Юрий с удовольствием обогнул театр сбоку, к служебному входу. Приказ все висел. Ладно, мимо приказа.

В малой репетиционной кого-то еще выслушивали. Опоздал, да не совсем. «Вороне где-то бог…» – ужасно они почему-то любят про ворону; каркать, видимо, нравится, выдающаяся характерность. У Юрия зубы ломит от этой вороны.

У окна стояли заслуженный артист Витимский, клешней приглаживающий шевелюру, и взъерошенный дядя Миша. Дядя Миша говорил с увлечением, ему доставляло видимое удовольствие говорить о чужом успехе, это у дяди Миши есть.

– До чего талантливые парни встречаются, позавидуешь, ей-богу, – говорил дядя Миша. – Он даже не знает, что нужно чего-то там играть. Ему просто говорят: поздоровайся! Он и говорит «здравствуй!». Но как! Я прямо обалдел, честное слово.

Лицо заслуженного артиста Витимского меж тем сводило эссенцией. Он вклинился в паузу и сказал:

– Это еще ничего не значит для профессионального театра. Вы же знаете, Михал Егорыч, что дичок в профессиональном театре приживается редко…

– Не спорю. Актером он, может быть, и не станет. Наверное даже – нет. Но ведь ярко талантлив. Ярко!

Под пристальным рачьим взором Витимского Юрий подошел ближе.

– Где яркий талант? Покажите в щелку!

– Далеко, – засмеялся дядя Миша. – Это я недавно «Любовь Яровую» смотрел у железнодорожников, в народном театре. Поразительный у них парень есть. Надо Хуттеру показать.

– «Любовь Яровую» сейчас бы можно, пожалуй, интересно поставить, – сказал Юрий, просто подумал вслух.

– Уже режиссируете? – пытливо усмехнулся Витимский. – Сейчас молодежь любит замахиваться на режиссуру.

– Просто подумал. Разве нельзя?

– Кого? Тренева? Почему Тренева? – вклинился Петя Бризак, неизвестно откуда взявшийся. Только что его не было, ничего себе – выходной, все тут толкутся. – Я бы Тренева, озолоти, не взял!

– Ой, Петя, озолочу! – хохотнул дядя Миша.

– Как его сейчас можно брать? У него же все на ходулях!

– Если все на одинаковых ходулях, ходули практически уничтожаются. Остается одно общее измерение. Вам это не приходило в голову, молодой человек?

Подоспела неожиданная поддержка, вдруг – от Витимского. Но поддержка неприятного человека все-таки неприятна, субъективность наша. Хотя, пожалуй, он точно выразил, Юрий только еще слова подбирал, слова разъезжались, как ноги. Чтобы не согласиться с Витимским, пришлось теперь сказать, противореча себе:

– Я актер, мое дело сыграть. А это пусть Хуттер копается.

– Приходило, – живо откликнулся Петя. – Остается только не измерение, а одно общее место. В свое время это как раз чуть не погубило театр.

– Приятно послушать очевидца, – улыбнулся Витимский.

– Это мы в тридцатые годы подзалетели с театром, – сказал дядя Миша, будто случайно подумал вслух. – Когда был выкинут лозунг: «Среднего актера – массовому зрителю…»

– Правда, был?

– Надо историю знать. Еще не то было.

Дядя Миша сдавленно хмыкнул и быстро свернул дискуссию, как неизменный председатель месткома он это дело умел. Интересно бы с ним вечерок посидеть.

– Юрий Павлыч, на минутку…

Юрий охотно последовал.

Дядя Миша, невнимательно что-то рассказывая, отвел его в дальний конец коридора, оборвал себя, замолчал. Когда Юрий уже хотел спросить, что случилось, вдруг сказал:

– Я, возможно, тоже бы так поступил в Сямозере…

Фу, надоело! Опять. Сколько можно?

– Хватит, дядя Миша. Приказ уже вывесили.

– Я не к тому, – сказал дядя Миша. – Я как раз теперь о приказе, раз так решили. Я вот что хочу сказать, Юрий Павлыч, ты пойми правильно…

Волнуется. Вот чудак!

– Приказ как приказ. Все правильно. Зритель в конце концов правда не виноват. А без спектакля я их оставил.

– Я прошусь в долю, – сказал дядя Миша.

– Как? – Юрий даже не понял.

– Вместе будем платить, – успокоился дядя Миша, сказав главное. – На пару. Я так считаю, правильно будет. Ты не из бзика сорвал, а местком безголосый, выходит. Дерьмовый я председатель.

Непривычная грубость прозвучала у него трогательно.

– Спасибо, – скованно сказал Юрий.

Быстро мы реагируем только на хамство, привычка к самообороне. А тут даже не знаешь, что и сказать. Неожиданный ход для председателя месткома.

