— Ты знаешь — я не молодею.

Никколо уже открыл было рот, чтобы возразить, сказать, что отец еще молод и полон сил, но граф поднял указательный палец:

— Позволь я договорю.

Никколо обеспокоенно кивнул. Конечно, седина уже коснулась висков графа и даже перебралась на макушку, но он был сильным мужчиной, и до того самого «склона лет» оставалось еще много времени.

— Я не становлюсь моложе, и пришла пора подумать о будущем.

В сознании Никколо вспыхнула ужасная мысль. Отец болен. Всмотревшись в лицо графа, юноша мгновенно обнаружил все признаки болезни. Темные круги под глазами, бледная кожа…

— Ты должен быть готов к тому, что тебе однажды придется взять на себя все дела семьи Вивиани.

— Отец, я… вы что… — Никколо не решился высказать свою догадку.

Впрочем, граф не обратил внимания на его слова.

— Я пришел к выводу, что ты проводишь слишком много времени в своем кабинете и библиотеке, вместо того чтобы приобретать практические навыки и умения. Конечно, изучение работ античных авторов может дать тебе какие-то знания.

Никколо не стал упоминать о том, что в последнее время он занимался только современными работами. Его отец не очень-то хорошо относился к романам.

— Но теперь ты должен приобрести практические навыки, чтобы впоследствии заботиться о делах семьи. Мы богаты, однако я не Карл IV, да хранит его Господь, который может позволить своим детям жить в праздности. И мы все знаем, к чему это приводит. Тебе не хватает дисциплины, и мы должны что-то предпринять, чтобы изменить это обстоятельство.

— Предпринять? — Никколо было сложно проследить за ходом мыслей своего отца.

— Я уже говорил с другом нашей семьи, самим эрцгерцогом. Он готов предоставить тебе место в своих войсках в должности адъютанта. Военное дело — это как раз то, что нужно парню в твоем возрасте. Там ты сможешь не только завести дружбу с другими мужчинами, которая продлится всю вашу жизнь, но и приобретешь все достойные итальянца качества.

Граф продолжал что-то говорить, рассказывая о товариществе и боевом духе, о приключениях и героизме и, наконец, о тех временах, когда он сам был солдатом, но Никколо его не слушал. Казалось, будто отец говорит на каком-то совершенно другом языке, которого юноша не понимал.

— Место в войске? Отец, но я же не солдат!

— Это ты пока не солдат, но скоро им станешь. Научишься дисциплине, да и всех тараканов из твоей головы вытряхнут. Военное дело столь же важно для духовного воспитания юноши, как и для развития его физической силы. Я же хочу, чтобы у тебя было и то, и другое.

— Отец!

— Нет, уже все решено. Никаких разговоров. Слышать ничего не желаю. Понятно?

— Да, отец, — печально кивнул Никколо.

Он знал, что возражения лишь разозлят графа. Но мысль о том, что придется находиться в войске с его грубыми нравами, плохой пищей и невыносимой муштрой, камнем повисла на его душе. Отец вовсе не был болен. Он просто проявил себя тираном, деспотом, казалось, вышедшим из старых пьес. Он напоминал Наполеона Бонапарта, которого сам так презирал.

— Однако я считаю необходимым, чтобы перед этим ты, сообразно твоему статусу, повидал Европу и представился знатным семействам, которые когда-то будут предопределять будущее этого континента.

Лучик света в непроглядной тьме, предвестье надежды.

— В этом путешествии ты сможешь завершить свое образование. Я думаю о том, чтобы отправить тебя в длительную поездку, сынок. Когда ты поступишь на службу в войско, ты должен уже стать мужчиной и оставить все детские глупости. Посмотри мир, испытай свои силы.

— Вы имеете в виду что-то вроде гран-тура[1]?

Граф задумчиво погладил себя по подбородку.

— Думаю, можно сказать и так, — в конце концов согласился он, хотя это слово ему явно не понравилось.

Однако отношение отца к этому понятию Никколо не интересовало. Мысленно он уже перенесся во все те места, которые посетит, и видел перед собой людей, которых повстречает. Можно было пережить настоящие приключения, посетить страны, где жили настоящие герои, увидеть собственными главами исторические сооружения, а затем описать все это, ведь именно в словах проявляется истинная красота непреходящих вещей.

