Мария приподнялась на кровати и, облокотившись на подушку, закурила сигарету. Воспоминания детства разогнали на миг тучи тоски, которая годами давила ее душу. А потом внезапно, без видимой причины, тучи сгустились снова, и ее опять охватила прежняя грусть, ровная и тихая, как бескрайний, скучный простор, который со всех сторон окружал ее жизнь.

Заре еще по колледжу были знакомы эти ее внезапные перемены настроения.

– Ты не хочешь заснуть? – спросила она.

– Нет.

Голос Марии прозвучал враждебно.

«Подозревает», – подумала Зара, и наступившее молчание показалось ей невыносимым. Мария бросила па нее взгляд, полный досады. На миг обеим захотелось поговорить начистоту, но это желание тотчас уперлось в степу формул.

– Это было забавно, правда? – сказала Зара.

– Что?

– Флирт с твоим отцом. («Не притворяйся», – подумала она.)

– Да, ему надо немного встряхнуться. («Какая ты мерзкая!»)

– Я тоже так подумала.

– И все-таки вам обоим необходимо соблюдать приличия.

– Ах!.. Ну конечно, дорогая.

Зара приподнялась и, опираясь на спинку кровати красного дерева, тоже закурила сигарету. Подруги перебрасывались ничего не значащими словами, а мысли их были совсем о другом.

– Я думала, что ты на меня сердишься, – сказала Зара, немного помолчав.

– За что? («Не притворяйся обидчивой!»)

– За то, что я еду с твоим отцом в Грецию.

– Это ваше дело.

– А почему бы тебе не поехать с нами?

– Потому что жарко.

– В машине не будет жарко.

– Хорошо, я подумаю. («Перестань лицемерить. Вот поеду и все вам испорчу».)

– Я очень хочу, чтобы ты поехала, а то мне неудобно путешествовать с папашей Пьером вдвоем.

– Ах!.. Неужели? – Мария рассмеялась. («Значит, тебе нужна ширма!»)

– Да, милая!.. («Будто одна ты имеешь право беречь свою репутацию!..»)

– Очень жаль… Но мне но хочется уезжать далеко. («У меня нет ни малейшего желания обливаться потом в такую жару ради того, чтобы сохранить твою репутацию».)

– Ну, хорошо. – Зара напряженно обдумывала положение. – Если ты останешься здесь, мы потом можем сказать, что ты была с нами.

– Кому же мы будем это говорить?

– Всем.

Наступило молчание. Мария докурила сигарету, встала и начала одеваться.

– Куда ты? – спросила Зара.

– На лужайку. Тут слишком жарко.

– И я с тобой.

– О, прошу тебя!.. Оставь меня одну.

Мария взяла одеяло и вышла из дому. Сразу запахло табаком, каучуком и бензином. Шофер поставил машину в тень у садовой ограды и, сидя на скамейке, читал увлекательный детективный роман, в котором описывались похождения ужаснейшего преступника из высшего общества. Рядом с ним сидел какой-то молодой человек в поношенном костюме. Чтобы попасть на лужайку, Мария должна была пройти мимо них. Когда она приблизилась, шофер вскочил и вежливо поклонился, а молодой человек, не вставая, только чуть кивнул. Мария заметила, что лицо у него бледное, красивое и надменное, а глаза темные, с острым взглядом. Губы у него были тонкие, поджатые, и их особенное выражение холодной горечи поразило Марию. Ей захотелось обернуться, чтобы увидеть его еще раз, и, когда она это сделала, его взгляд, устремленный на нее, приобрел вдруг слегка насмешливое выражение. Это ее раздосадовало. Ей показалось, что он как-то вызывающе ждал, чтобы она обернулась. Она ускорила свои ленивые шаги и, когда подошла к лужайке и ступила на траву, забыла о нем.

Послеобеденная жара начала спадать. С гор долетала прохлада, невдалеке, пенистая и быстрая, шумела река. Трава была свежая, высокая, густая, усыпанная ярко-желтыми лютиками, по которым ползали божьи коровки. Откуда-то донесся крик осла, заглохший в сонной тишине.

