— Эка, парень, что взбрело тебе в башку! Но нет никакой одной причины! Не-ту! Слишком разное они занимали положение у нас на полигоне. Крохля не чета нашему бывшему Голове. Он перед ним как червяк, — заключила бомжиха.

— Но все же…

— Нет никаких «но все же». Если у тебя есть охота, то взгляни на него. Разверни и любуйся им, сколько хочешь. Только после сам снова его запакуешь. Тут я тебе не помощница.

Разумеется, я отказался от ее предложения. Не стал раскрывать картонки, чтоб обследовать тело умершего бездомного. Не то, что бы я страшился покойников — просто я не испытывал никогда желания изучать их с близкого расстояния. Как говорится, нос к носу. На это действие меня не могла сподвигнуть даже вероятность того, что удастся выяснить истинную причину его смерти. В чем, кстати, я весьма сомневался. Поскольку, по словам Кастры, на теле Крохли не осталось живого места.

От самой бомжихи также нельзя было больше добиться никакой интересующей меня информации. Поэтому я начал подумывать, что не следовало ли мне и впрямь пойти на эти поминки в соседний шалаш. И попытаться выудить там, у приятелей Крохли, сведения, способные пролить свет на причину его гибели. Хотя маловероятно, что обитатели свалки были бы со мною предельно честны, откровенны и дружелюбны. Скорее всего, они бы послали меня куда подальше матюгами. Как Крохля вчера свою сожительницу вместе с Басмачом.

— Кто ж над тобой так поиздевался, милый ты мой?! Кто ж эта скотина?! Чтоб ему лопнуть, паршивцу окаянному! — вновь заголосила Кастра, громко всхлипывая. — На кого ж ты меня покинул?! Я ж теперь одна-одинешенька осталась на всем белом свете!

— Не убивайся ты так крепко. Успокойся. Что сейчас поделаешь? — сказал я.

— Как мне, Вовка, не убиваться? Как успокоиться?! Нет у меня теперь нигде ни единой близкой души! Нет своего надежного угла!

Судя по настрою Кастры и основательно принятой скорбной позе, очередной взрыв ее причитаний был рассчитан надолго. Наверняка не меньше, чем на час. В моих утешениях она не нуждалась. Они только пуще ее раззадоривали. Никаких иных дел у меня на свалке больше не намечалось. Поэтому я решил, что пора было возвращаться домой.

Итак, я решил, что пора было возвращаться домой. И в этот самый момент уловил за спиной странный шорох. Хотел оглянуться, но не успел. Потому как почувствовал сильный жесткий удар по затылку. От этого удара я мигом съехал с пошатнувшегося ствола березы и потерял сознание.

Я очнулся оттого, что Жулька влажным шершавым языком лизала мое лицо. Из пасти собаки пахло нечистотами, словно из канализационного люка. Что было уже само по себе не слишком приятно. Кроме того, грозило реальной опасностью подцепить кишечных паразитов. Вероятнее всего — глистов. Но отогнать ее у меня недоставало сил. Сил даже недоставало, чтоб произнести «пошла прочь».

Другой вопрос: стоило ли ее прогонять? В отличие от некоторых людей эта дворняга не желала мне зла.

Я лежал на правом боку в позе человеческого зародыша. Поджав под себя ноги, и с руками, крепко стянутыми за спиной веревками. Щекой я ощущал ледяной холод сырой земли. Весь мир мне виделся снизу и, соответственно, в искаженном виде. Надо мной возвышались молодые деревья, редкий кустарник и хибара, возведенная Крохлей. Надо мною на сучьях березы колыхалось нижнее женское белье. На одном уровне с глазами были уголья догоревшего костра, ножки древнего канапе и моя меховая кроличья шапка, что валялась неподалеку. Эта шапка смягчила удар по моему затылку.

У меня болела голова. Хотелось пить. Хотелось курить. Но еще больше хотелось принять нормальное вертикальное положение.

Ко мне, тяжело ступая, приблизился какой-то человек в серых вельветовых джинсах и обутый в тяжелые кожаные ботинки. В таких ботинках любили ходить скинхеды. Но откуда могли они здесь взяться? Что понадобилось им на мусорном полигоне? Не фашистская же атрибутика? Не брошюры же с речами Гитлера и Геббельса?

