Обратите внимание, насколько правдоподобнее стал отрывок, когда мы добавили в тон повествования удивление. Рассказчик словно говорит: «Слушайте, да я и сам не верю, а ведь все это правда». Почему мы искренне верим в невероятные способности Шерлока Холмса? Наверное, отчасти потому, что нам о них с таким восхищением поведал доктор Ватсон.

Если вы все еще не решили, какую из форм повествования выбрать, напишите несколько вариантов одного и того же эпизода и отложите их в сто рону на пару дней. Когда вы их снова перечитаете, решение придет само собой.

Все мы любим подглядывать. Художественная литература как ничто другое дает нам возможность заглянуть во внутренний мир человека. Когда мы читаем книгу, мы проживаем жизнь персонажей, они становятся нам родными. В художественных произведениях сконцентрирована суть человеческой жизни. То, что мы находим в книгах, кажется более реальным, чем окружающий мир. Если писатель талантлив, то сила отождествления читателя с персонажами оказывается настолько всепоглощающей, что читатель забывает об окру жающем мире, полностью погрузившись в мир воображаемый.

Писатель — своего рода волшебник, накладывающий на читателя чары. Чтобы сплести чары, писателю нужно прибегнуть к магии отождествления.

Что это за магия?

Как только начнете рассказ, киньте пробный камень — поставьте персонаж в ситуацию, вызывающую у него душевное волнение. Персонажи художественных произведений — люди, а у людей есть чувства. Чтобы сразу заставить читателей сопереживать персонажу, он изначально должен нахо диться в затруднительном положении:

• Гумберта Гумберта в самом начале «Лолиты» терзают муки любви. Читатель сочувствует ему.

• Лимас беспокоится об одном из агентов, который должен вернуться из Восточной Германии. Читатель немедленно погружается в действие и заражается беспокойством Лимаса.

• «Крестный отец» начинается с того, что второстепенный персонаж приходит с жалобой на двух людей, напавших на его дочь. Читатель испытывает к нему сочувствие.

• Повесть «Старик и море» начинается с описания страданий старого рыбака, которому долгое время не удается поймать ни единой рыбки. Боль старика рождает у читателя жалость и сострадание.

• Флобер начинает «Госпожу Бовари» с описания «бедного Шарля», месье Бовари, которому впоследствии изменит жена. Флобер рассказывает о том, что пришлось пережить Шарлю в школе, и читатель сопереживает герою. • В «Рождественской песне в прозе» Диккенс играет не на сострадании, а на омерзении, которое у читателя вызывает Скрудж.

Итак, персонажи в самом начале произведения испытывают чувства (страдание, муки любви, беспокойство). Теперь персонажи надо швырнуть в горнило развивающегося кризиса. Затронув чувства читателя, вы только вызовете интерес. Отождествление произойдет, когда персонаж будет поставлен перед выбором, а читатель при этом полу—хит возможность умствовать в процессе принятия решения. Если читатель повторяет: «Давай, Гарри, еще чуть—чуть!» или «Не женись на этой дуре!», произошло отождествление с персонажем. Отождествление наступает, когда читатель начинает болеть за персонаж, подталкивать его к правильному выбору.

Широко распространено заблуждение, что отождествление возможно только с положительным персонажем. Гумберта Гумберта вряд ли можно на звать персонажем положительным. Он влюбляется в нимфетку, женится на ее матери, чтобы приблизиться к объекту своей страсти. Он мошенник, обманщик, убийца — восхищаться тут нечему. И все же читатель отождествляет себя с ним. Почему?

Потому что Гумберт Гумберт страдает. Потому что он борется. Потому что он человек и его чувства тронули читателя.

Развеять чары отождествления так же легко, как и создать. Для этого читателю достаточно утратить к персонажу сочувствие. Подобное может

произойти, если персонаж будет жесток к другим героям, которым читатели сочувствуют больше. Сочувствие будет утрачено, если персонаж начнет принимать идиотские решения, т. е. перестанет действовать на пределе своих возможностей. Вспомним героиню из ужастика, которая, услышав леденящие кровь звуки с чердака, тут же отправляется туда со свечой. Сочувствие будет утрачено, если персонаж покажется читателю слишком заурядным и шаблонным. Читатель хочет видеть бойца, а не слабака, рыдающего от жалости к себе.

