– Мистер Джэб вернется тогда, когда он вернется – это его дело. А ты – ребенок, и тебе пора спать.

Никто не зажег ей ночник, не принес стакан молока. Сдерживая подступавшие слезы, Поппи ворочалась с боку на бок в темноте, прислушиваясь к вою койотов на холмах и отдаленному уханью сов, в результате ей стало казаться, что странные, кошмарные существа снуют по ее детской.

Наутро бледная, дрожащая, она была на ступеньках с первыми лучами солнца. Она сидела, крепко обхватив руками колени, прижав почти до боли подбородок к груди. Она уже не смотрела на дорогу. Она просто ждала, закрыв глаза.

Когда Джэб, наконец, приехал, Поппи лежала, свернувшись калачиком, на площадке около двери, и крепко спала.

– Эй, папочкина дочка! – позвал ее Джэб со своей обычной беззаботной усмешкой. – Разве тебе не хочется встать и посмотреть на своего нового пони?

– Папочка! – громко завопила Поппи, вскакивая и бросаясь вниз по ступенькам в его объятия. – О-о, папочка! Я думала, что ты уже никогда не приедешь. Я думала, что ты уехал совсем и бросил меня – навсегда, навсегда…

Ее руки крепко обвились вокруг его шеи, она прижималась к нему все теснее, теснее, и слезы облегчения текли по ее лицу.

Джэб с горечью взглянул на окно бывшей комнаты Маргарэт, подумав – зачем она умерла? Черт побери, она переложила всю ответственность на него. Конечно, и он любил Поппи, но не может он быть постоянно связан маленьким ребенком!

– Не надо было так волноваться, Поппи, – сказал он, ставя ее обратно на землю. – Папа всегда возвращается. А теперь давай пойдем и посмотрим на пони, хорошо?

Но когда они шли к лошадке, Джэб решил, что, как только ему улыбнется удача, он найдет девочке новую няню и гувернантку, а сам опять отправится путешествовать. Не родился еще такой человек, неважно, ребенок или женщина, который смог бы удержать его так долго на одном месте, скрутить его!

Поппи держала в руках пучок свежей травы, чтобы угостить коричневого пони. Ее руки слегка дрожали от волнения и радости.

– Если ты хочешь научиться ездить верхом, ты должна стараться, – сказал ей Джэб, сажая ее в седло.

Два дня он держал пони за уздечку, сначала пуская его шагом или рысью по кругу, чтобы Поппи научилась приподниматься и опускаться в такт движения лошадки, пользоваться коленями, чтобы контролировать ее бег и держать поводья легко, как перышки, а не тянуть, чтобы не сделать больно нежному рту пони. Вскоре она уже ездила по загону самостоятельно, легко сидя в седле, с прямой спиной, расслабленно, смеясь от радости, когда лошадка начинала бежать быстрее.

Она назвала его Спайдер из-за его длинных, как у паучка, ножек. Поппи вставала на рассвете, чтобы покормить его, ухаживать за ним и чистить его стойло, и думала, что с папой, который был дома и никуда не уезжал, и своим новым пони – с этими двумя существами, которых она любила, она – самая счастливая девочка на свете.

Когда Джэб сказал ей, что он собирается в Санта-Барбару по делам и вернется на следующее утро, Поппи. даже не заволновалась – так она была занята Спайдером. Но когда он не вернулся до сумерек на следующий день, она ощутила старый, привычный страх около сердца. На третий день, когда стемнело, ее одинокие, испуганные глаза были опять полны слез. Пытаясь успокоиться, она выскользнула из дома и свернулась калачиком возле Спайдера, почувствовав себя увереннее в тепле, среди запахов чистого стойла. Бежали дни, и она потеряла счет времени. Она уже даже не знала, сколько отсутствовал Джэб. Она просто скакала в одиночестве на Спайдере вокруг дома, боясь отъехать дальше, чтобы не потеряться.

Когда он, наконец, вернулся, он даже не усмехался своей обычной беззаботной ухмылкой – его яркие голубые глаза искрились добрым юмором. Он спросил, как идут ее дела с верховой ездой. Он никак не объяснил свое отсутствие и не обмолвился ни словом о том, что он делал или собирается делать.