Хотя, стоп. Скинхеды вели войну с бомжами. Как явлением, позорящим лицо нации. Очевидно, они сегодня устроили налет на это поселение обитателей свалки. Меня же приняли за одного из них. Из-за моего потертого ватника и резиновых сапог. Замаскировался, называется! Впрочем, так маскируется добрая половина населения нашей страны.

Человек в тяжелых ботинках склонился надо мной и принялся пристально изучать. Потом, смачно сплюнув, двинул меня ногой под ребра, в печень.

Я застонал и согнулся еще сильнее, чувствуя острую боль во всем теле.

— Шевелится, голубчик, — с усмешкой произнес человек.

Я его узнал. Узнал по голосу, хотя слышал его до этого лишь однажды. Когда он переругивался с тетками, торговавшими овощами на площади возле поселкового магазина. Это был вовсе не скинхед, а тот скуластый водитель, который возил Кривоноса на «КамАЗе».

— Что с ним сделается? Он, сукин сын, у нас живучий, — заметил сам Генка, подойдя к своему водителю. — А ты, помнится, говорил, чтоб я не бил его лопатой. Но нашего Вовочку хоть ломом охаживай — ему все нипочем будет. Подожди, он нам еще спасибо скажет. За закалку организма.

Конечно, приятно получать столь лестные отзывы в свой адрес. Только бы вот не приняли бы они эти слова как призыв к действию и не начали бы на самом деле охаживать меня ломом. Несмотря на то, что, по мнению Кривоноса, я обладал поразительной живучестью, подобное испытание вряд ли бы выдержал.

— Так-то оно так. Но рискованно. Вдруг он еще окочурится, — заступился за меня его дружок. — Нам же сперва требуется с ним серьезно потолковать.

— Правильно, Свисток. Не учел. Сейчас и потолкуем с Вовочкой. Пока он живой, — согласился тот. — Давай помоги мне. Бери его под мышки.

Вдвоем они, кряхтя и переругиваясь, подтащили меня к высокой березе, росшей поблизости. И усадили, прислонив спиной к ее стволу. Под березой пологой горкой лежал снег, покрытый заледенелой коркой. Снег, естественно, незамедлительно забился в голенища моих сапог.

— Погодите, ребята. Одну минуту. Я подложу под него фанерку, — подскочил к нам Басмач. До этого он стоял вместе с Кастрой в стороне, у хибары.

— Ничего, обойдется. Не депутат, блин, сельсовета. Возможно, что зад ему вообще больше не понадобится. Зачем беречь то, что уже не пригодится? — заявил Кривонос, отобрал у Басмача кусок фанеры и зашвырнул ее далеко за кусты. После, нагнувшись, прицелился и залепил мне кулаком в правый глаз. — Это тебе, Вовочка, за тот прошлый раз. Помнишь? Но, учти, это только разминка.

— И у меня, Вова, есть к тебе разговор, — сказал его дружок и, без всякой подготовки, двинул меня кулаком в левый глаз. Удар скуластого водителя оказался сильнее, чем у Генки. От него моя голова вильнула на бок, а из глаз посыпались искры.

В ответ я попытался лягнуть его ногой, но не достал. Водитель успел во время отпрянуть.

— Но-но, не брыкайся, как жеребец. Арабский скакун, понимаешь, нашелся. Не то мы и ноги тебе свяжем, — грозно предупредил он.

— Извини, Вовочка. Позабыл познакомить тебя с моим товарищем. Закрутился. Рекомендую — Паша Свисток. Честнейшей души человек. Между прочим, ты ему тоже насолил, — сообщил Генка.

Я подумал, ударит ли Паша Свисток меня еще раз ради знакомства? Вероятно, что да. Вот только куда? Оба мои глаза уже были подбиты. Нижняя губа — тоже. Побаливала ушибленная печень. О затылке и вспоминать не хотелось. Впрочем, наверное, для творческого поиска — это была не помеха.

Однако скуластый водитель проявил благородство и воздержался пока от нового рукоприкладства.

— Ребята, вы его того, не шибко бейте. Он весь из себя хворый. Просто страсть! Выпить даже, бедняга, не может. Говорит, что недавно выписался из больницы, — кашлянув, попросил Басмач.

— Да, вы уж того, не увлекайтесь. Он, Гена, невредный парень, — присоединилась к нему Кастра. — Принес мне сегодня две бутылки водки и полбатона колбасы. Правда, колбасы этой у нас хоть завались. Целая коробка и немного во второй. Покойный Крохля еще раздобыл. Мы всю неделю ее ели, ели — объелись.