— Что хотите, молодой господин? — спросила она по-гречески с заметным акцентом.

Время от времени он брал её в постель. Она подчинялась ему, но не наслаждалась, и потому Соклей не делал этого чаще. Не это было у него на уме и сейчас.

— Принеси мне чашу хорошо разбавленного вина и ломоть хлеба, — приказал он.

На её лице отразилось облегчение.

— Я делаю, — сказала она и поспешила прочь. Другие просьбы она исполняла не столь охотно. Соклей не стал даже пялиться на её зад, пока она удалялась в сторону кухни — доказательство того, что вчера он чересчур много выпил. Она мгновенно вернулась с вином и ячменной лепешкой.

— Вот. Лепешка только что из печи.

И правда, ещё тёплая.

— Спасибо, — сказал Соклей, и сделал жест, будто отсылает её прочь. — Ступай. Уверен, у тебя полно дел.

Она кивнула, и оставила его в одиночестве. Он откусил лепешку — вкусная и мягкая, как раз то, в чём нуждался его желудок. Он стал понемногу потягивать из чаши вино. Глоток за глотком, и головная боль утихала.

Соклей почти закончил свой завтрак, когда по лестнице спустился отец.

— Радуйся, — сказал Лисистрат. — Ну, как ты?

— Уже лучше, чем было, когда поднялся, — ответил Соклей. — Вино помогло.

— Жаль, что сейчас не весна, — заметил Лисистрат. — Сырая капуста хороша для больной головы, но сейчас не сезон, — он подошёл и сел рядом с сыном. — Я понимаю, почему вы с Менедемом сделали то, что сделали. Потерять человека тяжело. А иногда, ещё тяжелее сказать семье, что его больше нет.

— Да, — Соклей склонил голову. — Его отец стойко держался, а когда мы ушли, мать начала рыдать… — он схватил чашу и допил остатки.

— Да, тяжёлое дело. Очень тяжёлое. — Лисистрат замялся, потом продолжил: — Я слышал, ты, вроде, героем себя показал в той стычке?

— Из лука я не совсем уж плохо стреляю, — пожав плечами ответил Соклей, — но мне надо было сразить больше разбойников. Если бы я сумел, возможно, и не понадобился бы наш вчерашний визит к Аристайону.

Он пожалел, что вина больше нет. То, что он выпил, помогло унять головную боль, но ещё чаша могла бы разогнать его мрачные мысли. Он оглянулся, ища Фракийку, потом решил, что без неё даже лучше. Мужчине, который с утра набирается, к концу дня грош цена.

— Какие у тебя на сегодня планы? — спросил Лисистрат.

— Схожу повидать Дамонакса и рассчитаюсь с ним, — ответил Соклей. — Оливковое масло пошло лучше, чем я ожидал, но если следующей весной мы пойдём к Афинам, я больше не собираюсь заполнять маслом трюм "Афродиты". Это всё равно, что везти пурпурную краску в Финикию. Если сам он этого не понимает, придётся мне объяснить.

— Ясно, — улыбнулся отец. — Думаю, тебе не будет особенно трудно вбить это ему в голову. Мы с дядей Филодемом уже ему объяснили, что этой весной ему просто повезло. Один раз мы ему это спустили с рук, поскольку у его семьи есть долги, но не позволим постоянно, как якорь, топить доходы нашей семьи.

— Хвала! — обрадовался Соклей. — И как он это принял?

— Замечательно хорошо, — сказал Лисистрат. — Он славный парень, двух мнений тут быть не может.

— Ага, особенно когда добивается своего, — ответил Соклей, заставив отца рассмеяться. Он продолжал: — Надеюсь, я там увижусь с Эринной. Она счастлива с Дамонаксом?

— Вроде да, — сказал Лисистрат. — А ты прошлой ночью не слышал? Через несколько месяцев у неё будет ребёнок.

Соклей склонил голову.

— Нет, не слышал. Какая прекрасная новость! Я знаю, как она хочет иметь семью. — Поколебавшись, он спросил: — А если это окажется девочка, они оставят её или избавятся?

— Не знаю, — сказал отец. — Надеюсь, оставят, но выбор тут за Дамонаксом, а не за мной, — казалось, он обеспокоен. — Печально было бы, очень печально — твоей сестре наконец-то родить ребёнка и потерять.

— Согласен. Я именно так и подумал, — ответил Соклей. Однако, отец прав, у них обоих в этом нет права голоса. Он доел остатки ячменной лепешки и поднялся на ноги. — Пойду к ним прямо сейчас. Все цифры у меня записаны на клочке папируса. Может, мне повезёт, и я застану Дамонакса, пока он не ушёл на агору или в гимнасий. Счастливо оставаться, отец.

— Счастливо, — Лисистрат тоже встал и похлопал сына по спине. — Суда по всему, что я слышал, ты всю дорогу был молодцом там, в Финикии. Не будь к себе слишком строг, никто ведь не совершенен. Совершенство — удел богов.

Все говорили Соклею так же. И сам он много раз это себе говорил. Раз приходится повторять, значит, сам он в это не верит. Поверит ли когда-нибудь? Он пожал плечами и направился к двери.

Дом Дамонокса находился в западной части Родоса, неподалеку от гимнасия. Он был значительно больше и богаче дома Аристайона, но на улицу выходили только снежно-белые стены и вход. Дамонакс получал доход с земель за пределами полиса и не нуждался в лавке перед домом.

