— Скотт! Нашел что-нибудь?

— Да. Один сообщил мне, что мы настраиваемся на его волну, другой предрек конец света и заставил меня ждать этого события вместе с ним. А еще я обнаружил старую леди, живущую в кустах.

— Скотт, сколько раз объяснять тебе, что дело обстоит очень серьезно? — возмутился Бизли.

Он делал мне выговор. Черт с ним!

— И человека со стеклянной головой, — добавил я. — В общем, не слишком полезного. Пожалуй, даже легкомысленного.

Судя по выражению лица Бизли, я собирался выхватить оружие. Мне почему-то казалось, что у него в кобурах два кольта. Должность Бизли называлась так: председатель сенатской комиссии по изысканию фактов лоббистской деятельности. Этот худощавый крепкий человек напоминал мне шерифа на Диком Западе, который немного расслабился, очистив город от бродяг и бандитов. Разумеется, он стрелял только им в спину. Бизли считался весьма компетентным, и меня отчасти восхищала его установка: «Давайте закончим эту работу и начнем следующую». Но Бизли был начисто лишен чувства юмора.

А вот Пола обладала превосходным чувством юмора. И многим другим тоже. Взглянув на меня, она пробормотала:

— Заставь вора ловить вора.

Я подмигнул ей и угрожающе выпучил глаза. Пола сделала вид, будто вот-вот упадет в обморок. Бизли, казалось, сейчас же выхватит оба кольта.

— Ближе к делу, — бросил я. — Сворачивайте работу — и по домам.

Губы Бизли зашевелились, но он не издал ни звука.

— Ты никогда еще не высказывал лучшей идеи, Шелл, — заметил Вайз.

— Увы, это моя единственная идея, — признался я. — Но завтра наступит новый день. И может случиться что-нибудь еще.

Себастьян Вайз. Это неправдоподобное имя принадлежало реальному человеку. Из трех сенаторов только он выглядел, говорил и действовал как актер, исполняющий главную роль в пьесе. Респектабельный, с волнистыми седыми волосами, выступающей челюстью и тренированным голосом, Вайз был из тех, кого парни в задней комнате обычно выдвигают в губернаторы. Через две минуты после нашего знакомства он начал обращаться ко мне по имени.

Бизли звал меня Скоттом или мистером Скоттом. Если бы у него была дочь и мне предстояло бы жениться на ней, что, впрочем, совершенно невероятно, поскольку в свои тридцать я все еще холостяк и едва ли изменю своим привычкам, так вот, Бизли и тогда продолжал бы называть меня «мистер Скотт».

Сенатор Картер вообще ни разу никак ко мне не обращался. Ему как-то не приходилось это делать. Эндрю Картер. Энди. Имена таких, как он, следует писать с маленькой буквы. Если подобные люди молчат и сохраняют невозмутимость, они превращаются в невидимое. Взять, к примеру, Себастьяна Вайза. Он крупный и экспансивный. Лестер Бизли — худощавый и крепкий. Энди же Картер — маленький, мягкий и вроде бы постоянно смущенный. Внешне этот выдающийся человек напоминал недопроявленную фотографию, однако интеллектом превосходил председателя, Вайза и меня, вместе взятых. Вот почему он занимает пост сенатора. Я вовсе не о характере, а его уме и поразительном голосе, совершенно не соответствующем его комплекции. Представьте себе дворняжку, лающую как сенбернар. Диапазон этого голоса простирался от рева океанских волн до шороха крыльев колибри. На радио он был бы королем, на телевидении — крестьянином. Я знал, что Картер несет ответственность за несколько самых важных законопроектов, представленных сенату. Коллеги-сенаторы высоко ценили его. Картер женат на бывшей манекенщице, и у них шестеро детей. Кто бы мог подумать!

Трое сенаторов вдруг заговорили одновременно о свидетеле, которого они хотели вызвать в суд повесткой, и других подробностях предстоящих слушаний. Пола же между тем подошла ко мне:

— Привет, девятый мяч!

— Что такое девятый мяч, моя радость?

— Тот, что хуже восьмого. Ах да! Я знаю, ты мяч из восьмой секции.

— Любовь моя!

— Хочешь отвезти меня домой?

— Я мечтал бы свести тебя с ума.

— Я говорю о своей машине.

— В машине... Как угодно.

— Брось, я серьезно.

