На дворе казармы появились первые зеленые былинки. Согреваемые мартовским солнцем, они пробились из-под камней, тонкие и трогательные. Скоро наступит веселый праздник Квинкватр. На улицы города выйдут валяльщики, пекари, горшечники и другие ремесленники. Все они будут в праздничных одеждах. Они понесут стяги своих коллегий[65], украшенные цветами орудия своего ремесла. Они выйдут на улицы, чтобы прославить покровительницу ремесел Минерву. Сколько радости принесет этот день детям! Их отпустят с занятий. Сопровождаемые родителями, в тщательно выглаженных претéкстах, причесанные и вымытые, они отправятся к учителям, чтобы вручить им плату, называемую «даром Минервы».

Но не все ожидали с нетерпением наступления праздника Квинкватр. На следующий день после этого всенародного торжества в амфитеатре давались гладиаторские бои. Весна была ненавистна несчастным обитателям казармы. Яркая весенняя зелень, птичий гомон, ласковое тепло солнца, запах просыпающейся земли — все это были вестники смерти.

Римляне недаром назвали первый весенний месяц мартом. Март — это месяц Марса, бога войны. Марса не радует синева неба, зелень лугов, розовато-белые цветы яблонь. Ему нужна багрово-красная кровь. Поэтому пленники должны сражаться на арене и убивать друг друга…

Смерть пока не угрожала Децебалу. Он еще новичок и не обучен искусству боя. Но что может быть страшнее пытки видеть, как Марс пожирает твоих друзей! Еще на родине Децебал слышал греческую сказку о мореходах, попавших в пещеру людоеда. Один из них, как будто его звали Одиссеем, дал людоеду вина. В виде милости людоед обещал съесть Одиссея последним. Тяжело было Одиссею видеть, как гибнут его друзья. Но ведь он не сложил рук. Он обманул людоеда и выбрался из пещеры. Он вывел уцелевших друзей. Почему же должен бездействовать Децебал? Но что он может сделать один? Ему нужен друг и верный помощник.

Децебал подружился с нумидийцем Юбой. Это был смуглый широкоплечий юноша с пышной копной волос на голове. Децебал проводил с ним все время, свободное от утомительных и однообразных упражнений на соломенных чучелах и деревянных чурбанах. Юба рассказывал Децебалу о просторах степей, не тронутых плугом, о быстрых скакунах, об охоте на львов.

В Риме ценили гладиаторов по числу выигранных ими боев. Против имени Юбы в списке ланисты стояла римская цифра VII. Иудей Давид участвовал в пяти боях. Он был под номером V. Но знатоки утверждали, что иудей не уступит нумидийцу в силе броска и меткости удара. К тому же он одинаково владеет правой и левой рукой.

До сих пор ланиста не выставлял иудея и нумидийца в паре. Зачем ему терять хороших бойцов? Каждый из них стоит втрое больше наскоро обученного новичка. Но, если ланисте хорошо заплатят, он не устоит. Это знали все. Знал это и Децебал, мечтавший бежать вместе с другом в Нумидию. Нумидия была ближе, чем Дакия. Стоит лишь найти корабль и кормчего, который бы взял их на борт.

Но Юба посмеялся над Децебалом, когда тот предложил план бегства.

— Заведи себе лучше пуэллу. Здесь ты добьешься больше успеха. Я видел, как на тебя заглядываются женщины. Поверь мне, ты забьешь Келада.

Децебал обиженно отвернулся.

— Как ты можешь шутить?

— Я не шучу, — ответил нумидиец. — За те три года, что я в Помпеях, из нашей казармы бежало шестеро. И все были пойманы. Они прокляли тот час, когда им пришла мысль о бегстве. Наш ланиста родился под созвездием Андромеды[66]. Вспомни Кирна!

Случай с Кирном произошел на глазах у Децебала. Сириец не думал бежать, а просто задержался в казарме и вовремя не оказался на перекличке. Ланиста так избил его железной палкой, что Кирн долгое время не мог пошевелиться. Несколько дней Давид ухаживал за сирийцем и вернул его к жизни.

И тогда произошло неожиданное. Кирн прекратил свои нападки на иудея. Кирн и Давид сделались друзьями. Однажды Децебал увидел, как они оба стоят на коленях и умильно молятся невидимому христианскому богу.