Многие авторы излишне часто прибегают к ретроспекции или используют ее неправильно.

Читателям очень хочется знать, что произойдет в следующий момент. В этом заключена магия сюжета. Автор заставляет читателей заинтересоваться персонажем, после чего ставит его перед лицом конфликта. Проходит немного времени, и читателям уже не оторваться от сюжетных коллизий. Им хочется знать, как персонажи выберутся из того множества передряг, которые для них уготованы автором.

Допустим, ваш герой, Сэм Смут, решил завязать с героином. Он проходит программу реабилитации. Жена, может быть, передумает подавать на развод. Вы решаете прибегнуть к ретроспекции и вернуться к тем временам, когда Сэму было четыре года. Вы хотите рассказать, как он в детстве упал с качелей. Именно эта травма впоследствии внесла разлад в жизнь Сэма. Вам кажется, читатель будет очарован. Замечательно, вы пишете отличный ретроспективный эпизод. Что получилось? Читатель доходит до ретроспективного эпизода, и либо пропускает его, поскольку ему интересно, что произойдет с Сэмом в «настоящем», либо отправляет роман в мусорную корзину. Мы сопереживаем «взрослому» Сэму. Нас не волнует, что произошло с ним в четырехлетнем возрасте. Это элементарно. Большинство читателей на дух не переносят ретроспективные эпизоды. Тем не менее огромное количество начинающих писателей при первой же возможности прибегают к подобным эпизодам. Почему? Об этом наверняка знает только Создатель, но я все же выскажу предположение. События в «настоящем» сюжета вызывают тревогу у самих авторов.

Отождествление писателей с героями их романа происходит сильнее, чем у читателей. Именно поэтому, когда герои вступают в конфликт, писатель начинает за них беспокоиться. Чтобы снять напряжение, писатель вводит ретроспективный эпизод. Конфликт в «настоящем» сюжета еще не начался, а конфликты, изложенные в ретроспективном эпизоде, серьезных последствий не имеют. Они в «прошлом» по отношению к «настоящему» сюжета. Писатель может вздохнуть с облегчением. Другими словами, глупые писатели прибегают к ретроспективному эпизоду, чтобы избежать конфликта.

В качестве довода в свою защиту писатели приводят учение Зигмунда Фрейда. Согласно концепции Фрейда, травмы, полученные человеком в детстве, определяют его поведение во взрослом возрасте. С того момента, как данная концепция была впервые озвучена, авторы пытались подходить к своим персонажам с позиций психоанализа. Поначалу читатели были поражены глубиной погружения во внутренний мир героев. Но психоанализ — концепция давно уже не новая. Возврат в прошлое персонажей — прием избитый. Кому ка кое дело, что Мелвин хотел заняться этим со своей мамой? Мы хотим поскорее

узнать, кого он пристрелит в конце четвертой главы. Чего тогда зря время тянуть?

В работе «Профессиональный подход к созданию художественного произведения» Джина Оуэн пишет: «Некоторые издатели прямым текстом заявляют, что примут к публикации только те произведения, в которых четко соблюдается хронологический порядок повествования и не используется ретроспекция», а другие «не запрещают ретроспекции…. большинство издателей сходится на том, что к этому литературному приему следует прибегать только в случае крайней необходимости».

Вы спросите, как узнать, что возникла такая крайняя необходимость?

Она возникает, если действия персонажа начинают противоречить логике всех его предыдущих поступков. Допустим, ваш персонаж женоненавистник, потому что он на самом деле робок. Он скрывает, что в постели с женщиной — ноль. Он влюбляется, в будущем его ждет трагедия. Однако единственный способ сделать сюжет достоверным — объяснить, что стало причиной его беды. Другими словами, ретроспективный эпизод должен быть неразрывно связан с «настоящим» сюжета. Читателю не должно показаться, что автор для оправдания персонажа использует мелодраматический прием. Включение ретроспективного эпизода оправдано, если это единственный способ раскрыть одну из граней персонажа.