— Я тоже... Почему бы не отвезти тебя домой. Мы могли бы станцевать непристойный танец.

— Ох, Шелл, когда ты угомонишься? Какой еще непристойный танец?

— Для начала мы возьмем бутылочку виски...

— Нет, не возьмем.

— Затем поедем ко мне и поставим на граммофон несколько пластиночек с очаровательными непристойными танцами...

— Хватит!

— Хватит? Но мы даже не начали танцевать!

— И слава богу. Так ты отвезешь меня домой?

— Конечно, если Джесси Джеймс не возражает.

— Он разрешил мне уйти.

Пола взглянула на меня, ее влажные губы чуть приоткрылись.

Мы познакомились неделю назад, и у нас было уже два свидания. Поле двадцать четыре. Одинокая, веселая, она жила одна, и ей это нравилось. Оба раза составляя план действий, я предполагал (и это, кстати, доказывает, что я детектив, а не психолог), что мы поедем в мою квартиру в Голливуде, послушаем радио или совершим что-нибудь творческое, например приготовим спагетти. Однако дело кончалось тем, что я отвозил ее домой и, даже не приглашенный взглянуть на ее квартиру, ложился спать голодным. Тем не менее, я считал Полу очаровательной.

— А какая у тебя квартира? — поинтересовался я.

— Вся в красных и зеленых тонах, и повсюду разбросаны яркие вещи.

Это хороший фон для брюнетки. Высокая, длинноногая, томная, с густыми черными ресницами, высокими скулами и очень темными мерцающими глазами, Пола говорила весьма энергично, совсем не так, как можно было предположить, впервые услышав ее мягкий низкий голос. В речи и движениях этой девушки чувствовалась раскованность, а все вокруг нее выглядело мягким и темным.

— Пойдем отсюда, — сказала Пола.

Внезапно зазвонил один из двух телефонных аппаратов у дальней стены, Пола неторопливо направилась туда, подняла трубку, послушала и прикрыла ладонью микрофон:

— Некто Хэзел просит тебя позвонить какому-то Джорджу Стоуну в клуб «Мелоди». Хочешь поговорить с ней?

— Да.

Хэзел, девушка, работавшая на коммутаторе в Хэмилтон-Билдинг, где я устроил свой офис, сидела там допоздна.

Все трое мужчин за длинным столом прекратили разговор и следили за мной, пока я шел к телефону. Хэзел сказала мне, что в мой офис позвонил человек, назвавшийся Джорджем Стоуном. Он заявил, что должен поговорить со мной о чем-то очень важном, и оставил для меня номер телефона в клубе «Мелоди».

— Видимо, — продолжала Хэзел, — он принял меня за вашу секретаршу и, решив, что вы все еще в офисе, настаивал на немедленном разговоре. Я не сообщила ему, где вы.

— Джордж Стоун? Никогда не слышал о нем. Он объяснил, в чем дело?

— Нет. Сказал, что это важно, и все.

Поблагодарив Хэзел, я позвонил в клуб «Мелоди» и услышал грубый голос:

— Да?

— Это Шелл Скотт.

— Как раз вовремя. Я Стоун. Джордж Стоун. Вам знакомо мое имя?

— А я должен его знать?

— Узнаете, приятель, скоро узнаете. Скотт, это вы ведете расследование для комиссии по лоббированию, верно?

— Не только я.

На комиссию работали три местных детектива. Один из них — веселый молодой парень Джо Рул, временами сотрудничающий со мной.

Стоун откашлялся. Его голос звучал несколько невнятно, словно он хватил лишнего.

— А в чем дело? — осведомился я.

— Я тот, кто может сообщить все, что нужно. Весь механизм. От А до Я.

— Такие пустые слова мне случалось слышать и прежде.

— Не такие. Я вкалывал семь лет на самого большого проходимца в Калифорнии и готов отправить его на виселицу, если сам останусь на свободе. Понимаете?

Я все прекрасно понимал. Должно быть, это очередной сумасшедший, желающий поведать мне обычную историю о человеке, который мечтал выбраться со дна, кого-то скрутив и избежав правосудия.

— Неприкосновенность? — уточнил я.

— Именно. Стопроцентная.

— Подобный вариант маловероятен... И это не в моей компетенции.

— Но вы способны помочь. И только с вами я соглашусь разговаривать. Придете в клуб «Мелоди»?