– Я не виноват!.. Нет!.. Нет!..

Призрак Стефана исчез, но вместо него появились другие. Борис вдруг почувствовал запах бензина. Этот запах, перенеся его через бездну времени, вернул к дням большой стачки табачников. Он увидел склад «Никотианы» в своем родном городе, а на тротуаре перед складом – освещенный лунным светом труп исхудалого, бедно одетого юноши. На шее его зияла пулевая рана, в двух шагах валялся бидон.

– А-а, вот откуда шел запах бензина!.. Саботажник!.. Будешь поджигать мой табак, а? Охранникам по две тысячи левов и по бутылке водки!

Больной зловеще расхохотался и заговорил с властной самоуверенностью, как десять лет назад:

– Инспектор, немедленно уберите труп! Я не допущу никаких свидетелей, никаких дурацких судебных разбирательств… Иначе пожалуюсь на вас министру.

Костов вскочил со стула и схватил его за плечи.

– Замолчите! – прошептал эксперт с ужасом. – Замолчите!

– Как так? – огрызнулся Борис. – Я плачу налоги не для того, чтобы содержать полицию из трусов! Или у нас государство, в котором частная собственность неприкосновенна, или…

Костов закрыл ему рот рукой.

– Оставьте! – сказал врач. – Пусть говорит! Я не намерен ничего запоминать.

– Все это вздор! – пробормотал эксперт. – Бред.

– Конечно, – сказал врач.

Чтобы не быть у Бориса на виду, он стоял у другой кровати и спокойно наливал в свою зажигалку бензин из бутылки, забытой здесь прежним обитателем комнаты. Не зная, что делать, Костов присел на стул. Борис все бредил. Он говорил теперь про какие-то уловки Торосяна, про то, что армянин сбывал чиновникам французского торгового представительства сущую дрянь. Монологи его становилось все короче, произносил он их все реже и наконец, обессиленный, уснул.

– Кто этот Стефан? – спросил доктор.

– Его брат, – неохотно ответил эксперт.

– Почему он его так боится?

– Семейная трагедия! – Костов вытер потное лицо, затем взглянул на доктора и добавил сердито: – Вы допрашиваете меня, словно комиссар.

– Нет, я пока еще не комиссар. – Доктор нахмурился. – Все это мне не интересно. Голова у меня и без того битком набита трагедиями, так что новые мне ни к чему. Что вы намерены делать с этим человеком?

– То, что вы мне посоветовали. Хочу перевезти его в Каваллу.

– Не знаю, ходит ли еще поезд между Пороем и Салониками… У вас есть машина?

– Да. Один грек обещал дать нам машину. А если не даст, я вызову из Каваллы свою.

– Все это нужно сделать не позже завтрашнего утра.

– Едва ли мы успеем. Больной должен прийти в сознание и подписать тут один договор.

– Опять сделки! – Доктор засмеялся. – Да вы, кажется, бредите не меньше больного. Вам известно, какая тут обстановка?

– Известно, – буркнул эксперт. – Советский Союз объявил нам войну.

– Да, войну! Но из всех возможных неожиданностей – эта для вас наименее опасна. Куда более серьезно то, что через несколько часов могут начаться военные действия между нами и немцами. Вы меня поняли?… Но если вы решили остаться у них, это другой вопрос.

– У кого? – спросил эксперт.

– У немцев, – враждебно повторил доктор.

– Оставаться у них я не собираюсь, – сердито отрезал Костов, и лицо его исказил гнев. – Я хочу вернуться в Каваллу, а оттуда в Болгарию.

– Хорошо, – сказал доктор. – После обеда я приду проведать больного, а к вечеру пришлю грузовичок с солдатами, чтобы вывезти вас отсюда… Больше я ничего не могу для вас сделать.

И он вышел из комнаты.

После обеда состояние Бориса резко ухудшилось. Его по-прежнему лихорадило, а лицо его снова приобрело синевато-землистый цвет. И тогда, в этой жаркой, душной и сырой комнате, Костов понял, что шеф его умрет. Он сел возле больного и стал прикладывать к его лбу платки, смоченные в воде и уксусе, – уксус где-то раздобыл комендант гостиницы. Борис то совсем терял сознание, то бредил и в бреду боролся с какими-то страшными видениями. И в тишине этой опустевшей, заброшенной гостиницы Костову почудилось, что Борис рассказывает ему о последних двенадцати годах мрачной истории «Никотианы». Бред больного напоминал ему о прошлом: о политических совещаниях, коммерческих переговорах, партиях в покер с продажными журналистами. В памяти эксперта всплывали его лакейское угодничество перед прибывшим в Болгарию фон Гайером и постыдные кутежи с женщинами легкого поведения – кутежи, которые устраивались для Лихтенфельда, чтобы расположить его к «Никотиане» или выудить у него какие-нибудь сведения о намерениях его шефа.

