Мы прилетели, чтобы оживить труп. «Слава Господня» затмила звезды. Восьмикилометровая немая фигура, пригвожденная к гигантскому металлическому кресту.

Мы тоже молчали. Вильфредо Джермани взял нас в экспедицию в центр распятия, но до прибытия на «Славу Господню» делать было нечего – лишь сидеть у обзорных экранов да глазеть на молчаливую фигуру.

– Ни одного проблеска, – наконец сказала Селия.

– А ты надеялась увидеть навигационные огни? – спросил ее отец.

До «СГ» оставалось меньше десяти километров. Селия пихнула меня локтем в бок, а в следующую секунду ее рука мышкой юркнула в мою руку, устроилась поудобнее и стала скрестись коготками.

– Ну и что? – возразил Малколм Мак-Коллэм. – Раз конструкция питалась от солнечных батарей, то часть аппаратуры может еще действовать. Кстати, я на это очень рассчитываю – тогда наша задача намного упростится.

Четвертый член команды, специалист по энергетическим и смежным с ними системам, оценивал все с профессиональной точки зрения.

Вильфредо Джермани молча покачал головой. Должно быть, он выяснил, каково положение дел на «Славе Господней», еще раньше, чем представил свой проект, и был, вероятно, прав, считая, что энергии там не густо. Однако после кончины Томаса Мэдисона сеансы связи станции с Землей стали столь редки и нерегулярны, что возможно было всякое. Никто не имел даже приблизительного представления о том, какие отсеки сохранили герметичность, имеются ли там и, если имеются, то как велики резервные запасы энергии. Не знали даже, всем ли обитателям удалось выбраться оттуда живыми и невредимыми. Не исключено, что нежданым гостям предстоит наткнуться в каком-нибудь из спиралевидных коридоров на парочку-другую высушенных трупов.

Я не высказал свои мысли вслух. Сверхштатной единице положено работать за двоих, а рот держать на замке. Первоначально группа, не считая пилотов «челнока», состояла только из отца и дочери Джермани, плюс Малколма Мак-Коллэма; меня же старший Джермани включил в последний момент, лишь после долгих улещиваний своей дочурки.

«Челнок» держал курс на главный док. Подробный план «Славы Господней» всегда держался в большом секрете, но общую схему экспериментаторы себе представляли. Перекладина и «вертикальная» балка креста имели соответственно пять и восемь километров в длину, но жилые помещения находились не в них, а с обратной стороны, невидимой с Земли, в сфере с поперечником около трехсот метров. Фигура Христа при ближайшем рассмотрении оказалась всего лишь тонкой полупрозрачной оболочкой, натянутой на металлический каркас. Но для наблюдателя с Земли она выглядела монолитной – с таким расчетом и задумал Томас Мэдисон все детали конструкции и параметры орбиты своего детища.

«Слава Господня» вращалась синхронно с суточным ходом Солнца, по полярной орбите на высоте примерно восьмисот километров – таким образом, что почти из любой точки на поверхности планеты крест был виден в девять тридцать вечера (время заутрени, если угодно циникам). Снизу «СГ» казалась крупнее полной луны, и вид распятия, сияющего в небесах, действительно потрясал. В полном соответствии с замыслом конструктора.

Однако Вильфредо Джермани был физиком-теоретиком, а не религиозным деятелем, и визуальные эффекты не представляли для него интереса. Его интересовали другие возможности «СГ». По мере сближения со станцией и выполнения последних стыковочных маневров, он проявлял все большую озабоченность и едва сдерживал нетерпение. Чиновники общественных благотворительных фондов и правительственных субсидирующих организаций ни за что не узнали бы сейчас в издерганном мрачном фанатике, напряженно вперившемся в экран, любезнейшего, словоохотливого ученого, самого блестящего и убедительного, какого только можно себе представить, популяризатора науки.