Жуя купленный у уличного торговца изюм, Соклей постучал в дверь. Он помнил свой визит сюда на свадьбу Эринны, и ещё один — когда показывал Дамонаксу череп грифона. Соклей вздохнул. Возьми он тогда шесть мин серебра у этого человека, ставшего теперь его зятем, и у пиратов в проливе между Эвбеей и Андросом не было бы шанса украсть череп.

Он постучал ещё раз.

— Иду! — крикнул раб на хорошем греческом. Мгновением позже открылось маленькое смотровое окошечко в двери.

— О, приветствую, господин Соклей! — воскликнул он, открывая дверь, — заходи, господин. Хозяин будет рад тебя видеть.

— Спасибо, — поблагодарил Соклей, — надеюсь, Дамонокс в добром здравии? И моя сестра? Я слышал от отца, что она ждёт ребенка.

— Да, всё верно. Они оба в добром здравии. Сюда, господин, сегодня хороший денёк. Почему бы тебе не присесть на скамью во дворике? Сейчас же оповещу хозяина о твоем визите. — Он крикнул во все горло. — Хозяин! Брат Эринны вернулся из-за моря!

"Брат Эринны", насмешливо подумал Соклей. Наверное, именно так будут звать его здесь до конца жизни. Что ж, вполне логично. Он опустился на предложенную скамью и осмотрелся. Первое, что бросилось в глаза — цветочная клумба и огородик с пряными травами. Соклей улыбнулся. Всё выглядело намного лучше, чем когда он был здесь в прошлый раз, прямо как у него дома. Эринна любила возиться с садом, и везде чувствовалась её рука.

Вернулся раб.

— Хозяин сейчас придет. Не желаешь ли вина, господин, оливок, миндаля?

— Миндаля, — ответил Соклей, — благодарю.

Дамонакс и раб одновременно вышли во дворик. Соклей поднялся и пожал руку зятя.

— Радуйся, — приветствовал Дамонакс, обнажая в улыбке белоснежные зубы.

Он выглядел привлекательным и ухоженным, как и обычно, от умащенной душистым маслом кожи исходил сладкий запах. Будь аромат чуть сильнее, это бы раздражало, однако, всего было в меру, показывая, что Дамонакс — любитель роскоши.

— Радуйся, — ответил Соклей, — мои поздравления!

— Благодарю! — улыбка зятя стала шире. Он выглядел довольным и удовлетворенным своей жизнью и женитьбой.

Соклей надеялся, что всё именно так. Поскольку, в этом случае и Эринна, скорее всего, довольна.

— Присядь, о наилучший, чувствуй себя как дома.

— Благодарю, — ответил Соклей. Раб накрыл на двоих и ушел. Соклей попробовал миндаль. — Обжарен с чесноком. Вкусно! — заметил он, кивая Дамонаксу.

— Да, мне он нравится именно в таком виде. Рад, что и тебе тоже, — ответил тот.

Дамонакс завязал разговор о том о сём, его манеры всегда были на высоте. Только спустя четверть часа болтовни и сплетен о том, что произошло на Родосе за время отсутствия Соклея, Дамонакс перешел к делу:

— Надеюсь, твое плавание оказалось удачным и выгодным?

— Думаю, мы получим весьма неплохую прибыль, — ответил Соклей, — хотя большую часть купленного — бальзам, пурпурную краску и вино из Библа нужно ещё перепродать, чтобы понять, какую точно.

— Понимаю, надеюсь, моё масло хорошо покупали? — он напрягся, но изо всех сил старался скрыть это. В этом цель всего разговора, это уж точно.

— Масло хорошее, — ответил Соклей, — мы продали большую его часть в Сидоне. Вот, что мы выручили за него, — Соклей вытащил клочок папируса, на котором рассчитал, сколько именно принесло оливковое масло.

Когда Дамонакс увидел число в конце расчётов, его лицо озарилось.

— Так это же просто чудесно! — воскликнул он, — это даже больше, чем я ожидал. Я смогу покрыть значительную часть своих долгов.

— Рад это слышать, о наилучший, — заметил Соклей, — но всё-таки, я слышал, мои отец и дядя сказали тебе, что вряд ли мы пожелаем ещё один груз оливкового масла, когда отплывем следующей весной. Я сообщаю тебе об этом сейчас, чтобы ты потом не говорил, что это для тебя неожиданность.

— Но почему, если вы так немало за него выручили? — удивился зять, — вы же заработали на этом.

— Да, это так, но не столько, как за остальные товары, более ценные и не такие громоздкие, — ответил Соклей. — И должен сказать, нам повезло, что мы хорошо закончили этот сезон. Сомневаюсь, что мы смогли бы заработать что-то подобное, отправься мы в Афины. Афины экспортируют масло, нет смысла его туда везти.

Дамонакс грустно присвистнул.

— Ты очень откровенен, не так ли?

— Приходится, как же иначе? — ответил Соклей. — Теперь ты часть нашей семьи. Я вёл для тебя дела, и рад, что неплохо справился. Ты должен понять, почему я не слишком верю, что так получится в другой раз. Я не имею ничего против тебя или твоего масла. Вот если большую партию, на крутобоком судне и без огромных каждодневных затрат на гребцов акатоса — прошло бы отлично. Но "Афродита" неподходящий корабль для перевозки масла. Менедем тоже так считает, даже ещё жёстче, чем я.

— Вот как? — сказал Дамонакс. Соклей опустил голову. Дамонакс фыркнул. — И он капитан, и не он женат на твоей сестре.

— Оба эти утверждения справедливы, — согласился Соклей и продолжил, пытаясь смягчить отказ: — Это не со зла, благороднейший, только в интересах дела. Серебро не выпрыгивает из земли, как солдаты, после того, как Кадм посеял зубы дракона.