Мария обошла лужайку, ища, где бы улечься в тени, и наконец нашла удобное место под маленьким ореховым деревцом, неподалеку от дома. Она расстелила одеяло и вытянулась на нем, подложив ладони под затылок. В сознании ее снова всплыли воспоминания детства. Бездонная синева неба создавала ощущение бесконечности, и на фоне его реяли прозрачные и чистые образы, перемежающиеся с темными тенями огорчения и печали. Вот Мария – пятилетняя девочка, белокурая, пухленькая, с вечно удивленными глазками, возится с грудами игрушек в детской или бегает по лужайке под бдительным надзором няни. Кто бы мог подумать, что этот веселый ребенок превратится в меланхоличную девушку, страдающую нервной болезнью, которая медленно прогрессирует и которую врачи не могут или не хотят назвать. Вот ее мать двадцать лет назад, красивая, нежная, белая, как молоко, – такая, какой она была до того, как поглупела, до того, как начала подносить серебряные кубки победителям на конных состязаниях и искать любовников среди гвардейских офицеров. Вот папаша Пьер в начале своего пути к богатству, энергичный и сильный, каким он был, пока не стал поклонником опереточных актрис и не начал покупать им квартиры. Вот верблюды, навьюченные табаком, – странные существа с юга, переносившие ее, Марию, в царство сказок, и их погонщики-турки в широких кожаных поясах, красных фесках и разноцветных чалмах. Вот знакомые дети, приходившие к ней в гости с матерями. Один из них – мальчик, красивый и грустный, с парализованной ногой. Служанка возила его в коляске. Потом он заболел дифтеритом и умер. Мария нежно любила его. Воспоминание об этой любви и сейчас теплилось в ее душе мягким сиянием. Образы детских лет, все более и более лучистые, плавали теперь в каком-то море света и блаженства. Так, незаметно, она уснула.

Когда она проснулась, солнце светило ей в лицо – тень переместилась. Мария поднялась, перенесла одеяло на другое место и снова легла. В небе летали голуби, река шумела напевно, и воздух был насыщен благоуханием свежей травы. Лучезарные образы прошлого снова всплыли в сознании Марии, но сейчас они были насыщены пронзительной тоской. Потом они незаметно исчезли, осталась только тоска, и Мария снова вернулась к своему обычному, ровному меланхолическому настроению и к тем неприятным ощущениям, которые вызывала ее загадочная нервная болезнь. Ей казалось, что по плечу ее ползают муравьи, кожа на одной ступне словно утратила чувствительность, в левом веке ощущалась какая-то тяжесть – оно то и дело опускалось, и Марии приходилось делать усилие, чтобы держать его открытым. Она вспомнила серьезные, таинственные лица врачей, собиравшихся на консилиум и лечивших ее инъекциями. Но от их лечения никакой пользы не было. И подобно папаше Пьеру, она возненавидела врачей и теперь считала их шарлатанами, которые только зря ее мучают.

Мария вздохнула глубоко и тоскливо, но примиренно. Все же здесь было приятно. Тут по крайней мере спокойно, и после отъезда Зары и отца она сможет сколько угодно играть на рояле для себя – никто не будет слушать ее игру. Нужно только найти настройщика. Рояль совсем расстроен. А есть ли в этом городишке настройщик? Если нет, надо вызвать из Софии.

Она полежала еще немного, глядя на голубей, которые летали, словно маленькие белые ангелы, купаясь в золоте и синеве. Потом поднялась, подобрала одеяло и направилась к дому. Проходя через сад, она увидела, что шофер куда-то уехал в машине, а молодой человек в поношенном костюме все еще сидит на скамейке. Что ему нужно? Сидеть здесь, в саду, – это наглость. Когда приезжают хозяева, никто не имеет права входить в сад. Мария не поняла, что ее раздражение вызвано как раз тем, что молодой человек заинтересовал ее. Его темные проницательные глаза снова были устремлены на нее, но теперь уже без насмешки – казалось, он хочет попросить ее о чем-то. Сомнений не осталось, когда он внезапно встал и двинулся к ней. Мария невольно замедлила шаги. Теперь, за несколько мгновений, пока он приближался, она успела разглядеть его лучше. В его лице было что-то слишком холодное, слишком резкое и твердое, и его никак нельзя было назвать приветливым. Но оно не было ни грубым, ни глупо самоуверенным, ни отталкивающе упрямым. Просто это было лицо человека, обладающего какой-то силой, какой-то неумолимой решительностью и стальной волей, охватывающей других людей и сразу подчиняющей их себе. Как ни странно, Марии почудилось, будто она уже много раз видела это лицо. А потом вдруг поняла, что не видела его нигде, но что это лицо мужчины, которого она желала, ждала, стремилась увидеть!.. Она хотела было отвести от него взгляд, но не смогла.