Поговаривали, будто бы в бизнесе месье Текинского, владельца магазина бытовой техники неподалеку от станции метро «Бастилия», имела свою долю сама английская королева. Так это или нет, поди докажи, но факт остается фактом: сразу после коронации ее величества, показанной в первой в мире прямой трансляции, люди кинулись покупать телевизоры.

Те, что продавал Текинский, работали когда исправно, а когда и нет. В таких случаях, выслушав жалобы клиента, он являлся к нему на дом и первым делом спрашивал:

— А подключили вы всё правильно? А газовая труба у вас в порядке?

— Телевизор работает на электричестве, — несмело возражал хозяин.

— Вы меня будете учить, что как работает! — возмущался Текинский. — О чем это я говорил? Сбиваете с толку своими глупостями… А воды налить не забыли? Некоторые забывают налить воду в стиральную машину и удивляются, почему она не работает. Стиральная машина — дело такое, тут чудес в пустыне Синайской не бывает!

— Стиральная машина у нас в порядке. Это телевизор не работает.

— Ну я и говорю! А постучать по нему вы не пробовали?

— Пробовали, все равно не работает.

— Так вы слишком сильно постучали! Вот народ: нет чтоб разобраться, давай сразу лупить по телевизору! И как вы теперь хотите, чтоб я его чинил?

— Может, хоть взглянете, — просил совсем оробевший хозяин.

— Взглянуть-то можно, но починить, когда вы всё там переколошматили, — извините, я не волшебник! — говорил Текинский, разворачивая тем временем громоздкий ящик и принимаясь отвинчивать заднюю панель. Вдруг он вскидывался: — Кто-то сюда уже совался! Вот этот шуруп не заводской!

Хозяин готов был сквозь землю провалиться и шелестел еле слышно:

— Это вы сами. Когда чинили на той неделе.

Текинский пожимал плечами:

— Ничего подобного. Но допустим. Я, значит, чиню, а вы, значит, стоит мне отвернуться, всё портите! А потом мы удивляемся, почему это наука стоит на месте! Так когда, говорите, я приходил?

— На той неделе. После этого все работало, и, честное слово, мы ничего не трогали.

— Вы мне честное слово даете, а я вам — гарантию. В этом вся разница. Будь все наоборот: если б я людям честное слово давал, а они мне гарантию, я бы так не надрывался. Ладно, не волнуйтесь. Телевизоры от Текинского не ломаются.

Он скидывал пиджак, просил стул, усаживался и осматривал внутренности телевизора. А вся семья, затаив дыхание, заглядывала ему через плечо. Десять минут проходило в полном молчании, потом Текинский, ни к чему не прикоснувшись, надевал пиджак, поворачивал телевизор экраном вперед и говорил:

— Ну-ка, включите, посмотрим.

Телевизор включали.

— Дайте ему разогреться, — говорил Текинский.

Телевизору давали разогреться. Но он не подавал признаков жизни. Текинский легонько похлопывал по корпусу. Никакого результата. Тогда он переспрашивал:

— Так вы точно ничего не трогали?

Хозяева клялись, а Текинский скреб себе затылок и укоризненно говорил:

— Что ж, если вы и дальше будете делать всё, чтоб телевизор не работал, придется мне его забрать и показать заводскому фахману, специалисту.

— Да никто ничего с ним не делал! Только кнопку нажимали, чтобы включить и выключить.

— Ну вот, а говорите, не трогали!

— Но, месье Текинский, включать-выключать-то телевизор надо! Как же иначе!

Увидев, что клиенты начинают терять терпение, Текинский менял тон. С горестным видом он снова усаживался перед телевизором, расстегивал воротничок и вздыхал:

— И угораздило ж меня взяться за такую работенку! Чистая каторга! Чего ради, спрашивается, я лезу из кожи вон, делаю людям добро, телевизоры им ставлю — да на что им телевизор, они и радио-то включить толком не умеют! И что я скажу на заводе? — причитал он, вытирая пот со лба. — Что во всей Франции, во всем мире их телевизоры отлично работают и только в Париже, в одном-единственном квартале, у метро «Бастилия», они, видите ли, работать не желают!

