Алекс перекинул ногу, спрыгнул позади меня, коснулся рукой моей шеи и надавил, вынуждая нагнуться над байком.

— Ту самую, где я делаю так? — уточнил он.

Его рука поглаживала меня сзади. Мы и так много себе позволили, так что я быстро выпрямилась и развернулась к нему, целуя в губы. Его поцелуи волшебным образом возвращали меня к жизни.

— Спасибо, что приехал, — прошептала я.

— Смотри, что еще я могу. — С этими словами он оставил байк и зашел в павильон.

Алекс поздоровался с Ройсом, обменялся двумя-тремя фразами, и оба посмотрели на меня. Неужели рассказал ему правду?!

Тут Ройс достал из кармана еще одну конфетку, меня передернуло даже издали. И тогда я услышала, как Алекс сказал:

— Боже, ты до сих пор ешь их? А как насчет того скандала?

— Какого?

— Из-за запрещенных компонентов, которые могут вызвать рак или эмфизему. Что-то жуткое опасное, короче. И даже... — Алекс  с многозначительным видом поднял большой палец вверх и резко опустил его вниз, как римский император на гладиаторских боях.

Ройс побледнел. Покосился на конфеты.

— Думаешь, это из-за них не стоит?

— Кто знает? Удивлен, что ты пропустил такие важные новости.

— Спасибо, Кейн, — кивнул Ройс, пряча конфеты в карман.

Он ко всем обращался по фамилии. Когда он называл меня «Воловиц», я чувствовала себя агентом ФБР на задании.

Они пожали друг другу руки, и Алекс вернулся обратно к байку.

— Ты правда сделал это? — Я пребывала в шоке. — Я не ослышалась?

Он притянул меня за талию и поцеловал в висок.

— Дай знать, если что-то понадобится. А теперь мне пора, — тут он откашлялся и произнес более низким, грубым и очень сексуальным голосом: — В этом городе есть плохие парни, которые никогда не спят. К несчастью для них, у меня давно бессонница.

Я согнулась пополам от смеха.

— Как ты можешь смеяться, Ирэн, это лучшая реплика во всем сценарии, — сказал он своим прежним голосом. Завел мотоцикл и уехал.

Оказалось, что Ройс просто таки помешан на здоровье. Вот почему фраза о конфетах сработала.

Когда через несколько дней Ройс заметил, что я вообще не пью кофе, а только зеленый чай, он прочел всем лекцию о том, насколько вреден кофе. Бедные люди. Когда-то я всем сердцем любила кофе и, может быть, наши отношения с ним еще возобновятся, но теперь я чувствовала на себе осуждающие взгляды со всех сторон. Тем более, Ройс и не скрывал того, кто вдохновил его на эту лекцию.

После этого многие решили, что безопаснее будет выпить кофе заранее, чтобы не злить режиссера понапрасну. Так что мне больше не грозило задохнуться на рабочем месте.

Мы разрабатывали действительно страшный сценарий. Иногда он пугал меня до чертиков. Особенно, если учесть, что главный герой был сценаристом.

Я поддерживала многие идеи коллег и мне нравилось, что я прежде всего профессионал своего дела, а уж потом беременная женщина с нестабильной психикой.

До одного момента, когда в сценарий решили ввести жену главного героя. Беременную.

Тот факт, что герой так зверски расправлялся с людьми в своих сценариях, должен был прилететь бумерангом и закончиться в  реальной жизни для него тем, что какой-то маньяк похищает его беременную жену и…

Даже не хочу рассказывать дальше.

У меня кровь стыла от этой идеи. И что хуже всего, я видела, как загораются глаза Ройса от каждого сказанного слова. Ройс был эпатажным режиссером, а эта идея… ну, положа руку на сердце, она была не лишена смысла. Мы творим миры, в которых считаем себя всесильными создателями, что если однажды нам придется ответить за это? Это была хорошая идея, но, черт возьми, это было худшее исполнение.

И Ройс, увы, его поддержал.

