Но с каждым шагом мы оставляли Кослан все дальше и дальше у себя за спиной и наконец суетные звуки цивилизации поглотила тайга, заменила их умиротворенным гулом соснового бора и кукованием кукушки.

– Кукушка, кукушка, сколько мне жить? – прошептал я так, чтобы меня не расслышал Максим и не решил бы, что его спутник рехнулся. – Раз… два… три…

Узенькая тропинка вывела нас на заросшую кустами, заброшенную двухколейку. Макс бросил взгляд на часы и прибавил шагу. До подачи к месту назначения моего товарняка оставалось не более получаса.

– …тридцать семь… тридцать восемь. Спасибо, кукушка. Тридцати восьми мне вполне достаточно.

– Чего там бубнишь? – обернулся Максим. – Нетоверы своим присловиям обучили?

– Крыша у меня съехала.

– Немудрено.

«Действительно, немудрено, – молча согласился я с Максом. – Так поколбасила жизнь за последнее время, что тут не только крыша… Тут вообще легко распрощаться с мирским бытием, как сказали бы мои друзья спасовцы, и отправиться на прием к архангелу Михаилу. Или кто там заведует заблудшими душами? Впрочем, нет. Рановато. Кукушка накуковала мне тридцать восемь лет жизни…»

– Успеваем. – Максим сбавил ход, обернулся. – Впереди метрах в ста железка уже. Поезд будет минут через десять. Подождем его здесь. Саныч обещал погудеть, как приближаться будет. – Он присел на корточки, закурил. – Так чего ты там бормотал, когда шли?

– Считал, сколько кукушка мне накукует.

– Хм… А ведь я тоже. Всякий раз считаю, когда слышу. И всегда по-разному получается. Два раза хотя бы совпало… Не-е-ет, братан, туфта это все, детские сказочки. Никакая кукушка тебе твой срок не отмерит. Сам ты себе хозяин, от тебя и зависит, сколько прожить. И как прожить…

Издалека до нас донесся гудок тепловоза. Макс посмотрел на часы, удовлетворенно отметил:

– Точняк, как в аптеке. – И поднялся с корточек. – Пошли, Коста. На платформу, ха-ха.

В марках локомотивов я не разбираюсь, так что точно сказать не берусь, что это было – то ли маленький тепловоз, предназначенный для того, чтобы таскать небольшие составы на короткие расстояния, то ли обычная станционная маневрушка. Когда мы поднялись на насыпь, до локомотива оставалось еще метров двести, но машинист сразу увидел нас, и тепловозик еще раз пронзительно взвизгнул.

– Ну, брат, удачи тебе. – Макс сдавил меня в медвежьих объятиях. – Заглядывай в гости. Примем всегда.

– Хорошо, загляну. Целуй от меня Аленку.

– Ага… Приготовься. Саныч останавливаться не будет. Притормозит децл, и только. Так что вскакивай на ходу. Не промахнись.

Локомотив уже почти доехал до нас. Сейчас он полз со скоростью выдохшегося марафонца. Из кабины на открытую площадку вышел молодой парень в замасленной телогрейке, поприветствовал нас взмахом руки и облокотился на железные перила, внимательно наблюдая за тем, как я готовлюсь взять старт.

– Макса! Здорово! – прокричал парень, а я в этот момент взял ускорение, уцепился за поручень и легко вскочил на нижнюю ступеньку крутой железной лесенки. Поднялся вверх еще на пару ступенек, обернулся и помахал на прощание Максу.

– Ленку целуй от меня! – напомнил о своем поручении.

– Ага! – Послушно кивнул Максим. – А кукушка… – шум машины заглушал его голос, и как он ни старался, как ни кричал, я не мог расслышать ни слова. Впрочем, нет. – …врала…

Кажется, он пытался меня предупредить, что проклятая птица мне наврала. Или наоборот – не наврала. Прокуковала правду про тридцать восемь лет жизни. Эх, хотелось бы, чтобы это было именно так.

До Микуня мы ползли дольше четырех часов. Сан Саныч – маленький кругленький мужичонка в промасленной до кожаного блеска спецовке напрочь опровергал расхожее мнение о том, что все маленькие кругленькие мужички, как правило, болтливы и суетливы. За четыре часа он не проронил и десятка слов. Впрочем, как и его помощник – молодой парень, который всю дорогу мучился с жесточайшего похмелья, а потому предпочитал теплой кабине открытую площадку, с которой очень удобно было блевать на насыпь; где не так воняло соляркой и солидолом, а прохладный ветерок, задувающий из тайги, вытеснял из организма винно-водочные пары.