— Я хочу поблагодарить вас, отец, — в восторге пролепетал он. — Идея просто превосходна, а ваша щедрость позволит мне… стать мужчиной, — Никколо очень надеялся, что не переборщил.

Граф недоверчиво посмотрел на сына, но тот тщательно следил за тем, чтобы на его лице не отражалось ничего, кроме чувства долга и почтительности.

— Я очень рад, что мы с тобой пришли к согласию по этому вопросу. А теперь иди и поговори об этом со своей матерью. По-моему, она предпочла бы, чтобы ты всю жизнь держался за ее юбку.

Держать эту новость при себе было нелегко, но Марцелла уже легла спать, и поэтому Никколо не мог отправиться к сестре и рассказать о решении отца, так что пришлось терпеть до завтрака. Ночью мысли о предстоящем путешествии не давали уснуть. Юноша замечтался. И только одна ложка дегтя была в этой бочке меда — мысль о том, что после отъезда из Ареццо он оставит здесь Валентину. Никколо хотелось как можно больше затянуть предстоящее путешествие, чтобы избежать столь ненавистной ему военной службы, поэтому неясно было, застанет ли он девушку в доме отца после своего возвращения. Пока что Марцелле нужна была наперсница, но в скором будущем отец сам захочет отправить дочь в дом к другому аристократу, чтобы там девочка могла завершить свое обучение и потом удачно выйти замуж.

А это означало, что Валентина будет для него потеряна. И он должен открыться перед ней еще до отъезда. За тот год, что юная швейцарка провела в доме графа, он успел полюбить эту девушку. И не только за красоту. Он полюбил ее душу, сильнее же всего их связывала любовь к литературе. Валентина была знакома с произведениями и классиков, и современных авторов, а что самое главное — она разделяла его интерес к страшным историям. Они вместе читали английские журналы, которые так тяжело было достать, обсуждали их и пытались превзойти в своих текстах. Никколо понятия не имел, что произойдет, если он признается ей в том, что его чувства уже давно не только дружеские. Конечно, она могла отвергнуть его любовь или сказать, что их брак не устроит родителей, но об этом юноше думать не хотелось. Единственное, что он знал наверняка, так это то, что должен признаться ей, а все остальное утрясется как-то само собой.

Терзаемый этими беспокойными мыслями, Никколо сидел за столом в просторной столовой и щедро подливал себе кофе, пытаясь отогнать усталость. Он с нетерпением ждал прихода сестры. Длинный стол из темного дерева был накрыт на троих, и все могли разместиться. На серебряных подносах были соблазнительно разложены пирожки и свежий хлеб, но у Никколо не было аппетита.

Как и всегда, Марцелла опоздала, спустившись на завтрак после графа. Поэтому брат смог лишь бросить на нее выразительный взгляд, на который девочка не обратила внимания. Глаза у нее припухли и покраснели, будто она тоже не выспалась, но Никколо это не удивляло: по ночам Марцелла тайком читала книги, которые брала у Никколо, угрожая, что, если брат откажет, она обо всем расскажет отцу.

— Просто поразительно, до чего дошли объемы печати, — пробормотал граф, спрятавшись за новым выпуском газеты «Таймс», которую слуга каждое утро клал на стол. — Когда они написали об этом в передовице, я едва мог в это поверить.

— Что, отец?

Зашелестев газетой, граф посмотрел на сына, словно только сейчас заметил его присутствие.

— Прости, я не хотел отвлекать тебя от еды. Я просто удивился при мысли о том, сколько людей сейчас держат в руках этот выпуск. Мы действительно живем во времена, когда жизнь меняется с невероятной скоростью, — с этими словами отец отхлебнул чаю из изящной фарфоровой чашки и вновь спрятался за газетой.

Улыбнувшись, Никколо кивнул, хотя и не понимал чувств своего отца, и сейчас они мало его интересовали. Газеты были преходящими, чтиво на один день, в то время как печатное слово способно было на большее. Из публицистики Никколо читал только журналы, и то только тогда, когда мог их достать. Кроме новостей и статей, в этих журналах печатали рассказы, от которых у юноши кровь стыла в жилах. Журналы были ничуть не хуже книг, но в этом отношении граф был весьма прозаичен. Его интересовали лишь те книги, где громоздились столбики цифр, отражавших успехи его предприятий.