— Что ты делаешь?

— Я собираюсь показать тебе, — говорит он. — Идем.

Я удивленно смотрю, как он вылетает из палатки, абсолютно голый. Куда, ради всего святого, он собирается? Тот гребаный медведь все еще где-то здесь. Я дергаю свою рубашку вниз, поверх моих обнаженных грудей, и пытаюсь натянуть ее подол на задницу, так как у меня больше нет трусиков. Хотя это гиблое дело, и через несколько минут я выхожу из палатки с подушкой, пристроенной прямо перед моими девчачьими прелестями.

— Коул! Вернись!

Он отходит на несколько футов, сверкая своей аппетитной, мускулистой задницей. Тогда он останавливается, оглядывается через плечо на меня и приседает на корточки.

Что там этот спятивший дурак делает? Я уже собираюсь спросить об этом вслух, когда снова слышу рычание медведя…

…и оно исходит от него. Пока я смотрю, его кожа начинает поддергиваться рябью, и я слышу хруст костей. О, Господи. С моих губ срывается писк, и я тут же прижимаю к лицу подушку, потому что не могу смотреть на это. Черт, я не могу даже «Анатомию страсти» без содрогания смотреть (прим. американский телесериал, созданный Шондой Раймс. В центре сюжета — жизнь интернов, врачей и прочего персонала больницы «Сиэтл Грейс»). Все, что я знаю, — что-то происходит с телом Коула.

Я слышу целый ряд шокирующих хрустов ломающихся костей и шуршание в траве, и в следующий момент, выглянув поверх подушки, я вижу, как рука Коула превращается в большую мохнатую лапу. И тогда я медленно опускаю подушку вниз, будучи более чем шокированной тем, что вижу.

Это — медведь. Огромный медведь гризли. Страх пронзает меня насквозь, но тут он садится на задние лапы и опрокидывается на спину, в приветствии махая мне лапой.

Это Коул.

Он не лгал. Чувствую, что глаза у меня настолько округлились, что стали огромными, размером с тарелки.

Он начинает кувыркаться в траве, после чего неуклюже понимается на ноги и приближается ко мне. Сжимая подушку, я отступаю назад до тех пор, пока не наталкиваюсь на стенку палатки. Мне должно быть страшно. Но это всего лишь Коул. Превратившийся в медведя.

Все нормально.

Он обнюхивает меня, после чего облизывает мне руку.

— Ты не мог бы сейчас измениться обратно? — спрашиваю я тоненьким голоском. Я правда не знаю, что обо всем этом думать. Большинство местных жителей этого городка — того или иного вида оборотни?

Понятно, почему я всегда чувствовала себя такой чужачкой. Я полностью, всецело человек. У меня нет ни малейшей возможности сделать что-нибудь подобное. Я смотрю, как сутулятся плечи Коула, и он начинает изменяться обратно, а я еще раз закрываю глаза. Не хочу на это смотреть.

Несколько минут спустя большие руки выхватывают у меня подушку и забрасывают ее обратно в палатку, а Коул ухмыляется мне сверху вниз, его волосы слегка взъерошены и вспотевшие.

— Ты — медведь, — выдыхаю я.

— Ну да.

— Ты не псих.

— Не-а.

Какое-то мгновение я перевариваю все это, тогда как он возвращается внутрь палатки, а потом тянет меня за руку, требуя, чтобы я присоединилась к нему. Я следую за ним, а он ложится на спину на теперь уже сдувшийся, плоский матрас и расслабляется. Все еще ошеломленная, я сажусь рядом с ним. Он тянет меня к себе и начинает покусывать мне плечо.

— Но как…

— Я уже говорил, это заложено в родословной. Просто это то, что в моей семье было испокон веков, — он отталкивает в сторону мои волосы, чтобы обнажить шею, и легонько посасывает небольшой участок моей кожи. — Черт, ты так сладко пахнешь.

— Так из-за этого ты никогда не подкатывал ко мне? Несмотря на то, сколько раз я с тобой заигрывала? Потому что ты медведь, а я нет?

— Люди — под запретом, — признается он, и что-то не похоже, что он рад этому. Однако в следующий момент он прижимает меня к себе. — Тем не менее, никто тебя у меня не заберет. Ты — моя пара.

— Да? — пищу я.

Он кивает головой и опускает руку на мой живот.

