– Газеты у вас можно приобрести? – Встаю и подхожу к стойке.

Холеное лицо портье, по которому в жизни не скажешь, что бедолаге пришлось проторчать в этом вестибюле всю ночь, расплывается в улыбке, какими одаривают клиентов по всему свету: будем счастливы исполнить любой ваш каприз, естественно, за соответствующую плату.

– Конечно, у нас можно купить газеты. Какие вас интересуют? На английском или немецком?

На миг задумываюсь. Мои познания в немецком ограничиваются набором расхожих фраз типа «Auf Wiedersehen!», «Guten Tag!» и «Wie geht es dir?». Да, еще я знаю несколько строк из Гейне – лет восемь назад мы разучивали «Лорелею» с младшей сестренкой Бетси, которая мечтала стать лингвистом и готовилась к поступлению. Ich weiЯ nicht, was soll es bedeuten, DaЯ ich so traurig bin. Ein Mдrchen aus uralten Zeiten, Das kommt mir nicht aus dem Sinn. (Не знаю, о чём я тоскую. Покоя душе моей нет. Забыть ни на миг не могу я преданье далёких лет.)

Я тоже все мечтала изучать немецкий хотя бы для того, чтобы почитать в оригинале любимого Ремарка и Цвейга и побродить по немецким городам без экскурсовода, но сколько раз ни бралась за самоучители, дальше правил произношения не продвигалась. Говорю же: мне, по-видимому, недостает силы воли. И всегда мешает сознание того, что слишком популярен мой родной язык и что худо-бедно объяснишься на нем, очутись хоть в Ямусукро. Словом, читать на немецком периодику я совершенно не в состоянии, однако для маскировки лучше подойдет именно какая-нибудь «Франкфуртер альгемайне» или там «Шпигель», никак не «Дейли телеграф». Делаю умное лицо и отвечаю:

– На английском и на немецком.

– Пожалуйста! – Портье с готовностью выкладывает на стойку несколько газет. – Свеженькие. Привезли буквально полтора часа назад.

Покупаю «Бильд цайтунг» и какую-то англоязычную, даже не взглянув на название, и смотрю на портье с самым что ни на есть серьезным видом.

– Что-нибудь еще? – услужливо спрашивает он. – Программки экскурсий, рекламные проспекты туристических поездок? Вообще-то ими занимается консьерж, но он будет позднее. А пока я бы мог…

– Нет-нет. – Жестом прошу его не продолжать. – А «Человек-паук» у вас есть? Свежий выпуск?

Подозрительно ровные брови портье – такое чувство, что он их, как женщина, выщипывает, – медленно ползут вверх.

– Что, простите?

– «Человек-паук»? – невозмутимо повторяю я.

– Это случайно не… – Портье качает головой, не осмеливаясь произнести вопрос до конца, чтобы не выставить себя дураком: его догадка прозвучит слишком глупо и совсем не к месту.

– Да-да, я про комиксы. Милое дело: от души посмеяться перед этими скучными деловыми переговорами, – говорю я, корча гримасу.

На физиономии портье застывает идиотское выражение: брови изогнуты дугами, точно у клоуна, рот приоткрыт, в глазах вопрос: это я сошел с ума или?..

Покатываюсь со смеху. Парень облегченно вздыхает.

– Пошутили. – Тоже хихикает, правда несколько неуверенно. – Как же я сразу не догадался?

Похлопываю его по руке и киваю.

– Конечно, пошутила. Пожалуй, весьма неостроумно. Простите.

Возвращаюсь на кожаный диван, ругая себя. Говорю же: когда на душе плохо, хоть караул кричи, из меня фонтаном бьет хохот, так и тянет что-нибудь выкинуть. Впрочем, этот фокус сыграет мне на руку: портье хоть оставит меня в покое, не станет рекламировать их «уютный бар» и «лучшего в Берлине шеф-повара».

Газету на английском убираю в черную кожаную сумку. Совершенно новую – ее пришлось купить вместе с костюмом, чтобы ничто в моем облике не напоминало о Шейле Уинклер. Надеваю солнцезащитные очки с большими почти круглыми стеклами и беру в руки «Бильд». Скажете, глупо сидеть в очках не на улице, тем более утром, когда не успело взойти солнце? Согласна. Однако в наше время темные очки не просто удобство, но и часть имиджа. Зайдите в какое-нибудь лондонское кафе поздно вечером или в проливной дождь – непременно хоть на одном из посетителей увидите солнцезащитные очки. Словом, мой вид немного нелеп, но уж точно не привлечет к себе особого внимания и никого не будет шокировать. Зато в очках я совершенно другой человек. А для меня это сейчас самое важное.