Я не смогла привести ни один довод, который смог бы доказать, что сцене с растерзанным младенцем не место в сценарии. В глубине души я понимала, что эта сцена идеально сочеталась с мрачной концепции сценария, она была за гранью человеческой жизни. Она была тем, что могло сотворить кино, как искусство, — позволить зрителю прикоснуться с ужасом, испытать его в полной мере, а после достигнуть очищения и просветления. И я не могла поверить, что не я придумала это.

Это были двоякие чувства — отвращения и жалости в то же время. Я понимала, что беременность уже сделала меня сверхчувствительной, а цинизм я, наверное, выблевала вместе с крекерами одним «замечательным» утром.

Бессердечие, жестокость и твердость как никогда могли бы помочь мне теперь, при работе с лучшим режиссером Голливуда, но не в эти дни, когда на глаза наворачивались слезы от одного только просмотра детских вещей в онлайн-магазине. Я четко понимала, что упускаю этот сценарий, теряя над ним контроль, и что весь мой профессионализм трещит по швам. И если так и дальше пойдет, то его допишут без меня. Кто-то, у кого вообще нет сердца. А не тот, в ком теперь их два.

* * *

А после наступили дни Большого Сна.

Хотела бы я, чтобы это были дни Большого Секса, но нет. Меня интересовал только сон.

Без преувеличения я могла спать везде. Сначала я засыпала, стоило мне оказаться в горизонтальном положении. Буквально касалась головой подушки и вот я уже сплю. Однажды, Алекс стал целовать меня, уложил на кровать и… Правильно. Ничего не было. Потому что я моментально уснула.

Потом оказалось, что вообще-то я могу спать, как угодно. Сидя? Не вопрос.

Я спала на заднем сидении, пока мы ехали утром на работу. Я научилась принимать ванну во сне — набирала воду, добавляла пену, включала джакузи и спала, привалившись к бортику. Алекс был в ужасе, когда увидел.

Я засыпала с ноутбуком во время работы, за едой клевала носом, что уж говорить о книгах! Приехали мои учебники по подготовке к материнству. И знаете, их все прочел именно Алекс.

Я брала книгу и засыпала, не одолев и целой страницы. Для книги на английском достаточно было нескольких предложений. Взгляд просто скользил по незнакомым медицинским терминам таких, как «амниотическая жидкость», а потом — бац, и я уже сплю. Я с большим трудом одолела единственную книгу на русском, но в памяти ничего не осталось, как будто и не читала.

Однажды во время завтрака Алекс принес кухонные весы и, не говоря ни слова, стал выкладывать на них с превеликой осторожность рис. Когда весы показали 8 грамм, Алекс улыбнулся.

— Именно столько сейчас весит ребенок, — сказал он. — Как пятнадцать рисинок.

Я глядела квадратными глазами на горку риса. Живот уже ощутимо выпирал вперед, но в голове все равно до сих пор не укладывалось, что во мне растет настоящий ребенок и сейчас он весит, как пушинка.

8 грамм.

— А если их двое? — спросила я.

— Ты записана на УЗИ через неделю, тогда и узнаем.

Со следующей недели моя благодарность к Ройсу только возросла. Он решил, что все мы нуждаемся в познании энергии дзен и организовал в соседнем павильоне зону свободную от стресса. Там были мешки на полу, полумрак и шелестели в динамике звуки природы. Теперь я могла свободно спать в течение рабочего дня, не испытывая за это стыда. И кстати, не я одна.

Впрочем, спустя еще неделю я поняла, что могу спать даже с открытыми глазами. Во время обсуждений мой взгляд стекленел, а дыхание замедлялось.

Я мечтала о кофе, от которого могла бы взбодриться хоть немного, но даже от одной мысли о кофе, мне становилось плохо. Это был замкнутый круг, и я неуклонно превращалась в медведя в спячке, который все меньше участвовал в разработке сценария, ведь медведи не снимают кино.

Разумеется, я ездила ко всем врачам, к которым меня записал Джейк, и спала по дороге к ним, и во время анализов, если меня укладывали и, в целом, больше ничего не требовали. Все показатели, анализы и результаты были в норме для тех недель беременности, в которые я посещала этих врачей. Оставалась только встреча с акушером-гинекологом, женщиной, которая потом, предположительно, и будет принимать у меня роды.