А потом я снова наскочил на Баннерменов, и снова на страницах, посвященных общественной жизни. Почти половина страницы была посвящена предстоящей помолвке Аниты Баннермен и Вэнса Колби, который обосновался в городке около двух лет назад. Когда библиотека закрылась, я поехал вверх по холму на Лэйс-стрит, где издавалась «Калвер-Сантинел» — единственная местная газета. Там я зашел в бар, расположился за столиком и заказал пива.

В половине шестого бар начали заполнять люди, желающие расслабиться после рабочего дня, и среди этой шумной толпы было весьма трудно отыскать тех, кто мог бы меня заинтересовать. И все-таки я узнал двоих, одного из которых прекрасно помнил. Это был приземистый, видавший виды мужчина, который лишился уха, когда они с моим стариком плыли на «Турине-2» с грузом канадского виски, а береговая охрана открыла по ним огонь. Мой старик потерял свою посудину, а Хэнк Фитерс ухо. В детстве я часто слышал, как они смеялись, вспоминая эту историю.

Я подождал, пока Хэнк не протиснется к стойке и не закажет порцию, подошел к нему сзади и сказал:

— Если не ошибаюсь, Винсент Ван-Гог собственной персоной, не так ли?

Он не спеша допил рюмку, повернулся и угрюмо глянул на меня. Еще ни у кого я не встречал такого угрюмого взгляда. Несмотря на довольно солидный возраст, вид у него был достаточно бодрый, точно он был готов к любому путешествию в какой угодно компании.

Я улыбнулся ему, и его взгляд потерял какую-то часть угрюмости.

— Вы помните, почему вас так прозвали? За то, что вы засунули голову в амбразуру...

— Черт побери, мальчик... Так кто ж ты все-таки такой? Один человек знал об этом, один на свете...

— И он любил называть вас Ван-Гогом, верно?

— Да, да... А ты-то кто? — повторил Хэнк.

— Ублюдок Баннермен... Мой старик частенько говаривал, что с моей матерью вы были тогда не правы.

— Кэт Кей, чтоб меня повесили! — Хэнк расплылся в улыбке и протянул мне руку. — Да, теперь я и по глазам вижу, ты его сын. Все правильно... А насчет матери ты тоже прав. Я ее видел. Это была удивительная женщина, — он схватил меня за руку и потащил за собой. — Пойдем выпьем! Черт побери, у нас есть, что вспомнить. Что это тебе вдруг взбрело в голову вернуться? А мне говорили, ты умер.

— Я тут проездом, вот и все.

— Ты видел родственников?

— Мельком.

— Все слюнтяи. Ленивые, богатые, вонючие слюнтяи. Правда, девочка что надо, зато парни и сам старик... Мир мог бы обойтись без них совершенно спокойно. Никчемные людишки... но многих они держат в руках...

— Продолжайте, продолжайте, Хэнк. Их ведь тоже можно прижать.

Он отхлебнул из стакана и поставил его не место.

— Да не в этом дело! Просто они живут здесь достаточно долго, чтобы знать, что можно делать в этом городе, а чего нельзя. Вот и пользуются. Старику, например, очень нравится, когда его имя появляется в газете. Он и делает так, чтобы это было постоянно. Захочется ему, чтобы «Сивик-театр» давал ночные представления, и он сделает все, чтобы так и было. И наоборот, если он хочет, чтобы его имя не упоминали в газете — оно там не появится.

— Ну а в каких случаях это может ему не нравиться?

— М-м... Ну, например, когда Теодор лихачил по пьяному делу и опрокинул две машины, или когда изнасиловали одну девчонку, именно он заставил ее держать язык за зубами. А когда случилось это убийство у «Чероки-клуба», он вызвался расспросить и допросить каждого, кто там был в это время. Роскошные клубы, мой мальчик, как раз и создаются для того, чтобы показать всем, какой ты богатый и могущественный, особенно в тех случаях, когда жены пытаются подняться до уровня политических деятелей, чтобы их вписали в Голубую книгу, — он усмехнулся. — Ну а что ты расскажешь о себе? Где ты, черт побери, пропадал все эти годы?

Я пожал плечами.

