— Погоди-погоди, — прервал его Кокардас. — Это все замечательно, да мы-то научим тебя кое-чему поинтереснее! Наша наука куда больше пригодится настоящему мужчине. Ты проникнешь в секреты неотразимых ударов справа, с помощью которых можно проткнуть любого противника, насадив его на шпагу, словно куропатку на вертел, или же великолепных ударов наотмашь, необходимых для того, чтобы отрезать уши любому наглецу, посмевшему оскорбить тебя.

— Мы, наш маленький дружочек, — заговорил в свою очередь Паспуаль, сопя и энергично размахивая руками, — научим тебя парировать любой удар…

— Благодарю вас, господа, я ничуть не сомневаюсь, что вы сдержите свое обещание, но — увы, — вздохнул юный акробат, — мое время еще не пришло! Не тревожьте мне душу, расписывая поединки гигантов… Впрочем, я верю, что мой час настанет и сам Господь укажет мне, когда именно!

— Ну, что ж! — вздохнул Кокардас, залпом осушая стакан белого вина. — Жаль, конечно, что ты еще мал, но мы всегда рады видеть тебя… Уверен, что рано или поздно ты обязательно станешь настоящим парижанином, а значит, и непревзойденным мастером клинка! А пока — давай рассказывай! Что за попутный ветер занес тебя к нам, к мэтру Кокардасу-младшему и его великолепному компаньону?

За десять минут Анри изложил суть дела.

Наступила тишина, затем фехтовальщики обменялись взглядами и принялись яростно потирать затылки, что являлось обыкновенным свидетельством их глубокой озабоченности.

— Что ты на это скажешь, Паспуаль?

— А ты, Кокардас?

И снова воцарилась тишина, тяжелая, словно могильная плита. Все это время Анри одолевали невеселые мысли: «Неужели и они струсят, как струсил достойный господин Плуф?»

Первым заговорил Паспуаль:

— Малыш, мы каждый день даем уроки самым высокопоставленным вельможам, а иногда даже господам судейским, то есть, я хочу сказать, моего благородного друга и меня связывают определенные обязательства…

— Да к тому же, caramba[33], — перебил Кокардас, — брату Паспуалю, как бывшему помощнику цирюльника, нередко приходилось заниматься такими вещами…

— И слышать много такого…

— Сам понимаешь, приятель!

— В общем, — заключил нормандец, — я советую тебе, сынок, не беспокоить понапрасну молодцов из Большого Шатле… Кабачок «Сосущий теленок» им отлично известен. Они уже много раз Пытались застать врасплох его завсегдатаев — причем патруль возглавлял сам месье де Ла Рейни! — но все напрасно…

Знайте, мой маленький друг, что хозяйка этого подозрительного заведения, Злая Фея, как прозвали ее сами клиенты, куда хитрее господина генерал-лейтенанта полиции и запросто заткнет за пояс всех его офицеров. Она прекрасно умеет хранить свои тайны!

— Мы знаем всех ее наемников… — добавил Кокардас-младший. — Они неплохо владеют клинком, но слишком неразборчивы в средствах и ведут себя зачастую просто отвратительно. Тот длинный, о котором ты рассказал, действительно прозывается Эстафе, а его великан-приятель — Жоэль де Жюган. Все они, вместе с Марселем де Ремайем, одним миром мазаны. Эти люди не гнушаются наносить удары в спину! Каково?!

— Я уже встретился с одним из них… под водой. И клянусь, что не отступлю, когда встречусь с ними еще раз! Пускай не надеются: им не уйти от моей мести!

— Ах ты, задиристый молодой петушок! — брат Паспуаль.

— Но как же быть?! — с отчаянием в голосе воскликнул мальчик. — Я один не справлюсь! Неужто Армель не на что надеяться? Неужто она больше никогда не увидит отца?

— Не торопись… — спокойным тоном произнес Паспуаль. — Не торопись и выслушай нас, мальчуган… Надеюсь, ты понимаешь, что совать нос в подобные дела — небезопасно? Мы можем навлечь на себя крупные неприятности, и черт меня побери, если…

— Людям нашего ремесла, — перебил его Кокардас, нещадно теребивший свои великолепные черные усы, — не положено проявлять любопытство… Ведь к нам приходит самая пестрая публика…

Он встал, тяжело вздохнул и еще раз наполнил стакан белым вином; брат же Паспуаль отложил в сторону свою книгу. Затем оба снова стали неистово потирать затылки.