Хозяева пытались возразить, но Текинский распалялся еще пуще:

— И не спорьте! Все ясно! Вы просто разорить меня хотите! Да вы, случаем, не родня ли Текникману, моему конкуренту с площади Республики, — ему бы картошкой торговать, а не телевизорами, понятия ни на грош, а хаять меня стыда хватает!

— Что вы, мы и знать его не знаем! — уверяли хозяева. — То есть знаем, так, немножко, в один шул[1] ходим, но чтоб покупать у него что-нибудь — как можно! Мы всегда всю технику только у вас покупаем, месье Текинский! Помните, сразу после войны пылесос у вас купили?

— Помню ли я?! Да этим пылесосом, что я вам продал, еще ваши правнуки пользоваться будут, когда нас с вами давно снесут на кладбище! Это сказка, а не модель, таких больше сам производитель не производит! Если и осталось несколько штук — их в сейфе под замком хранят. Они мне будут говорить про пылесос!

— Вот именно, месье Текинский, вот именно, сейчас разговор не о пылесосе, а о новом телевизоре, который не работает.

— Так уж сразу — не работает! Это он у вас не работает!

— У вас тоже. Вы же видите.

— Так ведь не я его покупал. Меня телевидение не интересует, я лучше Шолом-Алейхема почитаю.

— Ну, знаете, хватит! Или вы приглашаете специалиста, или забираете телевизор и возвращаете деньги.

Дело принимало серьезный оборот, клиент нервничал, и Текинский, делать нечего, обещал:

— Ладно, зайду к вам через пять минут за телевизором, отнесу специалисту.

Но пока он спускался по лестнице, хозяйский сынок, была не была, хлопал хорошенько сначала по розетке, потом по крышке телевизора, а потом по кнопке. И что же — не сразу, а после разогрева на пузатом экране выступало, сначала смутно, потом все яснее, изображение — кто-то бородатый, похожий на раввина, с усмешкой говорил:

— Оставьте вы Текинского в покое! У человека семья, дети, хлопот полон рот, неприятности с поставщиками и долги по банковским кредитам. Не в Текинском дело! На дворе всего лишь пятьдесят третий год, техника еще несовершенная. Но все-таки, сами видите, прекрасно работает! Всего вам хорошего, будьте здоровы!

После чего изображение снова таяло под звуки терпкой еврейской мелодии.

А потом начиналась нормальная передача, так что, когда Текинский возвращался с ветошью, чтобы завернуть телевизор, хозяевам оставалось только извиниться, предложить ему чашку чаю да сказать что-нибудь вроде:

— Эти телевизоры — просто чудо современной техники. Надо же — все видно на расстоянии!

Жан Симпельберг, конечно, не был географом, но почитал научной истиной, что центр мира находится на меридиане, проходящем через метро «Сен-Поль». Ну, или чуть в стороне от улицы Сент-Антуан, через улицу Карон, где он и жил. Но уж никак не дальше. «Бастилия» — край света. «Шатле» — дикие джунгли.

На улице Карон он родился. Тут обосновались его родители, когда приехали из России, тут прожил всю жизнь он сам. И никогда, не считая войны, никуда не уезжал. Не только из Парижа, не только из Четвертого округа, но вообще больше чем на сто шагов вправо или влево, на север или на юг от своего дома на углу улицы Карон и площади Марше-Сент-Катрин не отдалялся.

Скажет, к примеру, Симпельберг жене:

— Схожу-ка я завтра в «Самаритен».

А она на него глаза вытаращит:

— Да ты в последний раз, как туда ходил, еле очухался. Что тебе там понадобилось?

— Шурупы, буфет починить.

— Шурупы? В такое время? В «Самаритен»? — спросит жена, и это прозвучит так устрашающе, что Симпельберг отложит экспедицию, — уж лучше подождать до конца сезона дождей.

— Ну, может, — робко предложит он, — послать сына консьержки? Он бы надел плащ, сходил и к вечеру вернулся, а?