– Да, – она вздохнула. – Он тоже. Это странная история… Вы, может, видели объявление в газетах… Розыск наследников Поппи Мэллори… Так это я… и Пьерлуиджи. Мы – близнецы, а наш отец был сыном Поппи Мэллори.

– Ваш отец был сыном Поппи Мэллори!

Она засмеялась в ответ на его обескураженное восклицание.

– Понимаю, это ошеломляюще… Еще бы! Но это – правда. Настоящая фамилия отца была Ринарди – барон Александр Ринарди, но только он ненавидел семейство Ринарди так, что даже отказался от фамильного имени и титула. Моя бабушка не была его родной матерью – ею была Поппи. И, конечно, муж бабушки всегда ненавидел моего отца – ведь он не был его родным сыном. Все это так логично, когда задумаешься… и поэтому Александр был изгоем в семействе Ринарди, он всегда был одинок. Настоящая загадка состоит в том, почему Поппи никогда не вернулась за ним.

– Думаю, что у вас есть доказательства вашего рассказа, – спросил Орландо якобы мимоходом, попивая бренди.

– О-о, я уверена, что найдется уйма доказательств на вилле Велата и вилле д'Оро, просто выше головы, – воскликнула она, томно потягиваясь. – Нет сомнения, что деньги – наши.

Она засмеялась с хрипотцой.

– И на этот раз я не позволю Пьерлуиджи наложить лапу на мою долю наследства. Я сама собираюсь славно, роскошно пожить!

– Во сколько же оценивается наследство? – спросил он с любопытством.

– Миллионы, – ответила она мечтательно, – сотни миллионов, Орландо. Можешь ли ты себе только представить это?

Наклонившись к нему, она легонько поцеловала его в губы.

– Когда я буду богата, – протянула она улыбаясь, – когда я буду богата, я закажу тебе свой портрет. В виде обнаженной одалиски.

– Я вижу тебя как у Гойи, – пробормотал он, положив руку ей под подбородок и поворачивая ее лицо к свету. – Кремовое, и шоколадное, и голубое… ты – очень красивая женщина, Клаудиа.

– И скоро буду очень богатой, – проговорила она, улыбнувшись, когда он поцеловал ее.

Клаудиа была из тех редких женщин, которые были еще красивее без одежды, и глаз художника в Орланде оценил каждый изгиб ее фигуры, так же, как его тело оценило роскошное наслаждение, которое дала ему близость с ней. Это была долгая темная ночь, и он почти сожалел, когда настало утро и ему пора было уходить.

– Мы встретимся снова? – спросила Клаудиа сонно, когда Орландо быстро оделся и поцеловал ее на прощание.

– Конечно, – заверил он ее. – Неужели ты думаешь, что теперь, когда я нашел тебя, я позволю тебе ускользнуть?

Она озорно улыбнулась.

– Ну, пока это еще не мои деньги, ты будешь ждать.

– Нет, Клаудиа, – ответил он, целуя ее. – Это не твои деньги. Я вернусь в Париж на следующей неделе.

– Я могу уехать в Италию, на виллу Велата, – проговорила она. – Я оставлю для тебя сообщение на автоответчике.

– Обещаешь? – спросил он, завязывая галстук.

– Обещаю, – она улыбнулась. – Увидимся скоро, Орландо.

Майк Престон читал открытку от Лорен Хантер пятый раз. На открытке был плавательный бассейн в Хокни; на изумрудной зелени воды – золотистые блики солнечного света. На обороте было написано:

«Моя мама всегда говорила, что вежливость требует написать открытку со словами благодарности. Но мне действительно этого хочется. Я действительно была очень рада познакомиться с вами. Удачи вам в вашем путешествии по Европе. Я надеюсь, что вы найдете пропавшую наследницу.

С любовью, Лорен».

Майк был тронут.

Взяв трубку, он набрал ее номер. Раздались гудки, но никто не подходил к телефону. Тогда он набрал номер в Медисоне, Висконсин. На этот раз трубку взяли уже на втором звонке.

– Тетя Марта? – сказал Майк. – Как дела?