Пришел веселый Квинкватр, а вместе с ним желанный для всех жителей Помпей день гладиаторских боев. И не только для них. Еще вчера из соседних городков Нóлы и Нуцéрии в Помпеи нахлынули любители кровавых зрелищ. Их привлекло известие, что устроитель игр Помпедий Руф[67] выставляет на арену тридцать гладиаторов помпейской школы, и среди них известных по схваткам прошлых лет Юбу и Давида. Люди шли по узким улицам к городскому амфитеатру, украшенному по случаю праздника ветками лавра и цветами. То в одном, то в другом месте над головами плыли крытые носилки, скрывавшие от любопытных взоров знатную матрону или богатого старика. В толпе сновали торговцы, предлагая соломенные подушки для сидения, шляпы и зонтики от солнца или дождя, павлиньи веера для защиты от докучливых мух. Глашатаи, приложив ко рту загорелые ладони, кричали: «Не забудьте посетить амфитеатр! Будут сражаться нумидиец и иудей! После состоится бой зверей!»

Хищников, пойманных в отдаленнейших провинциях, уже привезли в город. Клетки стояли прямо под открытым небом. Около них толпились зеваки, наслаждаясь невиданным зрелищем. Давно уже в Помпеях не было такого стечения народа. Толпа с шумом ломилась в амфитеатр, чтобы занять лучшие места. В ложах видели даже двух римских сенаторов. Они прибыли в город из своих поместий под Неаполем. Ланисте было от чего потерять голову!

По случаю предстоящего праздника гладиаторов выпустили из камер и освободили от занятий. Да и кто мог с ними заниматься, если ланиста и все учителя фехтования сегодня в амфитеатре. В казарме остались одни стражники, проклинавшие свою судьбу: им приходилось наблюдать лишь учебные бои тупым оружием, которым можно было избить, но не убить[68].

Разделившись по двое, по трое, гладиаторы отдыхали во дворе казармы. Они подставляли спины и бока весеннему солнцу, радуясь ему, как дети. Под колоннами портика был накрыт стол с тем богатством и разнообразием яств, которые были необычны для казармы. Устроитель игр, которому ланиста продавал гладиаторов, угощал смертников за свой счет… Это был древний, освященный веками обычай, от которого никогда не отступали. Хлеб за кровь!

Децебал давно уже заметил, что человек может привыкнуть ко всему. И многие свыклись с мыслью, что погибнут на арене. Смерть ожидает каждого. От нее не уйти. Она настигнет тебя в постели, на поле боя, на корабле. И если суждено умереть на арене, надо встретить смерть с достоинством, так, чтобы ни один из зрителей не назвал тебя трусом, а товарищи вспоминали: «Вот это был боец!»

Среди сотни гладиаторов, отдыхавших во дворе казармы, было тридцать, которым сегодня предстояло сражаться на арене. И эти тридцать знали, что большинству из них не вернуться в казарму. Но если бы во двор впустили постороннего человека, то он не смог бы указать на смертников.

Децебал, сидевший рядом с Юбой, был более взволнован, чем нумидиец. Время от времени мрачная тень пробегала по лицу Децебала, и он крепко стискивал зубы, словно сдерживая готовый вырваться крик. Нумидиец старался рассеять дурное настроение друга.

— Мне давно хотелось рассказать тебе одну историю, — начал Юба. — Я слышал ее от грека Дамасия за день до того, как он отправился в Аид[69]. Видишь эту гору? — Юба показал на видневшийся в проеме ворот Везувий. — Туда из гладиаторской школы в Капуе бежало восемьдесят гладиаторов во главе со Спартаком. Ты слышал о Спартаке?

— Нет, — хмуро ответил Децебал, — Но я прочел его имя на стене карцера. Кто этот Спартак?

— Спартак был фракийцем, он попал в Капую и там подговорил гладиаторов бежать. С ним заодно было двести друзей. На волю вырвалось лишь восемьдесят. На вершине этой горы Спартак скрывался несколько дней, а когда римляне заняли единственно удобный спуск с Везувия, он не растерялся. Из ивовых прутьев и виноградных лоз была сплетена длинная, прочная лестница. Беглецы спустились по ней в том месте, где их не ждали. Римляне были разбиты. Узнав об этой победе, сотни и тысячи рабов бежали от господ и присоединились к Спартаку…