«Значит, вы боитесь?» Юный артист «Очаровательного театра» уже открыл рот, чтобы задать мэтрам этот вопрос, однако вовремя спохватился. Ни для пылкого Кокардаса, ни для рассудительного Паспуаля не существовало опасности, которая могла бы их остановить. Впрочем, южанин немедленно объяснил их поведение:

— Мы никого не боимся, сынок, но вот наше ремесло… Видишь ли, честь мундира обязывает…

— Понимаю, — ответил Анри. — Если вы вмешаетесь в эту историю, вы рискуете потерять клиентов; не так ли?

— Вот-вот, ты попал в самую точку, — без всякого смущения подтвердил нормандец и выразительно пошевелил пальцами, словно пересчитывал воображаемые монеты. — Тот, кто лучше всех платит, далеко не всегда самый честный… — присовокупил он. — Большинство слуг владелицы «Теленка» — сущие канальи…

Тут к Анри твердым шагом подошел мэтр Кокардас. Он положил руки ему на плечи, и мальчик понял, что решение принято.

— Сынок, — заявил фехтовальщик, — не отчаивайся: отец твоей белокурой красавицы жив. Да, все верно, в «Сосущем теленке» люди пропадают, но там никогда никого не убивали. Из этого и надо исходить. Что же до его спасения, то тут ни мой товарищ, ни я ничего не можем поделать. Ты займешься этим сам… когда подрастешь. Так что потерпи немного, а потом приходи к нам, и пусть нас черти разорвут, если мы не сделаем из тебя первый клинок королевства. А уж со шпагой в руке ты горы свернешь, сотворишь любое чудо!

— И не спеши, — добавил Паспуаль, пастырским жестом благословляя мальчика, — имей терпение и мужество! Этот совет мы даем тебе от чистого сердца.

В тот же вечер, когда Венсенский лес уже окутала темнота, Анри сидел возле своей маленькой «сестрички» и, утешая ее, говорил:

— Оливье де Сов жив. Мои старшие друзья подтвердили это. Не плачь, Армель. Я поклялся вернуть тебе отца и сдержу свою клятву! А пока успокойся, верь мне и жди. Я беру тебя под свое покровительство и обязуюсь защищать от любых врагов. Слово Лагардера!

— Лагардера? — воскликнула девочка. — Ах, как же мне нравится это имя! Оно такое звонкое и светлое. Хорошо бы, если бы это было твое настоящее имя!

— Мне оно тоже по душе, — ответил Анри, невольно понизив голос, — и я бы очень хотел зваться Лагардером… Впрочем, может быть, мое настоящее имя звучит еще лучше… Знаешь, мое рождение окутано тайной… Почтение, которое оказывает мне госпожа Бернар, а также то, о чем она говорила нынче утром, лишний раз убеждает меня в том, что я принадлежу к древнему дворянскому роду.

И он рассказал Армель, что уже не раз донимал добрую женщину расспросами о своем происхождении. Однако та была непреклонна и ласково, но твердо отказывалась удовлетворить любопытство мальчика и поведать ему правду о его семье. Анри был еще слишком юн.

— Я ребенок, слышите ли, ребенок! — с досадой воскликнул Маленький Парижанин. — Все только это и твердят… А ведь я сгораю от нетерпения вступить в битву с врагами, встретиться с ними лицом к лицу, как подобает настоящему мужчине… Ах, когда же наконец я смогу держать в руке настоящую шпагу!

Слова Анри достигли слуха мадам Бернар. Отложив заштопанную ею одежду, она набожно перекрестилась и прошептала:

— Господи, внемли молитве рабы твоей и защити этого ребенка! Забыв о себе, я растила и воспитывала его, но сейчас я слушаю его жалобы и боюсь. Мне кажется, что жизнь его не будет спокойной. В его жилах течет горячая кровь, и все Лагардеры беспощадны к своим обидчикам. Господи, сделай так, чтобы эта девочка, такая красивая и такая кроткая, сумела удержать его от крайностей, когда меня уже не будет на свете. Пусть она станет добрым ангелом моего Анри, моего любимца, наследника престола Гвасталлы!

Оливье следовал за Эстафе и удивлялся все больше и больше. Выйдя из прокопченного зала «Сосущего теленка», мужчины спустились в подвал. Эстафе зажег свечу, и они долго шли по узкому коридору, где слышалось журчание воды, а из-под ног разбегались во все стороны огромные крысы.