Может быть, это действительно были слезы, а Джастина не обращала на них внимания? Никто не знает…

Ей почему-то стало очень жаль своего мужа – ведь он, если разобраться, так одинок! Она обняла его и чмокнула в щеку.

– Не обижайся…

– Обижаться? А с чего это ты взяла, что я обижаюсь, Джастина?

Она улыбнулась.

– Значит, мне просто показалось… Неожиданно Лион произнес:

– Главное в нашем возрасте – ни о чем не жалеть… Когда ни о чем не жалеешь – это, наверное, и есть счастливая старость…

Она уже как-то раз слышала от него эти слова – они показались ей загадочными и нелепыми.

Джастина как не поняла тогда, так не поняла и теперь, что же именно имеет в виду Лион, однако не стала переспрашивать…

Спустя несколько минут они уже сидели в том самом кафе, которое облюбовала утром Джастина.

Это было среднее кафе – не слишком фешенебельное, без обилия массивной, так давящей на психику лепнины, позолоты, тяжелых светонепроницаемых бархатных портьер и до зубной боли хрустящих от крахмала скатертей; но и не самое бедное – во всяком случае теперь, поздно вечером, оно показалось Джастине даже более привлекательным, чем во время двух первых посещений.

Днем это заведение было чем-то вроде закусочной, но к вечеру преображалось – в вечернее время здесь, как правило, уже не было студентов, назначающих свидания своим возлюбленным, полусумасшедших поэтов и случайных людей, вроде того типа, которого Джастина наблюдала утром.

В вечернее время тут собиралась солидная публика – во всяком случае, нечего было думать, чтобы прийти сюда в свитере и в джинсах.

Вот и в этот вечер здесь было, как и всегда по вечерам, довольно многолюдно.

Женщины со своими кавалерами (среди последних было много американских туристов) сидели на высоких табуретках у стойки, уединялись за столиками, на которых по-домашнему горели неяркие лампы в зеленых матерчатых абажурах, стояли в проходах, – пили очень хорошее вино или эль местного производства, не спеша курили и весело болтали о чем-то своем.

Гарсон – все тот же, который интересовался, по какой причине Джастина не пьет их кофе, бесшумно подошел к столу.

Наклонив голову, он произнес:

– Слушаю вас…

Он протянул меню и карту вин.

– О, я целиком и полностью доверяюсь вашему вкусу… И мой муж тоже, надеюсь…

Лион, немного застенчиво улыбнувшись, встряхнул головой.

В свое время, еще в первые недели знакомства с Джастиной и, особенно – в их медовый месяц, ему очень нравилось появляться с ней в людных местах по вечерам.

Да, Джастина была знаменитостью – ее узнавали на улицах, у нее просили автографы.

(Правда, любители автографов иногда отравляли им существование своей назойливостью, но с их присутствием приходилось мириться; и Джастина, и Лион смотрели на этих ненормальных, как на неизбежное зло).

Но не это тешило тщеславие Лиона – рядом с ним была красивейшая женщина, на которую обращали внимание, точнее – которая сама обращала на себя внимание, и всякий раз, ловя восхищенный взгляд, направленный в ее сторону, Лион ощущал нечто вроде самодовольного удовлетворения собственника.

Ему всегда было приятно, когда Джастина говорила: «мой муж…»

Гарсон стоял в ожидании заказа.

– Мы хотим приятно провести этот вечер, – доброжелательно обратилась к нему Джастина, – перекусить, выпить немного вина… А что именно – целиком и полностью на ваше усмотрение…

– Спасибо за доверие, миссис Хартгейм, – улыбнулся он.

Ни Джастину, ни, тем более, Лиона, не удивило то обстоятельство, что гарсон знает ее.

– Могу предложить отличные свежие устрицы, – начал перечислять гарсон, – если вы не вегетарианцы…

– Нет, нет…

– …а также утку по-лионски, салат… Ну, и бутылочку шабли…

– Утку по-лионски? – оживился герр Хартгейм, – о, если Джастина ужинает вместе с Лионом, это придется очень кстати…

Джастина протянула гарсону уже ненужные меню и карту вин.

– Хорошо, пусть будет по вашему…

Спустя некоторое время, когда ужин был съеден, Джастина неожиданно предложила:

– Может быть, потанцуем?