— В двенадцать лет убежал из дома, попал в семью фермеров-иммигрантов и жил у них, пока они все не умерли в эпидемию гриппа. Потом работал на ранчо в Техасе. Там меня заставили ходить в школу. После школы побывал в армии. В общем, покатался по свету вполне, черт меня дери, достаточно.

— Да и вид у тебя, будто ты все на свете видел.

Он поднял голову и искоса посмотрел на меня. Искоса, но внимательно и изучающе. Наконец продолжил:

— Проклятье, да ты и лицом Баннермен. Для тебя это имеет какое-нибудь значение?

— Мне важно только, что я жив.

— Да, да... Ты очень похож на них...

— Я похож на своего старика, Хэнк.

Он кивнул и допил пиво.

— Да, может быть... Значит, все в порядке? Еще выпьем?

— Нет, спасибо. У меня тут кое-какие дела. Но вообще-то перед отъездом нам бы надо встретиться еще разок.

— Конечно! Я зайду к тебе. Ты где остановился?

Я сказал ему свой адрес, оставил на столе деньги, пожал Хэнку руку и вышел на улицу к своему «форду». Теперь уж Баннермены не казались мне такими чистенькими и невинными.

В Чикаго у меня были свои информаторы, и в первую очередь Сэм Рид, который держал конный двор в двух кварталах от «Золэпа». Мы созвонились и я попросил его выяснить, что понадобилось Гейджу и Матто в Калвер-Сити, и после обычных отговорок он все же пообещал помочь, если сможет. Но в его возможностях я нисколько не сомневался. Он обязательно все разузнает. Сэм прекрасно знал, что стоит мне сказать пару слов кое-кому из знакомых, и ему мигом прищемят хвост. Он это помнил и старался никогда не вызывать у меня желания насолить ему.

После разговора с Сэмом я поужинал и снова отправился в поместье Баннерменов.

В этот вечер Анни была словно птичка, она беззаботно порхала и чирикала возле меня. Она напекла массу всякой вкуснятины, все такое, что я особенно люблю и старалась предупредить малейшее мое желание.

Майлс, Руди и Тэдди застряли в городе по каким-то свои темным делам, но Анита была у себя в комнате. Я тихо постучал к ней, и, услышав «войдите», перешагнул порог. Моя милая девочка сидела перед зеркалом и причесывалась. При виде ее я не мог не улыбнуться. Когда же она увидела меня, ее лицо осветилось очаровательной улыбкой. Анита вскочила и протянула мне руки для приветствия. Я крепко сжал ее в объятиях.

— Я ждала тебя целый день, — промурлыкала она. — Целый день!

— Я был занят, дорогая, — я немного отстранил ее, чтобы полюбоваться на прекрасное лицо.

— Знай я, что дело обернется таким образом, я бы вообще никуда не уезжал.

Жестоко было говорить такое. Улыбка сразу погасла, а большие синие глаза наполнились горечью и печалью.

— Не надо об этом, Кэт, прошу тебя.

Я кивнул и выпустил ее из объятий.

— Хорошо, дорогая. Все понимаю и больше не буду.

— Вэнс был так добр ко мне. И мне... мне было нелегко...

— Конечно, понимаю. Но все же такого не ждал.

— Мне кажется, он о чем-то задумался... он чем-то похож на тебя. Он такой воспитанный, предупредительный... и он так много делает. На меня это произвело большое впечатление.

— Что делает?

— Для меня делает...

— Например?

Анита отвернулась к зеркалу, чтобы я не мог посмотреть ей в глаза.

— Не хочется об этом говорить, Кэт.

— Милая, дорогая... всего одно слово, не больше. Если он действительно такой, как ты говоришь, значит все в порядке. Но меня удивляют и раздражают родственники, которые начали пускать в дом таких типов, как Гейдж или Матто. Это, конечно, ваше личное дело, я не собираюсь вмешиваться, но в этом доме теперь угнетающая атмосфера, и я хотел бы понять, в чем, собственно говоря, дело? А когда все мне станет ясно, я поеду дальше.

Рука с расческой на мгновение застыла, потом провела ею по волосам и кинула на туалетный столик. По-прежнему не глядя на меня, Анита сказала:

— Лучше оставь все как есть, Кэт. Так будет лучше. Я ведь тоже из этого дома и это все, что у меня есть. Так что прошу тебя ничего не делать.

Я попытался перевести разговор на другую тему: