– Вот и прекрасно. Мы тоже сядем в семьдесят седьмой автобус. Посмотрим, куда нас заведет твоя подпорченная память.

– Это нечестно. Кил. Я ведь так стараюсь.

– Как же, стараешься. Тебе здесь нечего вспоминать. Думаешь, нам помогут какие-то дурацкие обувные магазины да кафе!

– Не злись! Я же не виновата, что мне припоминаются такие незначительные детали. – Задетая его язвительным тоном, она сердито добавила: – Если бы ты ко мне был хоть чуточку внимательнее и не орал постоянно, я бы с большим желанием тебе помогала.

– Ты что, хочешь сказать, что намеренно ставишь мне палки в колеса?

Да я убью тебя, если это так!

– Глупости, иначе бы меня здесь не было! – у Жюстины от ярости потемнело в глазах. Круто повернувшись, она пошла вдоль автобусов, пока не обнаружила наконец семьдесят седьмой номер. Боже праведный, да он просто шизофреник! Она поднялась в салон и села на заднее сиденье. Ей было абсолютно безразлично, следует ли он за ней. Да как он только смел так с ней говорить! Она оказывает ему любезность, а он…

Она отвернулась. Автобус накренятся – в салон вошел Кил. Да провались она на этом месте, если и дальше станет помогать этому психу! Пусть сам ищет своего разлюбезного Дэвида! Мерзкий тип, спесивый, угрюмый индюк… – Ты не в тот автобус села, Жюстина, – неожиданно мягко проговорил Кил. Его настроение вновь резко изменилось. – Этот отправится только через час. Нам надо вон в тот, радом.

– Мне все равно, – заявила Жюстина с бунтарским видом. – Пусть он хоть вообще никогда не отправится! Голова раскалывается, рука болит, ноги гудят… А еще эта чертова повязка давит на шею!

Он приглушенно рассмеялся и, скрестив руки на груди, опустился на соседнее сиденье.

– Прости, что я накричал на тебя, – тихо попросил он. – Постарайся взять себя в руки. – Он наклонился и, нежно взяв ее за руку, притянул к себе. Она упорно смотрела на верхнюю пуговицу его рубашки, и он сказал: – Посмотри на меня.

Губы Жюстины были плотно сжаты, полные ярости глаза прятались за очками. Говорить с ним она явно не желала. Кил улыбнулся, и она вызывающе взглянула на него.

– Мне ведь тоже нелегко, Жюстина. Соберись, не оставляй меня сейчас. Она дернула плечом, обойдя Кила, вышла из салона и направилась к другому автобусу. Там она села рядом с женщиной, держащей на коленях живую курицу. Кил уселся позади и, наклонившись к ней, прошептал, едва сдерживая смех:

– Ты совершаешь большую ошибку.

Не обращая на него внимания, она упорно глядела вперед.

– Нет, честно, – продолжал он балагурить. – Ты же никогда раньше не ездила рядом с курицей, правда? Поверь мне, ты скоро пожалеешь о таком соседстве!

– А ты откуда знаешь? Большой опыт в этом деле? – Голос ее оставался сердитым.

– Было дело в Греции. И мне бы не хотелось повторения подобного опыта. Ну, кончай дуться. Садись рядом со мной.

Презрительно фыркнув, она пересела к нему.

Нет, он просто невозможен. Как только между ними возникало какое-то теплое чувство, он тут же становился невыносимым. А сейчас, когда она его буквально возненавидела, он заставляет ее улыбаться. Ну, это мы еще посмотрим!

Камача оказался довольно маленьким местечком. Магазинчик художественных промыслов, сейчас закрытый, аптека, тоже закрытая. И ни то ни другое заведение ей ни о чем не говорили. Кила она, естественно, оставила в неведении об этом. Поднимаясь вслед за ним на площадку обозрения, название которой выговорить было совершенно невозможно – Аусзихтпункт Мирадоуро, – Жюстина пребывала в задумчивости. Очутившись на месте, они, к своему глубокому разочарованию, выяснили, что потратили время зря. Площадка находилась над скоплением облаков, и вид на Камачу являл собой нечто серое, укутанное влажной ватой облачности. Жюстине стало совсем плохо, поэтому она с несказанной радостью спустилась с Килом обратно. Ни единый домик в городке не имел ничего общего с памятной ей виллой. Тем не менее она прекрасно помнила, как Дэвид произнес именно это слово – Камача.

– Нужно что-нибудь поесть, – решил Кил. – Тебе станет лучше. А потом у нас будет время все осмотреть.

Спорить с ним Жюстина была не в состоянии. В изнеможении она опустилась за столик в саду возле небольшого ресторанчика. Пусть осматривает, коли ему так хочется. Угнаться за ним под силу разве что супермену. Интересно, он вообще когда-нибудь отдыхает? Способен ли он, к примеру, расслабиться? Насладиться красотой рассвета? Или заката? Энергия, казалось, пульсировала в каждой его жилке. Жюстина взглянула на него и глубоко вздохнула.

Им подали блюдо под названием bacalhau а Bras, то есть сушеную треску, поджаренную с луком и картофелем, а потом запеченную во взбитых яйцах, – так по крайней мере оно описывалось в разговорнике, который Кил тоже успел приобрести, пока она покупала очки. Подкрепившись, она приступила к соку, а он к кофе. Оба сидели расслабившись и отдыхали. У Кила был отсутствующий вид человека, витающего где-то совсем в другом мире. Не станет же он дуться целый день, с надеждой подумала Жюстина. Она задумчиво смотрела на растущие вокруг экзотические цветы. Кил внезапно заговорил, и она вздрогнула от неожиданности.

– Ты что, обиделась на меня? Я тебя, конечно, не виню…

Она в изумлении посмотрела на него, сразу не отреагировав. Косо взглянув на нее, он произнес:

– Извини меня, Жюстина. Я был невыносимо груб с тобой, да?

– Да, – отчеканила она.

Кил взял ее руку в свою и крепко сжал сильными пальцами. Глядя ей прямо в глаза, он печально улыбнулся.

– Все это из-за того, что я чувствую себя виноватым.

– Виноватым? Ты?

– Да. Таскаю тебя всюду, а ты ведь плохо себя чувствуешь. А еще меня беспокоит верфь, – задумчиво добавил он. – Если нам не сделают этого заказа, будущее ее печально, даже если мы найдем здесь Дэвида и чертежи. Жюстина решила задать ему вопрос, который уже давно ее мучил.

– Почему ты решил взвалить на себя все эти заботы ради человека, которого ты не любишь?

– Ты имеешь в виду Дэвида? – Она кивнула, и он сухо рассмеялся. Причины чисто эгоистического порядка. Но только частично – ведь, если Дэвид вернется в семью, мне удастся спихнуть Катю со своей шеи. Даже если бы речь не шла о чертежах, я все равно бы приехал сюда за ним. Его надо привести в чувство и напомнить, что у него есть обязанности, которые надо выполнять. Катя любит его, и я не могу больше видеть, как она страдает. Но в основном я приехал из-за Джона. Мы с ним давние приятели. Он блестящий конструктор, но в последнее время его преследуют неудачи. А мне бы хотелось, чтобы дела его пошли в гору. Его уверенность в себе сейчас несколько пошатнулась. Если бы выгорело это дельце с заказом, это не только спасло бы фирму Нотона, но и помогло бы Джону поднять голову. Заказ действительно хорош, и было бы обидно, если бы он его потерял, тем более не по своей вине.

– А еще заказы у него намечаются? – спросила Жюстина с сочувствием.

– Думаю, будет еще четыре заказа. Большинство верфей, занимающихся строительством яхт, сейчас в таком же положении, как у Нотона. Спрос на морское конструирование очень непостоянен, сезон на сезон не приходится. То всем сразу хочется кататься на яхтах, то вдруг приходит мода на быстроходные катера.

– Понимаю. А сейчас мода на яхты?

– Да, этот тип яхты отлично показал себя на прошлогодних гонках в Коузе, поэтому они сейчас могут хорошо пойти. Честно говоря, даже если удастся оформить этот заказ, к текущему сезону он вряд ли будет готов. Зато за ним могут последовать другие. Как правило, яхтсмены следят за делами друг друга, особенно если они у кого-то вдут в гору. У автогонщиков тоже так, правда?

– Не знаю, это ведь ты принимаешь участие в гонках на яхтах. Помнится, Дэвид говорил, что ты даже участвовал в соревнованиях в Фастнете.

– Да, было дело. – Он уныло усмехнулся и признался: – Мы тогда пришли девятыми. Сейчас у меня на это нет времени, я буквально разрываюсь между своей собственной верфью в Норвегии и верфью Нотона.