Мне предложили сравнительно чистый стул, предназначенный, как я догадался, для пассажиров, и я, устроившись в углу кабины, чтобы не путаться под ногами, достал из кармана книжку в потрепанном бумажном переплете с интригующим названием «Все симпатичные девушки – змеи». Меня хватило на тридцать страниц, после чего я отложил в сторону бредятину про двух клофелинщиц, которые развели на фишки сразу троих воров в законе и теперь надеются сбежать от возмездия за бугор. «Да ты видел ли, падла, – подумал я об авторе книжки, – хотя бы издалека хоть одного вора, чтобы сочинять про них такую бодягу? Ты за всю жизнь снял на обочине хоть одну наркоманку-минетчицу за полсотни рублей? Это уж не говоря о профессионалках, работающих на доверии…» Мне стало скучно.

– Здесь что, пассажирские поезда не ходят? – спросил я у машиниста.

– Тута ходит дизелек до Венденги. Раз в сутки, – коротко проинформировал меня Саныч, даже не обернувшись. Всем своим видом продемонстрировав: мол, едешь, дружище и едь, а машиниста при исполнении дурацкими вопросами не отвлекай.

«Ну и черт с тобой!» – решил я и пошел на открытую площадку (не ту, на которой проветривался похмельный Витя Кроватка, а с противоположной стороны тепловоза) любоваться природой. И простоял там не менее часа, пока не замерз. Потом вернулся в кабину и опять читал «Девушек-змей». Потом меня опять потянуло на свежий воздух.

– Сколько ехать еще? – спросил я у Саныча.

– За час уложимся, если не простоим, – буркнул в ответ машинист и обложил изысканным матом своего все еще не пришедшего в чувство помощника. А я снова вышел из кабины на боковую площадку.

Тепловоз прогремел по мосту над узенькой каменистой речушкой, на берегу которой я заметил небольшую деревню. Еще одна деревушка попалась нам на пути через несколько километров. Потом мы проехали неохраняемый переезд с узким асфальтированным шоссе, у которого стоял красный автобус ПАЗ. А впереди показалась еще одна небольшая деревня. Потом – длинная широкая пожня[46] с несколькими высокими зародами,[47] укрытыми полиэтиленовой пленкой.

Следы цивилизации попадались буквально на каждом шагу. До Магистрали оставались считанные километры. Проведя больше трех лет в поморской глуши, я возвращался в большую жизнь. И чем-то она встретит меня?..

– Зайди-ка, – выглянул из кабины Сан Саныч. – Сейчас прибываем. Ольга тебя еще до станции выйдет встречать. Мимо нее не проскочим. На ходу спрыгнешь. Мы тута не быстро. – И машинист, даже не обернувшись, протянул мне на прощание руку. – Удачно дальше добраться тебе. – И все. Больше ни слова я от него не дождался. Серьезный маленький кругленький мужичок…

Я снова вышел из кабины на площадку, облокотился на поручень.

Наш товарняк потихонечку втягивался в Микунь. Слева вдоль железной дороги протянулась асфальтированная дорога, по которой нас обогнали две легковушки. Справа – длинные бревенчатые сараи, потом бетонный забор с традиционной для российских железнодорожных станций надписью, выполненной метровыми буквами, «НЕ КУРИТЬ». Забор закончился и появились трехэтажные блочные дома. Самые настоящие многоквартирные дома, образующие небольшие дворики с обычными детскими площадками и полуразрушенными помойками. После четырех лет отчуждения от всех этих городских символов, я взирал на них точно с таким же восхищением дикаря, как пастух из Монголии, подлетая к Нью-Йорку со стороны океана, наверное, любовался бы небоскребами Манхэттена.

Тепловозик свистнул и начал сбавлять ход. Громыхнул на нескольких стрелках. Одноколейка, по которой мы въезжали в Микунь, разветвилась, как генеалогическое дерево многодетной семьи. А впереди по курсу я уже приметил женскую фигурку в длинном демисезонном пальто и с пышной светлой прической. Дюймовка. Приехали.