Честно признаться, я нервничал не меньше. «СГ», воплощенная в действительность персональная мечта Томаса Мэдисона, была его домом, но не собственностью. Молодой Томас Мэдисон, урожденный Эрик Крейвели, Десница Господня, Друг Людей, Живое Слово и Великий Целитель, прозябал в бедности, торгуя парфюмерией, вел распутную жизнь и отличался злобным нравом, но в тридцать два наконец обрел свое настоящее призвание. Те из благодетелей, кто пожертвовал достаточную сумму (согласно прессе, пять миллионов долларов; однако эта оценка, пожалуй, чересчур занижена), получали право на личную аудиенцию, летали на «СГ» и проходили там курс специальной терапии. Поговаривали, что терапия эта состояла из видений и явлений, после коих пациенты отправлялись восвояси гарантированно потрясенными и еще более податливыми на проповеди о пользе благотворительности в самых крупных размерах. Правда, свидетельских показаний никто из них не давал. Если такие особого рода явления до сих пор существуют, думал я, то визит сюда чреват куда большими неприятностями, чем полагал Джермани. Тогда наш десант – настоящее безрассудство.

Стыковка положила конец моим досужим измышлениям. В «челноке» мы путешествовали в обычных костюмах, однако на «СГ» – по крайней мере, поначалу – придется работать в условиях открытого космоса, то есть в вакууме и при почти абсолютном нуле температуры. Так что пришлось напяливать скафандры. Селия, несмотря на прошлые тренировки, проявила максимум неловкости, и я был вынужден помочь ей разобраться с прокладками и зажимами.

Благодаря автоматической системе управления положением «СГ» в пространстве, которая продолжала функционировать, станция всегда поворачивалась фигурой Христа к Земле и выглядела оттуда подлинным произведением искусства, самым лучшим из тех, что можно приобрести за деньги. Однако док и жилые отсеки на обратной стороне, скрытые от взоров с поверхности, смотрелись вблизи совершенно иначе. Задняя часть «СГ» представляла собой просто открытый каркас с прикрепленной к перекрестию сферой. Заметны были грубые сварные швы, соединяющие арматуру, и путаница тросов, которые удерживали все сооружение в равновесии. Вид все это имело мрачный и какой-то грязный, словно висело в космосе миллион лет. Не случайно на «челноке», которым Мэдисон доставлял на «СГ» своих посетителей, отсутствовали иллюминаторы и пассажирские обзорные экраны.

Наше сближение со «Славой Господней» записывалось на пленку – вполне в духе Вильфредо Джермани, равно как и первое его действие по прибытии на станцию – ступив в переходный отсек, он перво-наперво принялся диктовать в микрофон лекцию для будущей телепрограммы. Конечно, ему приходилось ублажать спонсоров, но делал он это с удовольствием и блеском. Прекрасный ученый, он едва ли не лучше, чем ставить опыты, умел устраивать публичные зрелища и развлечения. Томас Мэдисон оценил бы это умение по достоинству.

В то же время подготовку телепрограммы можно было отнести к безрассудно храбрым поступкам. Томас Мэдисон умер, но остались его последователи. Миллионы верующих считали вторжение на «Славу Господню» ради мирских целей форменным святотатством. Шесть лет без Мэдисона не убавили их преданности своему пророку, всегда привлекавшему массу экстремистов. Джермани рисковал, вернувшись на Землю, превратиться не только в объект поношений, но и в мишень для пули фанатика.

Мак-Коллэм помог мне установить камеру. Я посмотрел в окуляр. Впереди, за неуклюжей фигурой в скафандре, в темноту удалялся коридор. Он вносил в кадр необходимый элемент таинственности. Я выверил угол зрения, а Мак-Коллэм, нашарив в стене розетку, проверил ее вольтметром и удовлетворенно проворчал:

– Все-таки есть на свете справедливость. Похоже, мы будем избавлены от многих проблем.

Яркие флюоресцентные лампы, вспыхнув, расцветили шпангоуты, балки и переборки резкими черно-желтыми узорами света и тени. Джермани окинул помещение взглядом, кивнул мне, чтобы я включил запись, и уставился в объектив.