— Я взял тебя и, возможно, подарил тебе ребенка.

— И что?

— А то, хочу быть отцом твоего ребенка. Если у тебя такой будет, — добавляет он. — Нам не обязательно заводить семью прямо сейчас.

— Офигеть, вот спасибо, — говорю я саркастически. Я пытаюсь рассердиться на него, однако это так трудно, когда мужчина, которого я вожделела целых три долгих года, целует мою кожу и говорит о создании семьи. — Коул?

— Ммм? — он потирается носом, следуя линиям изгиба моей груди.

Дрожь сотрясает мое тело, и я чувствую, как при его прикосновении у меня ускоряется пульс.

— У тебя будут неприятности из-за того, что ты спал со мной?

— Плевать. До тех пор пока мы храним нашу тайну, я смогу справиться со всем. Я переговорю с Илом.

Ил является владельцем загородной турбазы. Я свожу брови, узнав и эту часть информации, и тут я задыхаюсь, так как Коул облизывает мой сосок.

— Подожди, ты отвлекаешь меня. Зачем тебе говорить с Илом? В чем тут тайна?

— Медведи, — отвечает он и снова облизывает мой сосок. — Это и есть тайна. А Ил у нас главный.

— Главный? — вторю я эхом. Черт, мне становится все сложнее думать из-за всех этих непрекращающейся прикосновений.

— Ага, — он утыкается лицом в ложбинку между моих грудей и прижимает меня к себе посильнее.

— Все в этом городке? — спрашиваю я очень слабым, почти неслышным голосом. — Оборотни?

— Почти.

— Все, кроме меня?

— Тебя и еще несколько человек.

— Лео?

Одно мгновение он колеблется.

— Оборотень. Ты же никому не расскажешь, да?

— Да кому я могу рассказать? Думаешь, кто-то поверил бы мне, если бы я позвонила в местные новости и сказала б: «Эй, а знаете, мой парень может превратиться в медведя»?

Он расплывается в улыбке, и его белоснежные зубы сверкают в темноте.

— Так я твой парень?

Чувствую, что начинаю немного нервничать насчет этого. А как еще можно назвать мужчину, который зарылся своим носом вглубь ложбинки между моих грудей?

— Да?

Он снова издает рык, и, судя по голосу, он доволен.

— Отлично.

— Моя ассистентка Дженн? Семья Миллеров? — спрашиваю я, пока он приподнимается вверх, чтобы поцеловать меня. — Они медведи?

— Да, они члены этого клана, — он меняет направление движения, предпочитая целовать меня в подбородок, а потом двигается к моей шее.

— А как насчет Пэта?

— Только не Пэт, — выдает он фырканьем. — Этот человек — тот еще дебил. И давай больше не будем о нем говорить.

Пэт — нет. Это хорошо.

— А что насчет…

— Детка, более подробно я расскажу тебе попозже. Ну, а прямо сейчас все, о чем я могу думать, — это твой запах.

— М-мой запах?

— У медведей острое чувство обоняния,… а ты, Аделаида, охренеть как удивительно пахнешь. Я не говорила тебе об этом? — его рука скользит между моих ног, и я чувствую, как его пальцы погружаются в мою ноющую киску. — Обожаю, что это принадлежит мне, детка.

Я испускаю стон, и мои руки обнимают его за шею. Мы договорим обо всем позже. А прямо сейчас, все, о чем я в силах думать, — это губы Коула на моей коже и его пальцы, погруженные глубоко внутри меня.

И я вот гадаю, обладают ли медведи большой выносливостью.

Некоторое время спустя я убеждаюсь, что да, медведи и впрямь обладают большой выносливостью. Несколько раундов восторженного и энергичного секса позже, я укладываюсь к Коулу на грудь, и мы погружаемся в сон. Из-под непромокаемого брезента мне в спину врезаются ветки, но мне плевать. Чересчур уж я обессилевшая, чтобы заботиться об этом.

Однако мой разум не перестает работать.

— Как насчет Франсины из кофейни?

Он посмеивается.

— Аделаида.

— Прости. Ну да, я просто в шоке. Весь городок, подумать только! — я прижимаюсь к нему еще теснее. — А они не разозлятся, что ты мне об этом рассказал?

Его руки сжимаются вокруг меня.

— Детка, да плевать мне, разозлятся они или нет. Ты принадлежишь мне, и я никогда тебя не отпущу.