Костов не выдержал и вышел из комнаты. Он остановился на пристроенном к задней стене дома балконе, с которого был виден залив, оцепеневший под огненным солнцем и неумолимо синим небом, как и море у Каваллы. Близ набережной возвышалась Белая башня, а у мола уныло торчали обломки разбомбленного корабля.

Когда эксперт вернулся в комнату, Борис уже не произносил своих победных монологов – его опять мучили кошмары. Он метался в постели и стонал, силясь прогнать страшные призраки, которые обступали его с угрозами: «Конец тебе, Борис Морев!.. Ты умрешь здесь или не дальше, чем в Кавалле, умрешь вместе со своим миром, который уже гибнет!.. Ты расстаешься с жизнью, озлобленный и беспомощный, как зверь, попавший в капкан. Капкан этот – твоя алчность, а теперешние твои страдания – жестокое отмщение жизни за то, что ты отринул от себя все человеческое. Ты превратился в бездушную машину, отрекся от любви, не познал даже наслаждений, которые тебе предлагало твое огромное богатство. Ты сейчас больной, перепуганный злодей, ожидающий возмездия за свои деяния. Твои нервы истощены, печень твоя пропиталась алкоголем, кровь отравлена малярией, и не для тебя климат этой страны, в которую ты пришел, чтобы добыть еще денег, бесполезных, не нужных тебе денег… Ты увлек за собой и других. Ты заразил их своей жаждой наживы, втянул их в свои преступления, опозорил. Они, как и ты, упустили свою жизнь».

– Костов!..

Эксперт очнулся и поднял голову. Борис пришел в себя и смотрел на него мутными, налившимися кровью, запавшими глазами.

– Как вы? – спросил Костов. – Теперь вам лучше?

– Лучше… Кондоянис пришел?

– Нет еще.

– Я должен любой ценой подписать договор… Вы видели, как я вынудил эту греческую гиену выплатить мне все франками, а?… – Из груди Бориса вырвался хрип, напоминающий смех. – Если я ослабел, скажите доктору, пусть он мне сделает укол… Где этот тип?

– Ушел.

– Позовите его опять и скажите, чтоб он не уходил отсюда ни на минуту.

– Я не могу ему это сказать… Он военный.

– Ну так что же, что военный? – В голосе больного прозвучало удивление. – Предупредите его, что он имеет дело с директором «Никотианы». И будьте настороже с чеками, Костов! Подпись Карстена, ведь так?

– Не беспокойтесь.

– Мне холодно… Укройте меня.

Эксперт взял со второй кровати одеяло и накрыл им больного.

– Еще! – попросил Борис – Что сказал тот мошенник?

– Какой мошенник?

– Доктор.

– Он считает, что у вас тропическая малярия.

– Все военные – канальи! Внушите ему, что он имеет дело со мной. Посулите ему богатое вознаграждение, если он останется здесь до прихода Кондояниса… Укутайте меня получше!..

Эксперт собрал все одеяла, какие были в комнате. Борис трясся в ознобе, но уже не бредил. Вскоре он пропотел, и Костов помог ему переодеться. Длительный приступ лихорадки наконец прошел. Борис незаметно уснул. Эксперт сел возле него и стал ждать Кондояниса, но тот не приходил.

Вместо него пришел военный врач в сопровождении приземистого, коренастого мужчины с рыжеватой бородой и крестами на погонах. Костов сразу догадался, что незнакомец – полковой священник.

– Привел вам помощника, – сказал врач. – У нас он мается, а тут он может принести пользу… В Евангелии написано, что надо оказывать помощь больным, верно, отче?

– Как прикажете! – мрачно ответил священник.

– Приказывают капитан и Священное писание. – Врач извлек из своей сумки новые ампулы. – А капитан не взгрел бы вас так, если бы вы не сеяли паники среди солдат. Как больной? – обратился он к Костову.