На небольшом помосте в конце зала играл классический джаз-банд, а певица, полногрудая мулатка, старательно копируя манеру Эллы Фицжеральд, пела тягучий сверхмедленный блюз и раскачиваясь в такт музыке.

– Так потанцуем?

Лион поморщился.

– Что-то не хочется…

– Вот как? А мне всегда казалось, что ты любишь танцевать…

– Времена меняются, а вместе с ними – и вкусы, и пристрастия, – нехотя произнес Лион. – То, что привлекало вчера, теперь не вызывает никаких эмоций… Что я могу с собой поделать?

Прищурившись, словно от яркого света (хотя свет в зале был приглушенный и отнюдь не яркий), Джастина спросила:

– Это относится и к людям?

– Отчасти.

– Значит, и ко мне?

Лион сделал обиженное лицо.

– Я этого не говорил…

– Но мне показалось…

– Я только сказал, что теперь, с возрастом, я иногда ощущаю себя несколько мудрее, что ли… Во всяком случае, теперь я не стал бы делать многого из того, что делал когда-то…

Она, состроив нарочито-сосредоточенную гримасу, поинтересовалась:

– И не женился бы на мне еще раз?

– А ты бы согласилась вторично на мое предложение? – неожиданно спросил он.

Она неопределенно пожала плечами.

– Разумеется… Если бы ты вновь сделал мне его… Так сделал бы? Признайся, Лион – ты ничуть не жалеешь о том, что мы вместе?

Он улыбнулся.

– Нет, нет… Что ты, Джастина, к чему ты спрашиваешь меня об этом?

Джастина отвернулась.

«И для чего это я его мучаю?

Почему так часто терзаю его глупыми и назойливыми вопросами?

Неужели я и сама не знаю, что он любит меня, что он верен мне…

Ведь знаю, что любит.

И – как любит!

Дай Бог каждой современной женщине быть так любимой своим мужем!»

Однако, следуя какому-то непонятному импульсу, она продолжала допытываться:

– Ты не ответил на мой вопрос…

Отодвинув тарелку, он произнес:

– Женился бы… И во второй, и в третий… И в сотый раз…

Она удовлетворенно помолчала, а затем спросила:

– Но ведь ты сказал, что разочарован…

– Я не говорил этого. Я сказал только, что ко многому из того, что раньше мне нравилось, я теперь испытываю лишь безразличие…

Наконец, словно вспомнив, что первоначально речь шла совсем о другом, она повторила:

– Так что – как насчет потанцевать?

Лион вздохнул.

– Я слишком стар для этого…

Тонкие изогнутые брови Джастины удивленно поползли вверх.

– Для чего?

– Для танцев, – последовал ответ.

– Как – ты действительно зачисляешь себя в старики? – неподдельно удивилась она.

Он передернул плечами.

– А кто же я еще? – он наклонил голову – в густых волосах его блеснула седина. – Да, дорогая моя, я уже стар… И не скрываю этого…

– Ну, во всяком случае, ты не такой глубокий старик, каким хочешь казаться…

– Но ведь и не молодой… – в тон Джастине ответил Лион.

Это скрытое, но упорное нежелание Лиона соглашаться с ней начинало понемногу злить Джастину.

А Лион все тем же ровным и бесстрастным голосом продолжал:

– Дорогая… Мне не может нравится то, чего я не понимаю…

– Это ты о чем?

– Успокойся – о танцах…

– Я и так спокойна, – сухо произнесла Джастина, сдерживая себя.

– Танец, что там ни говори – это прежде всего близость… И я понимаю джентльменское правило: если мужчина пришел в дансинг или в ресторан без дамы, и ему непременно захотелось потанцевать, он, подойдя к мужчине с женщиной, прежде всего спрашивает у кавалера, не против ли тот, если он пригласит на танец его даму… Так сказать – не против ли близости – пусть даже и мимолетной, призрачной – с его женщиной…

– Ты рассуждаешь, как фельдфебель, – нахмурившись, произнесла Джастина и после непродолжительной паузы тут же добавила: – как прусский фельдфебель.

Несомненно, Лион понял колкость супруги и ее скрытый смысл, однако ничуть не обиделся.