– Все так же, Майк, хотя ты мог бы убедиться в этом и собственными глазами, если бы был в силах покинуть свою развеселую компанию и приехать домой.

Ее голос был резким, и он усмехнулся; тетя Марта сперва всегда хотела выговориться: сейчас он услышит о недостатках нового священника в церкви, и о новой, слишком смелой шляпке Джоанны Хэндпачер, и что Мэри Гриффит сделала свою мать бабушкой в третий раз, и когда же он сам наконец найдет себе респектабельную даму, а ее сделает двоюродной бабушкой? Наконец, она скажет что-нибудь об обществе ее приятельниц, которые всегда хотят получить его автограф. На ее взгляд, автографы – это глупость, и почему, собственно, они постоянно пристают к ней с этим, хотела бы она знать…

– Ну, ну, тетя Марта, – сказал он, добродушно смеясь. – Ты же знаешь, что гордишься мной.

– Горжусь? Конечно, я горжусь… Но как же быть с твоей женитьбой? Все мне твердят, что тебе тридцать семь лет – словно я нуждаюсь в их напоминаниях!

Он почти видел, как она улыбалась, разговаривая с ним; ее короткие темные волосы красиво и мягко завиты, серебряные прядки на висках гордо выставлены – она очень гордилась, что у нее естественный цвет волос. Большинство ее приятельниц были уже совершенно седыми или, как она насмешливо говорила, тратили уйму денег на салоны красоты, крася там волосы в немыслимый нелепый голубой цвет.

– Возраст – это состояние ума, – всегда говорила она Майку. – Это не имеет никакого отношения к тому, как ты выглядишь. – Он вспомнил это сейчас, думая о Лорен.

– Что у тебя на плите, тетя Марта? – перебил он ее. – Замечательно пахнет.

Та рассмеялась – звонко, весело, заразительно.

– Глупыш, – упрекнула она его. – Это же твое любимое тушеное мясо.

– Тетя Марта, я не ел его уже вечность. Приготовь в следующий раз, ладно?

– Скучно без тебя, – сказала она. – Когда он будет – этот «следующий раз»?

Майк вздохнул. – Увы, дорогуша, не скоро. Днем я улетаю в Нью-Йорк, оттуда в Лондон, а потом в Женеву. Дела!

– Хорошие города ты выбрал для своих дел. Новая книга, что ли?

Он объяснил. – Тут такая темная история, я только-только начинаю разбираться. Я ловлю пропавшего наследника или наследницу – состояния, которое до сих пор остается загадкой, – сказал он, смеясь.

– Ну и что? – спросила она. – Какое дело до этого наследникам? Их, наверно, интересуют ее деньги, а не то, откуда они появились.

Майк опять засмеялся.

– Во всяком случае, я еду в Европу, чтобы во всем разобраться.

– Ну что ж, удачи тебе, сынок. Приезжай ко мне, когда вернешься, ладно?

Майк колебался.

– Тетя Марта?

– Да? В чем дело, Майк? Я вижу, как Милли Хатчинс идет по тропинке – она идет к обеду… ничего, дверь открыта, она войдет сама.

– Тетя Марта, я встретил девушку… здесь, в Лос-Анджелесе, – на другом конце провода было молчание, и он поспешил продолжить, – я имел в виду, что едва знаю ее. Я видел ее всего один раз, но… в ней что-то есть…

– Господи, спасибо тебе за это! – воскликнула тетя Марта, смеясь. – Привези ее с собой сюда, когда соберешься приехать.

Он усмехнулся с облегчением; он не знал, почему заговорил об этом, но ощутил спокойствие, когда выразил свои чувства словами.

– Я подумаю об этом, – ответил он весело, прежде чем она повесила трубку.

Все еще улыбаясь, он посмотрел на чемодан, лежавший на кровати. Что ж, пора укладываться. Самолет вылетает через два часа – ему лучше поторопиться. Его заметки о Поппи Мэллори, сделанные при помощи дневников Розалии и Энджел, лежали на столе. Он встал и подошел к ним, глядя в задумчивости на исписанные листки. Это забавно, но он чувствовал такую же нежность к Поппи, как и к Лорен, и, Бог свидетель, обе они заслуживали сочувствия.