«Эта машина никогда не умолкает,» — писал Джарри. — «Иногда мне кажется, что я различаю голоса в ее безостановочном гуле, внезапном рычании, похрустывании могучих сочленений. На станции в Мертвой Земле я один. После нашего прибытия прошло пять столетий. Я решил, что Санзе будет лучше проспать эту вахту, чтобы не тревожить душу мрачными перспективами. (Они есть.) Она, конечно, рассердится. Сегодня после пробуждения я слышал голоса родителей в соседней комнате. Слов не разобрал. Только их голоса, которые я раньше слышал по старому интеркому. Они должны были уже умереть, несмотря на все успехи геронтологии. Часто ли они вспоминали обо мне после моего отъезда? Я даже не смог бы пожать руку отцу без моей перчатки, поцеловать мать на прощанье. Это странно, чувствовать себя полностью одиноким, и только машины гудят, перебирая молекулы атмосферы, замораживая мир в центре этой синей равнины. Меня злит тот факт, что я вырос в стальной камере. Каждый день я связываюсь с девятнадцатью другими станциями. Боюсь, я стал надоедлив. Надо бы не беспокоить их завтра, а может, и послезавтра тоже.

Сегодня утром я на несколько секунд выскочил наружу без своего скафандра. Все еще невыносимо жарко. От первого же глотка воздуха мне стало дурно. Наш день еще далеко. И все же я почувствовал разницу по сравнению с тем, что было в прошлую попытку, два с половиной века назад. Что здесь будет, когда все завершится? — И кем буду я, экономистом? Каковы будут мои функции на нашем новом Элионоле? Неважно, была бы Санза счастлива…

Миропреобразователь запинается и вздыхает. Земля везде покрыта синим, куда ни посмотришь. Утесы остались, но их очертания уже изменились. Небо сейчас розового цвета, вечером и утром оно бывает почти бордовым. Наверное, именно о таком говорят, что оно «цвета вина», но сам я вина никогда не видел, поэтому не могу сказать точно. Деревья не погибли. Они стали более крепкими. Кора стала толще, листья темнее и больше. Я слышал, что теперь они вырастают гораздо выше. В Мертвой Земле деревьев нет.

Гусеницы еще живы. Они кажутся более крупными, но как я заметил, это оттого, что они стали более мохнатыми, чем раньше. Похоже, что почти у всех животных шерсть стала гуще. Некоторые, наверное, стали впадать в спячку. Странная вещь: как сообщили с седьмой станции, им показалось, что мех у двуногих стал гуще. Вроде бы в их районе было немного таких существ, и те обычно держались на большом расстоянии. Они стали выглядеть более косматыми. Однако непосредственные наблюдения показали, что некоторые из них надевают или заворачиваются в шкуры мертвых животных! Возможно ли, что они могут быть более разумными, чем мы считали? Кажется маловероятным, ведь их тщательно обследовала биокоманда еще до того, как мы запустили машины. Действительно, очень странно.

Ветры по-прежнему сильны. Иногда они приносят столько пепла, что небо становится темным. Отсюда на юго-западе отмечается значительная вулканическая активность. Из-за этого пришлось перебазировать четвертую станцию. Я стал слышать пение Санзы — в звуках работающей установки. В следующий раз я дам ей проснуться. К тому времени все получше наладится. Нет, это неправда. Это эгоизм. Я хочу, чтобы она была рядом со мной. Я чувствую себя так, словно я единственное живое существо в этом мире. Голоса по радио как призраки. Часы громко тикают, а промежутки между тиканием заполняет гудение установки — по сути, та же тишина, потому что оно постоянно. Временами мне кажется, что его нет; я начинаю вслушиваться, напрягаю уши, и все же не знаю, гудит или нет. Тогда я проверяю индикаторы, и они подтверждают мне, что машина работает. Возможно, это какая-то неисправность в индикаторах. Но они выглядят так, словно с ними все в порядке. Нет. Дело во мне. А синева Мертвой Земли — тоже тишина особого рода. Утром даже скалы покрыты голубым инеем. Красиво это или отвратительно? Для меня неважно. Это часть великой тишины, вот и все. Возможно, я стану мистиком. Возможно, я разовью в себе оккультные способности и достигну просветления и освобождения, сидя здесь, в центре великой тишины. Возможно, у меня будут видения. Голоса я уже слышу. Водятся ли призраки в Мертвой Земле? Нет, здесь ничто и никогда не могло обратиться в призрака. За исключением, пожалуй, того маленького двуногого существа. Я пытаюсь понять, куда он шел по Мертвой Земле? Почему он стремился к центру разрушений, а не прочь от него, как соплеменники? Теперь уже не узнаю. Разве что будет видение. Думаю, уже пора взять себя в руки и выйти прогуляться. Полярные шапки стали толще. Начался ледниковый период. Скоро, скоро все пойдет на лад. Скоро тишине придет конец, я надеюсь. Все-таки я хотел бы знать, не есть ли тишина естественное состояние Вселенной, лишь оттеняемое нашим ничтожным шумом, темным пятнышком посреди голубого поля. Все однажды было тишиной, и станет тишиной, — уже сейчас, возможно. Слышу ли я настоящие звуки, или только звучащую тишину? Я хотел бы разбудить ее прямо сейчас, выйти с ней прогуляться. Начинается снегопад.»

Джарри пробудился снова на исходе тысячелетия.

Санза улыбалась и держала его руку в своих, сжимала ее, — а он объяснял, почему не разбудил ее тогда, словно извинялся.

— Конечно, я не сержусь, — сказала она, — ведь и я сама обошлась с тобой так же в прошлый цикл.

Джарри не сводил с нее глаз и, кажется, начинал понимать.

— Больше я так не поступлю, — пообещала Санза. — Я знаю, что и ты не сможешь. Такое одиночество почти непереносимо.

— Да, — ответил он.

В прошлый раз отогрели нас обоих. Я очнулась первой и сказала, чтобы тебя опять отправили спать. Я была очень рассержена, узнав, что ты перед этим натворил. Но я быстро все простила, мне так хотелось, чтобы ты был рядом.

— Мы всегда будем вместе, — сказал Джарри.

— Конечно, всегда.

На флаере они долетели из пещеры-спальни до миропреобразователя в Мертвой Земле, где сменили предыдущую пару и подняли на третий этаж новую кушетку.

Атмосфера Мертвой Земли оставалась душной, но ей уже можно было недолго дышать, хотя такие эксперименты неизменно заканчивались головной болью. Скала, некогда похожая на махающего рукой нормотипа, потеряла четкость очертаний. Ветры утратили буйный нрав.