Вспоминаю тот голос, что услышала из трубки, и меня одолевают сомнения. Слишком явственно он звучал, совсем не телевизионно. И интонации были не киношные и не из рекламы и фраза прозвучала, хоть я и не разобрала слов, очень уж жизненно. На миг представляю, что Гарольд уходит к другой женщине, и мир с его несчетными приятностями и загадками, которые для того и созданы, чтобы их разгадывать и не скучать, вдруг превращается в кучу старого грязного подтаявшего снега, что давным-давно утратил чистоту и новизну и не может радовать глаз – лишь удручает. Чувствую, что углубляться в эти мысли опасно, и дабы спастись, заявляю себе: все это глупые плоды разыгравшегося воображения, последствия треволнений и недосыпания. Перед вылетом в Германию я спала каких-нибудь четыре часа, точнее и того меньше, ведь сон долго не приходил и я ворочалась в кровати, все гадая, что выйдет из моей рискованной затеи. Неудивительно, что теперь сгущаю краски и придумываю то, чего не может быть.

Решаю дождаться Гарольда, удостовериться, что он едет куда-то в деловом костюме и с бумагами в портфеле, вернуться в свой отель и перед встречей с оптовиками хоть немного передохнуть, а от первоначального плана, согласно которому я должна была проследовать за Гарольдом на такси, отказываюсь. Глупо все это, и одному Богу известно, к каким еще приведет заблуждениям и страданиям. Вдруг у самого входа в здешний офис мой любимый столкнется с хорошенькой женщиной – незнакомкой или товарищем по работе? Вдруг улыбнется ей или предложит войти первой? Если я это увижу, наверняка в своем и без того взбудораженном состоянии тотчас сплету тайную историю любви. Тогда до тех пор, пока мы не вернемся с Гарольдом домой и я не удостоверюсь по его поведению, что все мои выводы чистой воды бред, воображение будет кишеть ужасающими картинками: Гарольд ужинает с красавицей, привозит ее в свой номер во дворце, они выпивают по бокалу шампанского… Брр! Лучше об этом не буду.

Проходит немало времени. Если бы не напряженные раздумья, я, наверное, умерла бы на этом диване со скуки. Кто-то из постояльцев спешит по делам, кто-то только вселяется в гостиницу, приходит сменщик портье, потом швейцара, появляется консьерж, но украдкой наблюдать за незнакомыми людьми, хоть порой меня это и увлекает, сейчас нет ни малейшего желания. Лица кажутся похожими одно на другое, а их выражения – смазанными, безынтересными. Голоса звучат монотонно и бесцветно.

Внезапно гул, к которому я успела привыкнуть, разбавляет чей-то беззаботный смех. Чуть поднимаю голову и смотрю поверх газеты в ту сторону, откуда он раздается, в углубление для лифтов. Смеется женщина примерно моих лет, кокетливо запрокидывая головку с пепельно-белыми прямыми волосами, стянутыми узлом на затылке. Смотрю на нее с непонятным любопытством и неизвестно почему ясно ощущаю безотчетный страх. Удивительно! Женщина как женщина. Вполне безобидного вида, только вот зубы крупноваты и особенно выделяются клыки, отчего чувствуешь себя несколько неуютно. Так и кажется, что попадись ты на ее пути – и она, дабы убрать помеху, запросто вонзит эти клыки тебе в шею. Содрогаюсь, но отвести взгляд от незнакомки, будто загипнотизированная не то ее смехом, не то зубами, никак не могу.

– Ты ничего не понимать! – игриво и чересчур громко, так, что слышно на весь вестибюль, восклицает она на ломаном английском.

Только тут я замечаю, что рядом с ней спутник, и, отчего-то холодея, медленно перевожу на него взгляд. Где-то надо мной или прямо у меня в голове грохочет гром. Краски внезапно блекнут, будто окружающее превращается в черно-белый третьесортный фильм. А мое сердце разлетается на десятки кусков, и собрать его воедино нельзя никакими силами.

Сопровождает блондинку, влюбленно на нее поглядывая, мой Гарольд…