Когда подобное повторилось в третий раз, Лиан Сунг вышел из дома и на своем странном английском сказал, что это – нехороший дом. Поппи молча ехала за ним на Спайдере, пока он шагал по песку со своими скромными пожитками, уложенными в котомку за спиной, и остановилась на вершине холма, когда он исчез в зарослях сикоморов. Потом она медленно тронулась назад к большому молчаливому дому, почти совсем опустевшему теперь, если б не старый слепой индеец.

Шли дни, и даже индеец, казалось, забыл, что она существует. Он едва поворачивал голову, чтобы взглянуть на нее своими опаловыми глазами, когда Поппи заглядывала на кухню в поисках куска хлеба, сыра или яблока.

Каждое утро она седлала Спайдера и ехала на вершину холма. Она смотрела сначала на пыльную равнину, надеясь увидеть, как папочка весело едет в двуколке назад, домой, а потом – на песчаную дорогу, которая, как говорил Джэб, вела к дому Константов. Поппи грустно размышляла о том, как бы она себя чувствовала, если б имела такого отца, как Ник, и какая счастливая Энджел, и ей опять было интересно, как же выглядит эта маленькая девочка.

День за днем она стояла в нерешительности на вершине холма, смотря напряженно на дорогу и мысленно рисовала себе Энджел, и ее охватывало тоскливое желание поехать по этой дороге и найти девочку, но Джэб заставил ее дать обещание никогда не разговаривать с Константами. Но все же, решила она, никто не запрещал ей просто посмотреть на них, разве не так? Тронув коленями мягкие бока Спайдера, она быстро поскакала по дороге.

Казалось, дорога будет тянуться вечно, и Поппи начала тревожиться, что она заблудится, но, неожиданно, за дубами она увидела красные крыши, и среди долины показался самый хорошенький домик, какой она только видела.

Дом Константов даже отдаленно не напоминал ей собственный – серый, исхлестанный непогодой дом, со старой индейской хижиной, превращенной теперь в кухню. Он был белым, полным солнечного света, окруженным прелестным двориком; с большими воротами-аркой, железные створки которых были украшены узором и напоминали лебединые крылья. Фонтан, выложенный голубыми изразцами, весело разбрызгивал капельки воды, сверкавшие на солнце, как бриллиантовая россыпь, и удобные стулья с высокими спинками на веранде, казалось, манили отдохнуть в тени в такой жаркий день.

И повсюду стояли терракотовые горшки герани и лобелии, бегоний и фуксии, гибискуса, амариллисов и роз, создавая буйство красок, которое радовало глаза Поппи. Она видела садовников, работавших в тени деревьев на цветочных клумбах около дома, кто-то собирал овощи с огороженных низеньким заборчиком-бортиком грядок. И наконец Поппи увидела небольшой, поросший густой изумрудной травой загон, где маленькая девочка, с такими светлыми красивыми волосами, что они блестели как белое золото на солнце, сидела верхом на черном пони, и прыжки этой маленькой смешной лошадки становились все выше и выше на глазах восхищенной Поппи.

Она мгновенно подумала, что это, должно быть, Энджел, и даже с такого расстояния Поппи увидела, как она красива. Но там был кто-то еще – высокий темноволосый мальчик в клетчатой рубашке; он подошел к Энджел и, ласково гладя пони по голове, стал разговаривать с девочкой. Счастливая Энджел – у нее есть брат, и отец, и мать… о-о, счастливая, счастливая Энджел! Держась в тени дубов, Поппи тронула коленями Спайдера и подъехала поближе, пытаясь уловить звук их голосов – ее охватило тоскливое желание понять, о чем они говорят, от всей души мечтала она о том, как было бы хорошо, если б она тоже участвовала в этой очаровательной сцене. Неожиданно зазвенел колокольчик, и Спайдер испуганно вздрогнул, когда Поппи натянула поводья.

Невысокая темноволосая женщина стояла посреди двора и звонила в серебряный колокольчик, ее голос звонко и чисто доносился до вершины холма, когда она позвала: Энджел… Грэг… ленч готов. Vamos almorzar!

Соскользнув со своего пони, Энджел ослабила подпругу и сняла седло. Ее брат ласково слегка шлепнул пони по боку, и они засмеялись, когда лошадка взбрыкнула копытами и выбежала из загона. Затаив дыхание от любопытства и восхищения, Поппи смотрела – вот они перелезли через забор загона и, взявшись за руки, пошли к красивому дому, где мать ждала их во дворе.