными усилиями провели Шелли по коридору, подняли его вверх по лестнице и уложили в огромную кровать в одной из комнат. По сравнению с первым этажом виллы, теплым и уютным, эта мрачная неотапливаемая комната произвела на Вивиани гнетущее впечатление. Клэр зажгла на ночном столике свечу. Стало немного лучше.

Полидори склонился над Перси, осматривая его, прощупал пульс и приложил ухо к груди.

— У него приступ паники. Скоро это пройдет, но пока ему нужно чье-то общество, так что дамам лучше остаться здесь и присмотреть за ним. А мы нальем ему разбавленного виски.

— Спасибо, доктор… Джон, — пробормотала Мэри. — Я рада, что ты с нами.

Доктор улыбнулся, польщенный, но тут же отвел глаза, заметив насмешливую ухмылку Байрона.

— Итак, предадим же Перси этим нежным рукам, — кивнул лорд.

Никколо заметил, что при этих словах Байрон смотрел на Полидори.

Покраснев, доктор повернулся и вышел из комнаты. Девушки уселись на кровать по обе стороны от Шелли. Клэр убрала мокрые от пота волосы с его лба, а Мэри прижала его слабую руку к своим губам.

Приобняв Никколо за плечи, лорд подвел его к двери.

— Пожалуйста, подождите меня внизу. Я задержусь здесь еще на мгновение, а потом составлю вам компанию.

Вивиани молча кивнул.

Краем глаза он успел увидеть, как Байрон склонился к Шелли, что-то шепнул ему на ухо, после чего поэт закрыл глаза.

Направляясь в гостиную, Никколо попытался разобраться в происходящем. Перед его внутренним взором до сих пор стояла та тень в саду, которой, возможно, там никогда и не было, но как Вивиани ни старался, он не мог понять, что же он там увидел, и увидел ли вообще.

В гостиной за столом с остывшей едой сидел доктор Полидори, уютно устроившийся в кресле с вином в руке.

— Ну что? Как дела у нашего… пациента? — Врач шутливо поднял бокал.

— Мне показалось, что он не в себе, — уклончиво ответил Никколо.

— Не волнуйтесь, вскоре он будет в порядке. Он уже не в первый раз видит то, чего нет.

— Я не знаю, что он увидел, но в саду… — Вивиани запнулся. — Возможно, там что-то было.

— Нет-нет, мой юный друг, не дайте ему сбить себя с толку. Перси Биши Шелли постоянно на взводе, его нервы истощены, он страдает от избыточной чувствительности. Без Мэри он вообще вряд ли осмеливался бы выйти с утра из дома. В саду ничего не было, разве что вы у нас верите в привидения.

Вивиани невольно покачал головой. Насмешливость, звучавшая в голосе Полидори, раздражала.

— И что вы о них думаете? Я хочу сказать, что лорд Байрон, несомненно, обладает невероятной творческой энергией. Он настоящий представитель высшего общества, и я рад, что могу сопровождать его. Но что вы думаете о Шелли и его спутницах?

— Я ведь с ними едва знаком, — осторожно ответил Никколо. — Они очаровательны. И показались мне очень вежливыми и образованными.

— А еще они умны, — Полидори отхлебнул вина. — Чертовски умны.

— Они родственники? — поинтересовался Никколо.

— Мэри и Клэр — сводные сестры, — ответил доктор. — И я уже не раз думал о том, какое влияние на них оказывает наш столь подверженный эмоциям друг Перси. Он бросил жену, просто оставил ее в Англии, и отправился сюда с Мэри, знаете ли.

Полидори окружала какая-то аура уныния, он кутался в свое мрачное настроение, словно в черное, рваное пальто, и эта печаль лишь усиливалась, когда он говорил о Шелли и его спутницах.

Чтобы отвлечь его от грустных мыслей, Никколо решил сменить тему разговора.