– А то у нас получается – одна мера ко всем, – объяснил дядя Миша, опять волнуясь. – Кто-то напился, сорвал спектакль – высчитываем из заработка. Или как ты, например, – опять вычет. Никак он разницу не поймет…

– В смысле – директор?

– Неважно. Только – раз так руководство настаивает, я просто к тебе присоединяюсь, ты меня пойми правильно.

– Я понимаю, – сказал Юрий. – Только не надо. Сам пока в состоянии.

– Это ты зря, – сказал дядя Миша.

– Все, – сказал Юрий, – забыли.

Они разошлись, так и не досказав чего-то.

Перед малой репетиционной стоял парень в свитере. Шея его была вроде знакома, только сразу не вспомнить. И смутно знакомым показалось Юрию ящеричное пальто, которое парень держал з руке вверх подкладкой. Пальто женское.

– Вы уже? – спросил Юрий шею.

– У меня там жена, – парень кивнул на дверь, как на кабинет дантиста.

– Сейчас кончат, – сказал Юрий.

– Моя точка мнения, что ее сюда давно надо было сдать, вот не знал. Сын маленький был, я дома сижу как кормящий отец, а она все по репетициям бегает…

Его голосом можно баржи к причалу привязывать, голос под стать шее. Но в голосе этом не было осуждения, только застарелый восторг. Невольно позавидуешь неизвестной жене, которая сейчас излагает про ворону, такая шея удар смягчит.

– Тут ведь не принимают никуда, – сказал Юрий на всякий случай.

– Посмотрим, – сказал парень.

В глубине репетиционной всплеснуло. Забулькало. Вырвался знакомый смех Хуттера. Потом выкатился сам Хуттер в замшевой куртке, глаза хитро скрыты пенсне. Увидал Юрия, схватил за рукав.

– Идем, познакомлю. Интересная девчонка со швейной фабрики, вот уж не ждал. Ей-богу, надо в эпизоде попробовать. Басней она меня уморила. Да ты только взгляни. Рост!

Юрий вошел за ним в комнату. Парень тоже вошел.

– Увлекаюсь я всегда, прямо беда, – пожалел себя Хуттер.

Она была выше всех в малой репетиционной. Прямые дикие волосы небрежно брошены вниз с головы. И перехвачены вчерашней ленточкой. Юрий узнал даже туфли из искусственной зебры, вспомнил теперь и пальто. Круто прорезанные глаза ее смотрели на Юрия с насмешливым ожиданием, признавая и тотчас готовые отказаться.

– Ященко, Лида, – представил Хуттер.

– Лишнего билетика нет? – сказал Юрий.

Она легко засмеялась, вчера Юрий не помнил,

чтобы она смеялась, смеяться ей шло, она по-детски откидывала голову.

– А я вас вчера сразу узнала, как только вышли на свет.

– Как не узнать знаменитость, – сказал Юрий. Он не успел понять, обрадовало это его или огорчило.

– Уже знакомы? – удивился Хуттер.

– В одном детсаду росли.

– Ясно, – сказал Хуттер, будто узнал бог знает какую новость. – А от вас, Лида, я хотел уклониться.

– Верю, – кивнула Лидия. – Поздно уже что-то там начинать, только время у вас отниму.

– Во-первых, вы уже давно начали, – сказал осторожный Хуттер. – Во-вторых, мы с вами ничего и не собираемся начинать. Просто попробуем кое-что в свободное время. Специальность же у вас есть, не получится – и не надо.

– И не надо, – повторила она, резко тряхнув волосами.

Парень, видимо принявший это за знак, сразу подошел с пальто наперевес.

Еще поболтали о том, о сем. Яша работал механиком там же на фабрике, сыну стукнуло три, на бабушке ездит, весь отпуск ходили на лыжах, с утра до ночи. Идиллия. Было приятно, что глупых вопросов она так и не задала: «Извините, конечно, но почему вы вдруг купили билет? У вас было такое настроение?»

– Еще как-нибудь сходим в местный театр? – сказал Юрий.

– Обязательно, – улыбнулась Лидия.

И муж Яша улыбнулся.

Юрий проводил их до выхода. Распахнул дверь перед Лидией, пожал Яшину пятерню. И когда мощная шея над толстым свитером прощально мелькнула перед глазами, вспомнил. Телеграф. Междугородная кабинка. Настойчивый совет всей округе: «Будь на пол-лаптя выше», сколько раз сам потом повторял. Он? Или просто похож? Вот такого сыграть бы. Этого Яшу. Который тверд и уверен в завтрашнем дне. Сам нянчит своего парня и жену бесстрашно отпускает на репетиции. И ждет ее в коридоре, готовый заслонить от всего. Если потребуется.